Чистые пруды (станция метро)

«Чистые пруды» 01 Сокольническая линия
Московский метрополитен
Дата открытия:	15 мая 1935 года
Проектное название:	Мясницкая, Мясницкие ворота
Прежние названия:	Кировская (до 5 ноября 1990 года)
Район:	Басманный
Округ:	ЦАО
Тип:	Пилонная трёхсводчатая глубокого заложения
Глубина заложения, м:	35 метров
Количество платформ:	1
Тип платформы:	островная
Форма платформы:	прямая
Архитекторы:	Н. Д. Колли, Л. П. Шухарева; реконструкция: Л.  Н.  Попов, А. Ф. Фокина
Инженеры-конструкторы:	А. Ф. Денищенко
Станцию возвело:	Шахта № 18-19 (СМУ-7, руководители И. Пугач, А. Танкилевич) и Шахта № 29-30 (СМУ-8, руководитель Ф. Кузьмин) Мосметростроя; реконструкция 1971 года — СМУ-5 Мосметростроя (руководитель Н. Фёдоров)
Выход к улицам:	Чистопрудный бульвар, площадь Мясницкие ворота, Мясницкая улица
Переходы на станции:	06 Тургеневская 10 Сретенский бульвар
Наземный транспорт:	Тм 3, 39, А; А 122, Н6, Т9
Время открытия:	5:25
Время закрытия:	1:00
Работающие операторы сотовой связи:	«Билайн», «МТС», «МегаФон»
Код станции:	008
«Чистые пруды» на Викискладе

Чистые пруды (станция метро)Чистые пруды (станция метро)

«Чистые пруды» — станция Сокольнической линии Московского метрополитена. Расположена между станциями «Красные Ворота» и «Лубянка». Находится на территории Басманного района Центрального административного округа Москвы.

История и происхождение названия

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Мясницкая улица (в 1935—1990 годах — ул. Кирова)
  Открытка начала XX века
• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Чистые пруды
  Открытка начала XX века

Станция открыта 15 мая 1935 года в составе первого пускового участка Московского метрополитена — «Сокольники» — «Парк культуры» с ответвлением «Охотный Ряд» — «Смоленская». Первоначально станция не имела центрального зала, лишь у выходов располагалось два коротких аванзала для перехода между путями. Лишь в 1971 году станция была реконструирована в трёхсводчатую. С 5 января 1972 года соединена пересадкой со станцией «Тургеневская», с 13 января 2008 года — и со «Сретенским бульваром». Названа по Чистопрудному бульвару, а также по Чистому пруду, к которому ведут её выходы. Пруд до 1703 года назывался Поганым, так как в него сбрасывались отходы располагавшихся поблизости мясных лавок и боен. Затем был очищен и, соответственно, переименован.
До 5 ноября 1990 года станция называлась «Кировская» по находившейся здесь улице Кирова (ныне — Мясницкой), названной в честь государственного и партийного деятеля СССР Сергея Мироновича Кирова (1886—1934).

Во время Великой Отечественной войны на станции находились отделы Генерального штаба и ПВО страны. В 1947 на станции впервые в Московском метрополитене были установлены люминесцентные лампы.

Вестибюли и пересадки

Имеется наземный вестибюль, расположенный в начале Чистопрудного бульвара. Он имеет кубическую форму, аналогичные вестибюли имели станции «Комсомольская» (северный вестибюль) и «Смоленская». Однако до настоящего времени эти вестибюли не сохранились, единственный вестибюль такого типа, сохранившийся до наших дней — только на этой станции. Также одна из немногих станций, на наземном вестибюле которой сохранилась надпись «МЕТРО».

Через вестибюль станции можно выйти, помимо бульвара, на площадь Мясницкие ворота и Мясницкую улицу.
Из центрального зала можно попасть в переход на станцию «Тургеневская» Калужско-Рижской линии. 13 января 2008 года открылся переход на станцию «Сретенский бульвар» Люблинско-Дмитровской линии. Первоначально предлагалось открыть этот переход одновременно со станцией «Сретенский бульвар», однако, в связи с задержкой поставки эскалаторов Санкт-Петербургского завода, «Сретенский бульвар» открылся только с одной пересадкой, а пуск перехода был отложен.

Техническая характеристика

Конструкция станции — пилонная трёхсводчатая глубокого заложения (глубина заложения — 35 метров). Сооружена по индивидуальному проекту горным способом с обделкой из монолитного бетона. Первоначально располагала двумя короткими аванзалами на месте центрального зала. Реконструирована в трёхсводчатую в 1971 году.

Оформление

• Chistiye Prudy Botov.jpg

  Посадочная платформа в 1935 году
  Оформление путевых стен (мрамор, плиточный фриз), отделка пола (асфальт) и станционное освещение (трубчатые светильники) сильно отличаются от сегодняшнего

Своды станционного зала поддерживают два ряда массивных спаренных пилонов, облицованных светлым уральским мрамором «коелга» и дымчатым мрамором «уфалей». Опоры свода скрыты широкими карнизами, за которыми размещены светильники. Пол выложен серым и розовым гранитом (до 1972 года покрытие было асфальтовым). До сооружения перехода на станцию «Сретенский бульвар» у торцевой стены находился бронзовый бюст С. М. Кирова, в честь которого долгое время называлась станция (автор — М. Г. Манизер). Сейчас бюст находится в переходе со станции «Сретенский бульвар» на станцию «Тургеневская» и утратил связь со станцией, называвшейся в честь Кирова. Путевые стены облицованы светло-серым мрамором (до 1997 года — белой керамической плиткой), снизу — чёрным гранитом.

Станция в цифрах

• Код станции — 008.
• В марте 2002 года пассажиропоток составлял: по входу — 29,2 тыс. человек, по выходу — 31,2 тыс. человек.
• Время открытия станции для входа пассажиров — 5 часов 27 минут, время закрытия станции — 1 час ночи.
• Таблица времени прохождения первого поезда через станцию:

	Понедельник — пятница (чч:мм:сс)	Суббота — воскресенье (чч:мм:сс)
	По нечётным числам
	По чётным числам
В сторону станции «Саларьево»	5:34:55	5:35:00
	5:34:55	5:34:55
В сторону станции «Бульвар Рокоссовского»	6:02:35	6:02:35
	6:02:35	6:02:35

Фотографии

• Chistye Prudy (Чистые Пруды) (4669971798).jpg

  Зал станции

• Chistiye Prudy 01.jpg

  Посадочная платформа. 11 марта 2000 года.
• Chistiye Prudy 02.jpg

  Проход из центрального зала на посадочную платформу. 11 марта 2000 года.
• Ch prudi sr bul trans.JPG

  Переход на станцию «Сретенский бульвар» на месте бюста С. М. Кирова. 12 июля 2008 года.
• Chistie prudi1.jpg

  Название на путевой стене

См. также

• Список станций Московского метрополитена
• 1935 год в истории метрополитена

Ссылки

• [old.mosmetro.ru/stations/sokolnicheskaya/chistye_prudy/ Официальный сайт Московского метрополитена]. Проверено 1 января 2014.
• [www.metro.ru/stations/sokolnicheskaya/chistye_prudy/ Сайт «Московское метро»]. Проверено 1 января 2014.
• [news.metro.ru/f18.html Сайт «METRO.Фотоальбом»]. Проверено 1 января 2014.
• [www.metrowalks.ru/moscow/station-1-8 Сайт «Прогулки по метро»]. Проверено 1 января 2014.
• [wiki.nashtransport.ru/wiki/Чистые_пруды_(станция_метро,_Москва) Сайт «Энциклопедия нашего транспорта»]. Проверено 1 января 2014.

• [metro.molot.ru/st_sl_chistyeprudy.shtml «Чистые пруды» на сайте metro.molot.ru]
• [web.archive.org/web/20140106041038/download.radio801.ru/podzemka/arh/mp3/p005.mp3 «Чистые пруды» в программе «Подземка» на Радио801]

Отрывок, характеризующий Чистые пруды (станция метро)

Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.