Чистозвонов, Александр Николаевич

Александр Николаевич Чистозвонов
Чистозвонов в 1980-е гг.
Дата рождения:	16 апреля 1914(1914-04-16)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	11 января 1998(1998-01-11) (83 года)
Место смерти:	Москва
Страна:	СССР СССР, Россия Россия
Научная сфера:	история средних веков
Место работы:	Институт истории АН СССР
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	истфак МГУ
Научный руководитель:	С. Д. Сказкин
Известен как:	специалист по Нидерландской революции
Награды и премии:

Александр Николаевич Чистозвонов (16 апреля 1914 года, Москва — 11 января 1998 года, Москва) — советский историк, специалист по истории Нидерландской революции, а также теории истории (в частности, по вопросам генезиса капитализма).

Биография

Александр Николаевич Чистозвонов родился 16 апреля 1914 года в Москве. Его отец — Чистозвонов Николай Александрович (1861—1939), крестьянин из деревни Ченцы Слободского прихода (Входоиерусалимская слобода) Угличского уезда (ныне д. Ченцы Угличского района Ярославской области), — в 12 лет покинул деревню и отправился на заработки в Москву. До революции он работал в известной чаеторговой фирме Сергея Васильевича Перлова, вначале — как посыльной, а затем — как заведующий складом чаеразвесочной фабрики. После Октябрьской революции Николай Александрович сохранил должность, а в 1926 году вышел на пенсию по инвалидности. Мама будущего историка, Валентина Николаевна Чистозвонова (?-1962), была домохозяйкой.

С 1918 по 1922 гг. Александр жил на родине отца. В 1922 году родители перевезли его в Москву. Здесь мальчик поступил в школу-семилетку БОНО № 43, а после её окончания был принят на обучение в качестве ученика слесаря в ФЗУ завода № 1 имени Авиахима, одного из старейших авиационных предприятий страны, и в том же году вступил в комсомол. Окончив ФЗУ Чистозвонов остался работать на заводе слесарем, параллельно он посещал вечернюю школу рабочей молодежи. В сентябре 1935 году он поступил на исторический факультет Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. Обучение в университете он совмещал с работой экскурсоводом в Музее народов Востока СССР (с сентября 1938 г. по сентябрь 1939 г.), а затем — с работой преподователя истории в Московском институте инженеров коммунального хозяйства (с сентября 1939 г. по март 1940 г.). В 1940 году он стал кандидатом ВКП (б), но членом партии стал позже, в 1942 году, уже пребывая на фронте.

Круг научных интересов Александра Николаевича определился еще в период учёбы в университете под руководством С. Д. Сказкина на кафедре истории Средних веков. Молодой учёный занялся изучением внешней политики Вильгельма Оранского. Его первой публикацией было сообщение на тему «Французская политика Вильгельма Оранского с точки зрения его политического идеала и событий Нидерландской революции», включенное в сборник студенческих работ. В июне 1941 года Александр Николаевич окончил полный курс МГУ по специальности история и получил диплом с отличием. Решением государственной комиссии от 2 июля 1941 года ему была присвоена квалификация научного работника в области исторических наук, преподавателя вуза и звание учителя средней школы.

В июле 1941 года А. Н. Чистозвонов был призван в Красную Армию, где прослужил с сентября 1941 года по ноябрь 1945 года. Он служил в действующей армии в органах военной контрразведки Народного комиссариата обороны СССР, воевал на Центральном, Калининском, Брянском и 3-м Белорусском фронтах, в советских оккупационных войсках, дослужился до звания капитана. Александр Николаевич был награждён орденом Красной Звезды, орденом Отечественной войны II степени и медалями «За оборону Москвы», «За взятие Кёнигсберга», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», а позже — медалью «В память 800-летия Москвы».

В декабре 1945 года, после демобилизации из армии, Александр Николаевич поступил в аспирантуру истфака МГУ по кафедре истории Средних веков. Параллельно с обучением в аспирантуре преподавал в 1946—1947 гг. историю в Заочной Высшей партийной школе при ЦК ВКП (б). В 1949 году зашитил кандидатскую диссертацию по теме «Англо-французская интервенция в Нидерландах 1572—1583 гг. и ее социальные причины». Она стала первой в СССР квалификационной работой по истории Нидерландов. 12 декабря 1949 года А. Н. Чистозвонову была присуждена ученая степень кандидата исторических наук.

С 1 марта 1949 года по решению ЦК КПСС Александр Николаевич был откомандирован на работу в органы МГБ СССР. В начале 1952 года после подания личного ходатайства смог вернуться к научной работе и в марте 1952 года поступил на работу в качестве младшего научного сотрудника в сектор Средних веков Института истории АН СССР. В 1954 года Чистозвонов был переведён на должность старшего научного сотрудника: приказ был подписан в день сорокалетия ученого — 16 апреля.

В 1963 году защитил докторскую диссертацию по теме «Реформационное движение и классовая борьба в Нидерландах в первой половине XVI в.». 4 июля 1964 года А. Н. Чистозвонову была присуждена ученая степень доктора исторических наук.

В октябре 1968 года в связи с разделением Института истории АН СССР на Институт истории СССР АН СССР и Институт всеобщей истории АН СССР А. Н. Чистозвонов в должности старшего научного сотрудника сектора Средних веков перешел на работу в Институт всеобщей истории, где проработал тридцать лет. В ноябре 1973 г. он стал заведующим сектором Средних веков и неоднократно переизбирался на эту должность. После переаттестации 1986 г. Александр Николаевич занимал (в 1986—1987 гг.) должность заведующего сектором Средних веков и заведующего Отделом докапиталистических формаций.

В апреле 1990 года вышел на пенсию, при этом был оставлен на должности ведущего научного сотрудника-консультанта в Отделе истории Средних веков ИВИ. После выхода на пенсию не перестал заниматься исследовательской деятельностью: работал над давно запланированной монографией «Социально-экономические проблемы истории Нидерландов в XVI—XVII вв.», писал научные статьи и главы в учебники. Объем публикаций в 90-е годы составил 24 п.л. Последняя статья учёного «Амстердам в XVI—XVII вв.: Социально-экономическое развитие и повседневная жизнь» была опубликована в сборнике «Средние века» в 1997 г.

Александр Николаевич ушёл из жизни 11 января 1998 года, похоронен на Даниловском кладбище.

Ссылки

• [srednieveka.ru/author/id136 Публикации] в ежегоднике «Средние века»
• Денисенко Н. П., Штекли А. Э. [srednieveka.ru/upload/journal/47.274-281.pdf А. Н, Чистозвонов как историк]
• Хут Л. Р. [history.jes.su/s207987840000791-9-1 Актуален ли А. Н. Чистозвонов? (Размышления вузовского преподавателя истории раннего Нового времени)]

Отрывок, характеризующий Чистозвонов, Александр Николаевич

– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.