Чистяков, Виктор Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виктор Чистяков
Имя при рождении:

Виктор Иванович Чистяков

Дата рождения:

30 июня 1943(1943-06-30)

Место рождения:

Ленинград, СССР

Дата смерти:

18 мая 1972(1972-05-18) (28 лет)

Место смерти:

Харьков, СССР

Гражданство:

СССР

Профессия:

актёр, пародист

Карьера:

19681972

Виктор Иванович Чистяков (30 июня 1943, Ленинград, СССР — 18 мая 1972, Харьков, СССР) — советский актёр и пародист.

Музыковеды называют Чистякова первопроходцем в жанре советской музыкальной пародии. Обладал уникальным голосом, позволявшим аутентично петь как мужские, так и женские партии популярных исполнителей. Полученные в хореографическом училище танцевальные навыки, пластика и незаурядный артистизм, необычная для советской эстрады тех лет раскрепощённость на сцене, обаяние и природное чувство юмора снискали Чистякову феноменальный успех у публики. С 1968 по 1972 год провёл более 1 000 концертов — на площадках от Москвы до Тюмени, от Ленинграда до Сочи, включая самые престижные залы, такие как Колонный зал Дома Союзов. За эти 4 года творческой деятельности Чистяков стал заметной и узнаваемой персоной в развлекательных передачах на советском телевидении. В то же время его театральная карьера не имела успеха[1].

Трагически погиб 18 мая 1972 года незадолго до своего 29-летия в авиакатастрофе под Харьковом.





Биография

Ранние годы, учёба в театральном институте

Виктор Чистяков родился 30 июня 1943 года в Ленинграде в семье, не имевшей отношения к искусству. Кроме него в семье было две сестры. Родители обратили внимание на артистическую одаренность сына (в 3 года после просмотра балета «Лебединое озеро» он искусно подражал всем артистам) и со 2-го класса школы отдали его в хореографическое училище имени А. Я. Вагановой. Однако в 7 классе из-за перегрузок, сказывавшихся на здоровье, он ушёл из училища по настоянию отца. Но вскоре Чистяков поступает в музыкальную школу и оканчивает её по классу кларнета. В 1962 году Виктор поступает на актёрский факультет Ленинградского Государственного института Театра, Музыки и Кино (ЛГИТМиК).

Курс был экспериментальным, в систему воспитания будущих актёров педагоги включали этюды на подражание зверям и птицам. Именно здесь, в институте, Чистяков обрёл умение владеть интонацией, голосом, мимикой и жестом. Он учился на драматическом курсе, а не на курсе эстрады, но уже тогда пародировал всех — преподавателей, студентов, друзей. На учебных занятиях в институте его талант пародии никак не развивался, но в жизни он это делал беспрерывно. Виктор постоянно участвовал в студенческих концертах, ни один капустник не проходил без его участия, и именно здесь впервые прозвучали вокальные пародии на Ивана Козловского и Сергея Лемешева. Дипломной работой Чистякова был Король в «Обыкновенном чуде» Евгения Шварца.

В мае 1966 года, незадолго до выпуска из института, Виктор женился на подруге студенческих лет Наталье Рыбаковой — однокурснице, изящной стройной блондинке, в будущем актрисе с несложившейся ни в ленинградских, ни в московских театрах биографией, так и не сумевшей выйти из массовок. С Натальей Чистяков прожил 6 лет, вплоть до своей гибели. Детей у супругов не было[1].

Начало театральной карьеры

По окончании института в 1966 году Чистяков сразу же был приглашён в Ленинградский драматический театр имени В. Ф. Комиссаржевской, где дебютировал в спектакле «Принц и нищий» по Марку Твену в роли нищего. В театре Чистяков познакомился с молодыми актёрами Станиславом Ландграфом и Ильёй Резником. У всех троих с ролями было не густо, нерастраченная энергия выплёскивалась на актёрские «капустники». Когда Ландграф и Резник обнаружили, что Чистяков владеет даром имитации, то начали сочинять для него пародийные тексты. С этим литературным материалом Чистяков вскоре начал работать на эстраде. Виктор пришёл на эстраду от невозможности реализовать в театре полностью своё дарование. Он был весьма одарённым человеком, но его хрупкая и инфантильная индивидуальность входила в противоречие с имиджем советского героя. И амплуа, и душевный склад Чистякова, явно не отвечали потребностям строителя коммунистического будущего. Виктор очень страдал от своей ситуации в Ленинградском драмтеатре.

Чистяков мечтал попробовать себя на другой сцене. Ему настойчиво советовали уехать в Москву, и Чистяков уже был готов к этому. Он обратился к Юрию Любимову в Театр на Таганке, но поставил условие, что пойдёт туда только вместе с женой, на что мэтр ответил отказом. Виктор отказался даже встретиться с Любимовым, чтобы поискать компромиссный вариант. При этом Чистяков не хотел бросать театр, цеплялся за него. Виктор, по воспоминаниям современников, был человеком очень театральным и очень ранимым, жил в мире искусства, достаточно замкнутом и хрупком.

В театре у Чистякова так и не сложилось, но, открыв жанр музыкальной пародии на сцене, и, главное, на телевидении, артист стал весьма популярен. Чистяков появился на Всесоюзной эстраде в 1968 году вскоре после чешских событий. Его карьера телевизионной персоны быстро достигла пика и продолжалась 4 года.

Когда Чистяков приобрёл Всесоюзную популярность, власти Ленинграда выделили ему с женой небольшую 2-комнатную квартиру в престижном доме на Васильевском острове.

В 1971 году Чистякова с женой взял к себе режиссёр Борис Голубовский в Московский драматический театр имени Н. В. Гоголя. Тогда же Виктор с женой переехали в Москву, получив по обмену квартиру в районе Белорусского вокзала. Вселиться туда супруги не успели, жили в общежитии актёров Театра имени Гоголя. К тому времени Чистяков уже стал востребованным артистом эстрады, без него не обходился Новогодний «Голубой огонёк», много гастролировал по СССР[1].

Пародии

В 1968 году Чистяков сделал номер «Радиоконцерт по заявкам для тех, кто спит». Абсолютный слух и богатство голосового аппарата сочетались у артиста с редкостным даром имитатора, пародиста. Он начал с пародий на Леонида Утёсова, Сергея Лемешева и Клавдии Шульженко, а потом менял и добавлял номера. Феноменальный голосовой диапазон Чистякова позволял подражать как бархатному голосу Леонида Утёсова, так и тенорам Сергею Лемешеву и Ивану Козловскому, но особенный восторг публики вызывали женские образы — Мирей Матьё, Клавдии Шульженко, Людмилы Зыкиной, Эдиты Пьехи и других знаменитостей того времени. В конце 1960-х — начале 1970-х Чистяков был одним из наиболее популярных артистов на советской эстраде.

За Чистяковым закрепилось прозвище «гений пародии». Случалось, что исполнение Чистяковым песен тех артистов, которых он пародировал со сцены, превосходило оригинал, а сами артисты иногда не могли отличить свой голос от голоса Чистякова. Своими выступлениями он заслужил любовь среди миллионов телезрителей.

Чистяков много работал на эстраде, не жалея сил. Он выступил в 1 000 с лишним концертов. Однажды за 10 дней Новогодних каникул он дал 60 концертов. По воспоминаниям современников, Чистяков «сжигал» себя бесконечными поездками, одно его имя в афишах гарантировало аншлаг». Чистяков участвовал в большом количестве теле- и радиопередач, праздничных концертов. Его «Концерт по заявкам» регулярно появлялся в эфире. С ним Чистяков выступал вплоть до своей гибели. Им он завершал большинство концертных программ, где ему доводилось выступать.

Чистяков делал также пародии на Майю Кристалинскую, Анну Герман, Владимира Трошина и других популярных исполнителей.

Гибель

Жизнь Виктора Чистякова оборвалась, когда ему было всего 28 лет. 18 мая 1972 года самолёт Ан-10, на котором артист летел из Москвы на юбилей Харьковского театра оперетты, в результате усталостного разрушения элементов крыла и перегрузок на посадочном курсе разбился в 24 километрах от Харьковского аэропорта при заходе на посадку.

Утром того дня Чистяков в актёрском общежитии проспал, встал поздно и, не позавтракав, помчался в аэропорт. Его привычка опаздывать была известна, опоздал он и на самолёт, которым должен был лететь в Харьков. Приехал во Внуково, когда самолёт уже должен был взлететь. Но вылет задержали по техническим причинам. В аэропорту он снова опоздал — трап уже отогнали от самолёта. Но когда экипаж узнал, что опаздывающий — Чистяков, трап снова подогнали. Он успел на самолёт, а через 1 час и 13 минут лайнер разрушился в воздухе над Харьковом.

Чистяков был очень суеверным, особенно он не любил цифру «13», но в самолёте у него оказалось 13-ое место. В самолёте он снял свой кожаный чешский пиджак, в котором лежали его паспорт и билет. Он был найден среди обломков. Идентификация фрагментов тел жертв авиакатастроф посредством экспертизы ДНК в те годы из-за отсутствия соответствующих технологий была невозможна.

Виктор Чистяков был похоронен после кремации в Санкт-Петербурге, на Богословском кладбище, участок 39, в конце Канавной дорожки.

В 1993 году к 50-летию Чистякова вышла книга воспоминаний об артисте, она называлась «Виктор Чистяков — гений пародии». В 2005 году о жизни Чистякова также снят документальный фильм «Гений пародии. Недолгая жизнь Виктора Чистякова»[1].

Особенности голоса

Чистяков с лёгкостью создавал свои звуковые образы совершенно разными голосами, в разной манере. Сочетание «золотого горла», природной одарённости, мастерства, уважения к тому, что он делает, делало его уникальным. По легенде, когда снимался документальный фильм о Сергее Лемешеве, где были отрывки из его произведений, в одной из арий были какие-то ноты, которые певец, находясь уже в преклонном возрасте, был не в состоянии взять. Лемешев долго мучался, пытаясь перезаписать музыкальную фонограмму. И тогда возникла идея попросить Чистякова выполнить такой трюк, с чем Виктор успешно справился. Даже если предположить, что это вымысел, то он возник, потому что Чистяков удачно имитировал любого из своих персонажей. Он мечтал петь своим голосом, но при этом отмечал: Я не знаю, какой у меня голос. При попытках создать свой вокальный репертуар у Чистякова ничего даже отдалённо не получалось в пробах. Артист постоянно сбивался на пародийность. У него совсем не было певческой школы, часто болели связки.

Уникальность Чистякова, отмечали специалисты, заключалась в его непревзойдённой способности подражать женским голосам. Это недоступно практически ни одному ныне концертирующему пародисту. Обладая голосом теноровой природы и редкостным музыкальным слухом, Чистяков точно копировал певцов-теноров, однако с успехом воспроизводил и баритоновые голоса. Чистяков не учился пению профессионально, однако он пел как мастера бельканто Козловский и Лемешев. Такой музыкальный дар сочетался с тончайшей актёрской чуткостью и наблюдательностью, с помощью которой Чистяков проникал в самую сущность пародируемого артиста, воспроизводил все нюансы и особенности его голоса.

Среди пародистов, на которых оказал влияние Чистяков, — Сергей Безруков (с которым он имеет и внешнее сходство), Владимир Винокур, Максим Галкин[2].

Воспоминания о Чистякове

Тексты пародий ему писали в разное время актёр Станислав Ландграф, поэты Илья Резник и Юрий Энтин. Вот что вспоминал об этом Юрий Энтин:

«В ту первую встречу сели за стол, разговаривали так, будто мы сто лет знакомы, а потом где-то часов в двенадцать он сообщил, что назавтра утром назначена репетиция концерта, а вечером уже сам концерт, и нам с ним нужно сделать шесть пародий. Я растерялся: „Обожди, ну, допустим, я напишу, но как же ты всё это выучишь?!“ Он ответил: „Ничего учить не придётся! Будет такой ход: как будто пришла телеграмма от Козловского, затем — ещё от кого-то“. И вот всю ночь, до пяти-шести утра, я писал эти пародии, потом мы с ним поехали на утреннюю репетицию, потому что я ещё не всё дописал и нужно было придумывать на месте, кроме того, аккомпаниатор должен был проверить — насколько мои слова хорошо звучат, ложатся на музыку, и дальше, к моему огромному удивлению, Виктор выходил на сцену уверенный в себе, абсолютный победитель, и, совершенно не ошибаясь, пел. Действительно, он заглядывал в текст, но делал это немыслимо органично, как будто читал телеграммы от звёзд эстрады, у зрителей и мысли не возникало, что десять минут назад я последние слова дописывал».

[prompter.narod.ru/artists/chistyakov/entin.part1.htm]

Большому успеху Виктора способствовала ловкость и подвижность его тела, он легко и вдохновенно танцевал и исполнял различные акробатические трюки, а также остроумные и немного ехидные стихи Резника и Энтина.

На два последних года жизни Чистякова приходится его огромная популярность. Достаточно было объявить «Выступает наш гость из Ленинграда…», как зал взрывался овациями. Этот же приём после его смерти использовали и другие артисты. Вот как рассказывает об этом Геннадий Хазанов:

«Достаточно сказать, что на следующий год после смерти Вити на Всероссийском конкурсе появился человек, который с ним даже когда-то учился. И буквально через год сделал головокружительную карьеру… Только это всё погасло мгновенно. Был такой Павел Корсаков. /…/ …я помню хорошо, как в 1973 году, когда его объявляли на концерте, то зрители встречали Корсакова бурными аплодисментами ещё до объявления фамилии. Он, кстати, даже тут использовал Витин приём. Когда объявляли Чистякова, то обычно говорили: „Наш гость из Ленинграда“, — и зал понимал, что это будет Чистяков, поэтому была заранее очень бурная зрительская реакция. А Корсакова точно по этой же матрице объявляли: „Наш гость из Липецка“. Он вроде как был временно исполняющий обязанности».[ckop6b.narod.ru/4istjakov.htm#2]

Личный друг Энтин готовил Чистякову большую карьеру в мультипликации. По воспоминаниям Энтина, он практически предчувствовал его смерть. Предчувствовал её, видимо, и сам Чистяков, о чём вспоминал Геннадий Хазанов:

«Последние дни — и это подтверждается его последней фотографией на пластинке — он на концерты приходил в чёрной рубашке. Носил светло-голубой костюм и чёрную рубашку. На этом последнем концерте в Колонном зале ведущий Борис Брунов при мне спросил: „Витя, не кажется ли вам, что это не концертная рубашка?“. А он ответил: „Борис Сергеич, ну что вы ко мне пристали, может быть, у меня траур“. Это было фактически за несколько часов до его гибели». [ckop6b.narod.ru/4istjakov.htm#2]

Как мог, Энтин пытался воспрепятствовать поездке Чистякова на юбилей Харьковского театра оперетты. Но случилось то, что случилось.

Неожиданная гибель Чистякова осталась невосполнимой утратой для эстрады. Так сказал по этому поводу Геннадий Хазанов:

«Знаете, почему у вас возникает ощущение пустоты после гибели Вити в его жанре? Не нашлось людей такой одарённости — это самое главное. А количественно было море этих людей… /…/ И по сей день есть. На Украине есть такой пародист Жигалкин, который с точки зрения голосоведения, может быть, даже не уступает Чистякову, но если Витя был стопроцентный артист, то Жигалкин — имитатор». [ckop6b.narod.ru/4istjakov.htm#2]

О пародиях Чистякова на зарубежных исполнителей Юрий Энтин вспоминал:

«Как-то стал в такой обстановке объяснять мне, что он владеет ещё десятком разных голосов, но не знает, что с ними делать, как подойти, потому что его герои поют на иностранном языке, и как тут сделать пародию, как написать слова? „Ну, кого ты можешь показать?“ — спросил я. И он стал делать Анну Герман, петь „Эвридики“ абсолютно точно и до страшноты похоже. Потом — Робертино Лоретти, замечательно показал Тома Джонса, Мирей Матьё. Я стал думать, как это сделать, почти ничего не придумал, но тем не менее что-то всё-таки предложил: как бы польский, как бы французский язык… Помню, первая фраза у Матьё была: „Держу пари“, были там и другие слова, которые могли сойти за французские, например, „тужурка“. И он даже исполнил это в радиопередаче „Доброе утро“. /…/[prompter.narod.ru/artists/chistyakov/entin.part1.htm]

Жалко, что его Том Джонс не был нигде записан, так как Витя просто не знал, что делать с ним. Просто повторять было бессмысленно, не придумали мы номер, а русский текст петь Тому Джонсу было бы какой-то натяжкой».[prompter.narod.ru/artists/chistyakov/entin.part2.htm]

Касаясь «потаённых сторон» жизни пародиста, Геннадий Хазанов упоминал об «очень тесной дружбе Виктора с одним чехом», в связи с чем Чистяков часто летал в Чехословакию. В этой связи отмечалось, что Чистяков, возможно, имел планы выехать в эту страну, — и по дружеским мотивам, и по причине того, что тонко чувствовал вокализацию языка и «очень хорошо владея своим аппаратом, наверное, мог бы делать какие-то интернациональные пародии»[3].

Воспоминания и значительные усилия к сохранению памяти о Чистякове и его творчестве приложила сестра Галина.

Творчество

  • «Радиоконцерт по заявкам для тех, кто спит» — пародия на Леонида Утёсова, Людмилу Зыкину, Полада Бюль-Бюль Оглы, Ивана Козловского, Эдиту Пьеху, Муслима Магомаева и других популярных исполнителей.
  • «Голубые города» — пародии на популярную песню (как, по мнению пародиста, её исполнили бы Иван Козловский, Эдуард Хиль, Эдита Пьеха, а также Мирей Матьё и Луи Армстронг).
  • «К юбилею „Ленфильма“» — пародии на Эдиту Пьеху и Людмилу Зыкину.

Записи выступлений Чистякова, к которым в ХХI веке снова возрос интерес, широко представлены на сервисе Youtube.

Фильмография

Объекты пародий

Советские исполнители

Зарубежные исполнители

Наследие

  • В Санкт-Петербурге в 1998 году создан и действует Санкт-Петербургский театр двойников и пародии Жанэ Пати имени Виктора Чистякова.
  • В городе Уфе пародист Александр Чистяков в 2008 году создал школу-студию «Академия пародии им. Виктора Чистякова»

Напишите отзыв о статье "Чистяков, Виктор Иванович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Галина Дикиева, Михаил Минкин. [www.youtube.com/watch?v=X0y6L7NF_oU&nohtml5=False Виктор Чистяков - гений пародий. Документальный фильм]. Россия 1 (1 января 2005). Проверено 9 марта 2016.
  2. [www.1tv.ru/sprojects_video/si5867/p113849 Первый канал. Илья Резник. Сегодня вечером. Выпуск от 09.04.2016]
  3. [[ckop6b.narod.ru/4istjakov.htm#2] Геннадий Хазанов о Викторе Чистякове]

Ссылки

  • [m-necropol.narod.ru/chistyakov.html Могилы знаменитостей. Виктор Чистяков]
  • [ckop6b.narod.ru/4istjakov.htm Страница памяти. Виктор Чистяков]
  • [dvoiniki-spb.narod.ru/ Санкт-Петербургский Театр Двойников и Пародий Жанэ Пати имени Виктора Чистякова]

Видео

  • [video.mail.ru/mail/katpeters/9/14.html Виктор Чистяков. Гений пародии]
  • [youtube.com/watch?v=lykU5UYubMc Пародии на певцов Полада Бюль-Бюль Оглы, Клавдию Шульженко, Муслима Магомаева (1970 год)]
  • [youtube.com/watch?v=YLy9Cx6w6dE Песня «Хорошо!» Эдиты Пьехи]

Отрывок, характеризующий Чистяков, Виктор Иванович

Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.