Чистокровная верховая

Чистокровная верховая лошадь — чистокровная порода верховых лошадей, выведенная в Англии. Первоначально эти лошади назывались английскими скаковыми, но с тех пор, как их начали разводить практически во всех странах мира, было принято решение изменить название породы.

Общая характеристика породы

Как скакун не имеет себе равного. Масть обычно гнедая или рыжая, реже тёмно-гнедая, караковая, серая и вороная. Рост предпочитается средний; за широкой грудью и особенной красотой заводчики не гонятся. По их мнению, наиболее красивые по формам, а также и по масти лошади оказываются более слабыми по резвости и силе и приходят на скачках к столбу последними. Для хорошего скакуна характерны: глубина подпруги, длина заднего окорока, возможно сильное развитие мускулов ляжки, длинные плечо и ребра, сдавленная грудь и несколько свислый крестец. Порода очень скороспела (в двухлетнем возрасте поступают уже на скачки).

Лошади чистокровной английской породы непревзойденны по резвости, их нормой считается галоп со скоростью 1 км в минуту. На коротких и средних дистанциях (до 2800 м) современные чистокровные лошади развивают среднюю скорость около 60 км/ч, на длинных дистанциях (свыше 3000 м) они скачут со скоростью 55 км/ч. Абсолютный рекорд скорости среди английской чистокровной породы принадлежит чистокровному жеребцу Бич Рэкиту, который в Мехико на дистанции в 409,26 м (1/4 мили) м развил скорость 69,69 км/ч. Участвовать в скачках с чистокровными лошадьми запрещено лошадям других пород, поскольку любая чистокровная лошадь значительно сильнее и резвее любой другой лошади. Именно благодаря развитой и проверенной системе скачек и тренинга удалось получить породу чистокровная верховая. Можно сказать, что чистокровная лошадь «родилась в скачках». Всё строение тела, внутреннее и внешнее этой лошади говорит о её предназначении. Сердце чистокровной лошади больше и мощнее, чем сердце лошадей других пород, объём лёгких больше. В покое пульс чистокровной лошади составляет около 60 ударов в минуту. В момент резвой скачки он возрастает до 140 ударов в минуту. Масти — во основном гнедая и рыжая, реже бурая, серая и вороная. Чистокровной лошадь считается лишь в том случае, если её отец и мать записаны в племенную книгу и, соответственно, сами являются чистокровными. Таким образом, все чистокровные лошади на протяжении своей трёхсотлетней истории ни разу не испытали прилития чужой крови. «По правилам только те лошади, родословную которых можно проследить до племенных жеребцов и кобыл, записанных в первом томе Дженераль Студбука, опубликованного в 1793 году, имеют право считаться чистокровными.» — Ф. Тезио «Разведение скаковых лошадей».

Экстерьер

Экстерьер лошади чистокровной верховой породы при длинных линиях характеризуется квадратным форматом. Высота в холке 155—170 см.

Голова благородная, легкая, сухая, с удлинённой лицевой частью и прямым профилем. У некоторых лошадей иногда встречается большая и грубая голова. Ганаши широко расставлены. Глаза умные, выразительные, большие и выпуклые. Ноздри широкие, тонкие, легко расширяющиеся. Затылок длинный. Шея длинная, тонкая, прямая, с нормальным выходом. Короткая, оленья и лебединая шея встречаются редко. Холка высокая, длинная, более развитая и оформленная, чем у других пород. Спина, иногда с уложенкой к холке. У маток, с возрастом и увеличением количества выжеребок, нередко встречается мягкая спина. Поясница также часто заполнена мускулатурой недостаточно. Круп длинный, овальный и, как правило, слегка спущенный или прямой. Скаковые лошади со спущенным крупом стали более многочисленны, чем лошади с прямым крупом.

Грудная клетка глубокая, длинная, средняя по ширине, очень вместительная, с отклонёнными назад ребрами. Корпус конусообразный, обращённый широкой стороной вперед. Живот, при систематическом тренинге — поджарый.

У чистокровных лошадей мощные рычаги конечностей с ярко очерченными сухожилиями и, прекрасно развитая, плотная, рельефная мускулатура. Ноги сухие, чистые, сильные, обычно, правильно поставленные.

Передние конечности сухи, с хорошо развитыми суставами и ярко очерченными сухожилиями. Лопатка длинная, косопоставленная, плечевая кость и подплечье — длинные, запястье широкое, хорошо развитое. Встречается козинец (в разной степени), а также размёт и косолапость передних ног. Бабки у большинства длинные, нормального наклона. Копыта, как правило, небольшие, нормальной формы, с плотным рогом.

Оброслость ног, гривы и хвоста небольшая. Чёлка развита плохо, грива короткая из тонкого шелковистого волоса, щётки отсутствуют или мало развиты. Хвост негустой и редко спускается ниже скакательного сустава. Кроющий волос у чистокровных лошадей тонкий и негустой. Под тонкой шелковистой кожей четко проступают вены и мышцы.

История появления чистокровной верховой породы

Эта порода, как и все теперь более известные породы домашних животных, в зоологическом смысле не чистокровна, а представляет продукт скрещивания и именно местных, то есть английских, лошадей с жеребцами различных восточных пород, кровь которых является в ней преобладающей. Если первым толчком к установлению этой породы и послужила чужая кровь, то дальнейшее усовершенствование её зависело от умелого спаривания в пределах вновь образовавшейся породы, от тренировки и соответствующего воспитания следующих поколений. В результате получилась лошадь, совершенная по всем статьям, сосредоточившая в себе все лучшие качества восточной породы, с настолько полной силой наследственности, что по всей справедливости считается всеми породой в настоящее время самостоятельной, в высшей степени константной, а потому и чистокровной.

Поскольку к XVIII веку Великобритания представляла собой сильную военную державу, спрос на резвых верховых лошадей в английской армии был очень высок. Так, даже был установлен определённый стандарт роста, и лошадей ниже этого стандарта держать в военных частях, а тем более использовать в воспроизводсте было запрещено. В это же время богатые коневладельцы страны начинают завозить элитных лошадей различных верховых пород, а также помесей из Испании, Германии, Франции, Северной Африки и Ближнего Востока. Многочисленные любительские скачки на пари, а также охота выявляли лошадей с выдающимися резвостными способностями, которые и становились производителями. Так к середине XVIII века в королевских конюшнях Англии стояли элитные лошади верхового склада с отличными резвостными способностями.

Родословная чистокровных верховых восходит к трём общим предкам, привезенным в Англию из стран Востока. Сегодня среди учёных-иппологов нет единого мнения, к каким же породам принадлежали три жеребца, ставшие родоначальниками уникальной скаковой породы. Несмотря на то, что в истории сохранились сведения о том, кто, откуда и каким образом привёз этих трёх жеребцов в Англию, сохранились их клички — Дарли-араб (Darley Arabian), Годольфин-араб или бербер (Godolphin Arabian, Godolfin Borb) и Байерли-турок (Byerly Turk), с уверенностью сказать, что они принадлежали к арабской породе (Дарли, Годольфин), и турецкой (Байерли) сегодня нельзя. В те времена зачастую определения породы были не точны. Лошади переходили из рук в руки, им меняли клички, а определения породы давались «на глаз», зачастую это были даже не названия породы, а просто принадлежность лошади к той стране, откуда она была привезена. Так, долгое время считалось, что Дарли был чистокровной арабской породы, Годольфин араб разные источники называли арабским и берберийским жеребцом, а Байерли считался «турецкой» породы, поскольку его привезли из Турции. Сегодня же всё больше и больше учёных в мире склоняется к тому, что скорее всего, это было не так или не совсем так. Возможно, это были нечистокровные лошади, в них, возможно, текла кровь, как арабских, так и других восточных пород лошадей (а тогда все лошади Востока в том или ином количестве несли в себе кровь арабских скакунов). Российские иппологи сегодня и вовсе утверждают, что чистокровная верховая порода по ряду внешних и внутренних признаков является прямым потомком ахалтекинской лошади. Тем не менее, именно Дарли, Годольфин и Беверли стали родоначальниками породы. К их прямым потомкам, соответственно, рыжему Эклипсу (1764 г. р.), гнедым Мэтчему (1748 г. р.) и Хэроду (1758 г. р.) и восходят сегодня все чистокровные лошади мира. При выведении породы проводился строгий отбор претендентов на племя. Основным критерием разведения чистокровных лошадей был результат у финишного столба — это позволило за без малого 300 лет вывести самую совершенную по всем параметрам породу лошадей. В племенную книгу с 1793 года вносятся только прямые потомки этих жеребцов. Привносить кровь лошадей других пород запрещено.

• Byerly Turk.jpg

  жеребец Байерли

• Godolphin Arabian.jpg

  жеребец Годольфин

• Darley Arabian.jpg

  жеребец Дарли

Эклипс

Особую роль в развитии у новой породы резвостных качеств сыграл рыжий жеребец Эклипс, внук Дарли. Свою кличку (Eclips) он получил за то, что родился в день солнечного затмения 1 апреля 1764 года. И хотя дедом его был знаменитый восточный жеребец Дарли, в его родословной находилось не менее 15 лошадей, чьё происхождение было сомнительно. Внешне этот жеребец также не блистал красотой — зад его был несколько выше холки, так что всаднику сидеть на нём было не очень удобно. Скакал он, морду опуская почти до самой земли, из-за чего не один раз его жокеи перелетали через его голову. Однако память об этом скакуне сохранилась. «Эклипс первый, прочие — нигде», — гласит английская пословица. Эклипс 11 раз получал «Королевский кубок» — приз лучшей лошади Объединенного Королевства. В течение 23 лет Эклипс участвовал в 26 (в 18-ти по другим источникам) скачках и ни разу не потерпел поражения. Более того, ни один из его соперников даже не смог прийти на финиш близко от него. В начале его карьеры на аукционе за него заплатили 75 фунтов стерлингов, после смерти выдающегося жеребца скелет его был продан за тысячу фунтов стерлингов. При вскрытии открылся секрет непобедимости Эклипса — сердце его было больше, чем у любой другой лошади его размера и веса — 6,3 кг против 5 кг. 344 потомка Эклипса (имеется в виду, дети и внуки) оказались выдающимися скакунами. Сегодня большая часть линий чистокровных лошадей восходит именно к Эклипсу. Современная эргономика объясняет феномен Эклипса «эффектом лягушки»: при высоком плоском крупе увеличивается бедро и удлиняется скачок. Выпрямленный плече-лопаточный сустав укорачивает передние ноги. Сила инерции при длинном скачке заставляет голову двигаться вперед, поэтому она «моталась» у Эклипса между передними ногами. Генетики, пытаясь вывести «ген резвости», пришли к выводу, что кости, хрящи и сухожилия у Эклипса были прочнее в 3 раза, чем у обычных лошадей. Это и позволяло ему обходиться без травм, передвигаясь таким рискованным способом.

Распространение чистокровной породы

В 1793 году был издан первый том племенной книги породы. Уже в первом томе впервые появился запрет на внесение лошади в книгу, если она в своей родословной имеет хотя бы одного предка в любом поколении и в любом родстве, который не восходил бы к Эклипсу, Хэроду или Мэтчему. В 1821 году порода была признана официально. Вскоре в XIX веке были приняты практически все те правила участия лошадей в скачках, которые являются действительными и по сей день. Эти правила были разработаны с учётом физиологии и темперамента чистокровной лошади. Жокеи стали стоять на коротких стременах над спиной лошади, чтобы не стеснять её движений, вес жокеев и всей амуниции был жёстко регламентирован (не более 60 кг). Захватывающее зрелище, скачки, начали быстро распространяться по Европе, потом появились первые скачки в США, Австралии, Новой Зеландии, Канаде, странах Южной Америки. Всюду скачки проводились по единым правилам и строго велись племенные книги чистокровной верховой породы. Долгое время центром разведения чистокровной лошади всё же оставалась Англия. Но вскоре появились выдающиеся лошади во Франции и Германии, в Италии, в США и Австралии. К середине XX века уже сложно было назвать Англию ведущей скаковой державой. Конечно, классические английские скачки на старейших ипподромах остаются в числе важнейших в мире. Однако крупные скаковые призы стали проводиться и во Франции и в США, и в Австралии. Позднее, к ним присоединились страны Ближнего Востока, а также Юго-Восточная Азия — Гонконг и Сингапур. Сегодня скачки на чистокровных верховых лошадях проводятся практически в любой стране мира. Лишь самые северные страны, такие как Финляндия, Норвегия, Швеция не проводят на своей территории скачек — климат этих стран не благоприятствует скачкам на теплолюбивых чистокровных лошадях. Но и в этих странах разводят чистокровных лошадей — в основном в качестве улучшателей других пород верховых лошадей. Сегодня лучших чистокровных лошадей, претендующие на победу в любом интернациональном призу, разводят в Англии, Ирландии, Франции, США, Канаде, странах Арабского Востока. Несмотря на огромное количество в мире племенных линий, в породе выделяется одна, самая крупная линия. Родоначальником её стал жеребец Неарко (Фарос — Ногара 1935), рождённый в Италии в конюшне одного из лучших скаковых коннозаводчиков Федерико Тезио. Этот жеребец с успехом скакал у себя на родине, а также в некоторых других странах. После завершения скаковой карьеры стал производителем. Сегодня его линия развивается через сыновей Назруллу (от выдающейся кобылы Мумтаз Бегюм) и Неарктика (от Леди Анджелы). Большая часть современных победителей крупнейших скачек, вне зависимости, в какой стране они родились, являются представителями именно этой линии.

Чистокровные лошади в России

Первые чистокровные лошади попали в Россию ещё когда эта порода находилась на стадии становления. В 1825 году в Лебедяни было создано скаковое общество. Появились первые частные и государственные заводы по разведению чистокровных лошадей. Впервые в 1876 году на скачках в России появился тотализатор, что дало дополнительный толчок развитию чистокровного коннозаводства в нашей стране. Общая сумма призовых, выплачиваемых победителю и призёраам, существенно увеличилась. С 1885 года скачки чистокровных лошадей проводились на 15 ипподромах, главными из которых были в Москве, Царском Селе и Варшаве. Всё больше чистокровных лошадей использовалось в улучшении местных пород, а также лошадей кавалерии. В 1886 году на Московском ипподроме учредили главный приз для трёхлетних лошадей, жеребцов и кобыл — Большое Всероссийское Дерби. Условия приза были взяты с английского варианта приза Дерби, которое проводится на ипподроме в Эпсоме с 1780 года. К концу XIX века резко увеличился импорт чистокровных лошадей, как производителей, так и молодняка. Так, если в 1881 году количество племенных маток чистокровной породы в России насчитывалось всего 432, то к концу XIX столетия их было уже 1700. Однако, несмотря на то, что лошади, закупаемые за границей были ценных кровей, всё же они были недостаточного скакового уровня, так как выдающиеся скакуны стоили очень дорого. В 1898 году группой российских коннозаводчиков на аукционе в Англии был приобретён выдающийся жеребец Галти Мор, не только ценный по крови (он был внуком знаменитого английского скакуна Бенд Ора), но и лучший трёхлеток 1897 года, победитель трёх классических английских призов. Эта покупка обошлась в 20 000 фунтов стерлингов или 200 000 рублей, что было огромной суммой по тем временам. Однако английские газеты посчитали, что такой жеребец, как Галти Мор был продан очень дёшево. Ещё один выдающийся по происхождению жеребец был рождён в конном заводе М. И. Лазарева. Это был рыжий жеребец Флореал (Флоризель II — Мисс Черчиль 1908 г.р.), внук ещё одного знаменитого английского скакуна Сен Саймона. В отличие от Галти Мора, Флореал оставил значительный след в российском коннозаводстве. Несмотря на то, что большая часть его потомства исчезла во время Гражданской Войны, найденный в 1920-х годах его сын Тагор 1915 г.р. оказался отличным производителем и продолжателем линии Флореала. Эта линия существует и по сей день.

Гражданская война нанесла чистокровному коннозаводству огромный ущерб. К 1920 году в стране насчитывалось только 182 чистокровные кобылы, практически все высокого племенного значения. Это были прямые потомки Сент Саймона и Бенд Ора. Среди оставшихся 193 жеребца также большинство было ценным по крови. Однако для увеличения племенного поголовья были закуплены в Англии, Франции, Германии и Ирландии племенные жеребцы и кобылы, всего 108 голов. Во многом заслуга по сохранению и развитию чистокровного коннозаводства в России после Гражданской войны принадлежит командарму С. М. Буденному. В 1920 году на Кубани был построен конный завод «Восход», который в конце 1920-х годов стал разводить лучших в стране представителей чистокровной верховой породы. В короткий срок в заводе получили выдающихся по своему классу лошадей, которые на протяжении долгих лет были главными претендентами на все основные призы в стране, а некоторые, особо выдающиеся питомцы этого конного завода успешно выступали и на крупнейших мировых призах. Главным производителем в те годы в «Восходе» был жеребец Гранит II, сын Тагора, внук Флореала. Потомство Гранита II и сам жеребец были вывезены в Германию во время Великой Отечественной войны. Часть поголовья, в том числе кобыл с сыновьями Гранита II в 1945 году удалось вернуть, однако сам производитель так и не был найден. После войны в стране оставались жеребцы, в большинстве, невысокого качества. исключение составляли лишь Рафаэль, Рауфбольд и Эталон Ор. Однако для полноценной работы с породой этого было крайне мало.

Помимо существования жеребцов зарубежного происхождения, велась работа и с линией Тагора-Гранита II. Сначала только в «Восходе», затем, в некоторых других конных заводах. В результате работы с линией, были получены такие выдающиеся советские скакуны, как победитель Кубка Европы Аден, рекордист Заказник, дербисты Флоридон и его сын Флагман. От Эталон Ора в 1961 году был получен внук, гнедой жеребец Анилин (Элемент — Аналогичная), ставший самым лучшим скакуном за всю историю скачек в России. На его счету не только победы в крупнейших советских призах, но и три победы в Кубке Европы, а также призовые места в призе Триумфальной Арки во Франции и в Вашингтонском национальном кубке (США). После успешной карьеры в России и за рубежом, Анилин стал отличным производителем. Однако линия Анилина была утеряна во времена перестройки и последовавшего развала СССР. В 1970-х годах за рубежом были приобретены ещё два жеребца-производителя — Афинс Вуд и Монконтур, лучшим из которых оказался Афинс Вуд. Линию Афинс Вуда продолжил темно-гнедой Ават (1977) и гнедой Датун. Достоверно известно о продолжении этой линии то, что у Датуна и Системы (2001, Лозовской конезавод, Украина) в апреле 2005 родилась кобыла Синди (владелица Сахарова Виктория, Харьков), продолжившая линию Афинс Вуда.

После развала СССР количество импортированных жеребцов-производителей резко возросло. Государственные и образовавшиеся частные конные заводы начали активно закупать производителей, в основном линии Неарко — Норсерн Дансера, считающейся сегодня классической и постоянно дающей большое количество резвых скакунов. И если первоначально лошади линии отечественной линии Гранита всё ещё успешно конкурировали с потомками зарубежных производителей, то на сегодняшний день это практически невозможно. Нынешние коневладельцы покупают не только производителей и маток, но и годовалых жеребят, которых затем выставляют на скачках в России. И несмотря на это, лучшими скакунами России в последнее время были лошади, рождённые в конном заводе «Восход», жеребцы Акбаш (Бейлиол Бой — Алфина 2000) и Сателлит (Апорт — Саммер Скул 2000).

Чистокровных лошадей в России разводят на юге страны — Краснодарский и Ставропольский края, а также республики Северного Кавказа. Также есть конеферма в Сибири, в Алтайском крае (Алтайский р-н, с. Алтайское, принадлежит санаторию «Алтай West») где профессионально занимаются разведением породы. Большая часть скаковых ипподромов расположена на юге России, исключение составляет лишь Московский, где скачки проходят в летнее время с мая по сентябрь.

Влияние чистокровных лошадей на другие породы

При скрещивании передает свой рост, быстроту, энергию, объемистые легкие, развитую мускулатуру, плотные кости и сухость сложения; поэтому одинаково может служить для улучшения как верховой, так и упряжной лошадью.

Чистокровные лошади используются в коневодстве практически всех стран, как улучшатели других пород лошадей, причём не только верхового направления, а также и упряжного и рабочего и местных лошадей. Так, например, упряжные стандартбредные лошади, выведенные для бегов рысью и иноходью, восходят к чистокровному скаковому жеребцу Мессенджеру, который никогда не бегал, а выступал на скачках. Французские рысаки, которые также были выведены для бегов, восходят к жеребцу по кличке Янг Рэттлер, один из родителей которого был чистокровным. Даже знаменитые орловские рысаки подвергались скрещиванию с чистокровными лошадьми даже в наше время. В основном влияние скаковой крови на орловскую породу произошло через родных братьев Фортунато 1973 г.р. и Фагота 1980 г.р. (Пион — Фабула). Их мать, кобыла Фабула была чистокровной лошадью по отцу. Сегодня потомки этих жеребцов успешно соревнуются с чистопородными орловскими рысаками и показывают отличную резвость на рыси.

В Аргентине разводят знаменитых поло-пони — некрупных лошадей, которых используют для игры в поло. Как правило, эти мелкие, подвижные, юркие лошади, способные рвануть с места на полной скорости и также резко остановиться, повернуть в любую сторону, получаются при скрещивании местной аргентинской породы криольо с чистокровными лошадьми, а также при разнообразных скрещиваниях их потомков. Практически все верховые породы улучшались с помощью скаковых лошадей, и время от времени происходит такое скрещивание, чтобы не потерять рост, пропорции, а самое главное, силу и резвость, которую дают эти лошади. Без скаковых лошадей не было бы классических видов конного спорта, входящих в Олимпийские игры — конкура, выездки и троеборья. Сами скаковые лошади из-за горячего темперамента редко участвуют в выездке, не имеют таких прыжковых способностей, какие нужны в конкуре высшего класса, чаще скаковые лошади являются участниками конного троеборья, где нужна прежде всего скорость, выносливость и храбрость. Но тем не менее, без прилития скаковой крови не было бы тех крупных, статных и мощных лошадей спортивных (теплокровных и полукровных) пород, которые являются основными участниками этих видов конного спорта. Время от времени селекционеры, работающие с этими лошадьми, предпринимают вливание скаковой крови в породу, дабы сохранить на уровне рост, пропорции туловища, резвость и силу. Без этого все эти лошади постепенно начнут деградировать. Причём, если в упряжных и рабочих породах селекционеры стараются приливать скаковую кровь через кобыл, то в спортивных породах обычно используются чистокровные жеребцы. Самым известным чистокровным производителем в спортивных породах стал жеребец по кличке Ледикиллер, основавший целую линию в голштинской породе, которая сегодня является одной из крупнейшей. Большую роль также сыграл в российской будённовской породе купленный в Англии чистокровный жеребец Рауфбольд (Олеандр — Рейхенбах 1940), который также основал целую линию в породе. Клички прямых потомков этого жеребца в будённовской породе идут на букву «Р», среди его потомков такие конкурные лошади, как Ребус, выступавший под кличкой Пасс Оп за бразильскую сборную. В родословных лошадей все присутствующие чистокровные предки всегда обозначаются значком ХХ, стоящим после клички. Феномен же чистокровных лошадей заключается в том, что без них многие породы существовать не могут, а они сами более 300 лет разводятся в чистоте совершенно без прилития крови со стороны и не только не деградируют, но и улучшают свои показатели в резвости.

Использование чистокровных лошадей

Основным предназначением чистокровной лошади являются скачки — гладкие по дорожке ипподрома и барьерные (стипль-чезы и кроссы) по дорожкам ипподрома или в поле. Из-за своего взрывного характера, чрезмерной энергичности они не годятся для простых любителей лошадей. Этим лошадям нужна ежедневная разрядка галопом и рука мастера, иначе последствия могут быть непредсказуемыми. Помимо скачек некоторых из скаковых лошадей используют спортсмены, занимающиеся троеборьем, а англичане используют этих лошадей в традиционной для них охоте на лис. Большое количество лошадей, не проявивших себя в скачках, идёт в улучшатели огромного количества других пород, и это тоже назначение чистокровной лошади.

См. также

• Чистокровные породы лошадей

Литература

• Камбегов Б., Балакшин О., Хотов В. Лошади России. Полная энциклопедия. — М.: РИЦ МДК, 2002.
• Акимушкин И. Мир Животных. Насекомые. Пауки. Домашние животные. — М.: «Мысль», 1995.
• Ливанова Т. Лошади. — М.: АСТ, 2001.

Ссылки

• [www.cmh.ru Центральный Московский ипподром]
• [thoro.narod.ru Мир чистокровной верховой лошади]
• [key-graphic.ru/ansosnov/gallery/img/alilas/29.jpg Эклипс. Реконструкция по старинным гравюрам. Худ. А. Соснов.]

Отрывок, характеризующий Чистокровная верховая

– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.