Читинская республика

Читинская республика
Республика
← 22 ноября 1905 — 22 января 1906 →
Столица	Чита
Язык(и)	Русский язык
Денежная единица	Рубль
Форма правления	Советская республика
Председатель Совета рабочих дружин
- 1905	А.А. Костюшко-Валюжанич

К:Появились в 1905 годуК:Исчезли в 1906 году

Читинская республика – революционно-демократическая диктатура рабочих и крестьян, установленная в результате фактического захвата власти в городе Читинским комитетом РСДРП и Советом солдатских и казачьих депутатов в ноябре 1905 — январе 1906.

Предпосылки развития революционного движения

С самого начала освоения Забайкалья государство использовало этот край как место для ссылки. С 1826 года до 1917 года на каторге находилось большое количество политических каторжан.

С началом нового этапа революционного движения в 1860-х годах увеличилось количество каторжан направляемых на Нерчинскую каторгу. В это время число каторжан достигало 78 % от общего числа занятых в горнорудной промышленности Забайкалья.

Через каторгу в Забайкалье прошли революционеры Н. Г. Чернышевский, М. Л. Михайлов, Н. А. Ишутин, И. Н. Мышкин, П. А. Алексеев, революционеры-большевики В. К. Курнатовский, Е. М. Ярославский и другие.

Труд каторжников активно использовался в горнорудной промышленности. При рудниках появляются новые тюрьмы: Покровская (1884), Акатуйская (1887), Зерентуйская каменная (1889), Кадаинская (1891), Мальцевская (1892).

После освобождения из тюрем каторжане оставались на поселении в Забайкалье, что способствовало распространению революционных идей и вовлечению местных жителей в революционные движения. Например, в начале XX века только в Чите проживало 70 бывших членов партий «Земля и воля» и «Народная воля».

Условия труда на предприятиях горнодобывающей промышленности были тяжелыми не только у каторжан, но и у вольнонаёмных рабочих. Продолжительность рабочего дня составляла 14—16 часов в сутки при низкой заработной плате.

Во второй половине XIX века на золотых приисках рабочие, недовольные условиями труда организовали 33 стачки. Бастующие требовали улучшения условий труда и повышения заработной платы.

Строительство забайкальского участка (от станции Мысовая до города Сретенска) Великой Сибирской железнодорожной магистрали (1895–1900) вызвало приток высококвалифицированных рабочих, многие из которых имели опыт участия в рабочем и революционном движении. В 1900 году на Забайкальской железной дороге трудилось более 9 тыс. рабочих и служащих.

На Забайкальской магистрали были созданы 11 паровозных депо с мастерскими. Наиболее крупные депо располагались в Верхнеудинске, Чите, Хилке, Шилке. В Чите также располагались Главные железнодорожные мастерские.

Отмена крепостного права, вольная и принудительная колонизация Забайкалья привела к значительному увеличению численности населения региона с 284 945 человек в 1864 году до 654 056 человек в 1897 году.

Таким образом, к началу XX века в Забайкалье сложилась социальная обстановка способствовавшая распространению революционных идей, в первую очередь среди пролетариев, число которых увеличивалось за счёт притока из европейской части страны.

Становление революционного движения

В 1898 году в Чите среди работников Главных железнодорожных мастерских М. И. Губельманом (Е. М. Ярославским) и Г. И. Крамольниковым создан первый социал-демократический кружок. Помимо железнодорожников в деятельности кружка принимали участие учащиеся учительской семинарии и гимназий. Среди рабочих и населения активно распространялись идеи марксизма.

В апреле 1902 года создан Читинский комитет РСДРП, в мае проведена маёвка на Титовской сопке.

«…На пасхе среди рабочих железнодорожных мастерских были распространены прокламации, приглашавшие к празднованию 1-го Мая… Прокламации произвели сильное впечатление на рабочих, но сильнее всего они подействовали на губернатора Надарова и обывателей. Власти стали серьёзно готовиться к подавлению бунта. Надаров отдаёт приказ по войскам – выдать двум сотням казаков шашки. Приготовить пушки. Вооружить две роты пехотинцев и… никакой пощады! 1-го Мая утром погода была отвратительной и рабочие сами не захотели праздновать этот день. Но войска все же были высланы. Человек 150 рабочих устроили маевку – отправились с красным флагом в лес с пением. За ними были снаряжены войска, которые напрасно ожидали бунта…».

— Емельян Ярославский для газеты «Искра»

В 1903 году Комитет РСДРП организовывает забастовку железнодорожников. Бастующими были выдвинуты экономические требования, которые были полностью удовлетворены. Весной 1903 года создаётся Союз рабочих Забайкалья.

В январе 1904 года начинается Русско-японская война, Забайкалье становится ближним тылом для действующей в Маньчжурии армии. Это вызывает обострение общественных противоречий. Революционеры считали, что начавшаяся война будет способствовать ослаблению самодержавия. В это время Читинский комитет РСДРП начал активную антивоенную и антиправительственную пропаганду.

К 1905 году социал-демократические организации действовали в Чите, Хилке, Шилке, Сретенске, Нерчинске и ряде других станций.

Начало революционных выступлений

9 (22) января 1905 года в Санкт-Петербурге было разогнано мирное шествия петербургских рабочих к Зимнему дворцу. Против безоружных рабочих было применено огнестрельное оружие. Разгон шествия, повлёкший гибель от нескольких десятков до нескольких сотен человек, вызвал взрыв возмущения в российском обществе и послужил толчком к началу Первой русской революции.

14 (27) января 1905 года в Чите состоялся митинг рабочих Читинских главных железнодорожных мастерских и депо. Митингующие требовали свержения самодержавия, созыва учредительного собрания на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования, установления демократической республики и прекращения Русско-японской войны, а уже 29-31 января 1905 года рабочими железнодорожниками в Чите организована 1-я политическая забастовка.

1 (14) апреля 1905 года власти, обеспокоенные ростом революционных настроений, ввели военное положение.

18 апреля (1 мая) 1905 года на шпиле памятника Николаю II был установлен красный флаг, железнодорожными рабочими на день приостановлена работа, рабочие приняли участие в маёвки за городом.

«К гражданам! …9-го января было днём объявления гражданской войны, первым днём всенародной революции… Долой палачей народа! Долой войну! Да здравствует всенародное восстание! Да здравствует всенародный пролетариат – первый боец революции!».

— Из прокламаций Читинского комитета РСДРП (Июнь 1905г.)

Рабочие Читинские главные железнодорожные мастерские и депо провели с 8 (21) июля по 27 июля (9 августа) политическую забастовку, поддержанную рабочими Борзи, Могзона, Хилка, Оловянной, Слюдянки, Верхнеудинска.

В августе – сентябре 1905 года Н. Н. Баранский организовал нелегальный съезд рабочих Забайкальской железной дороги, на котором разработан Устав профсоюзных рабочих Забайкальской железной дороги.

В октябре в Москве началась забастовка, которая охватила всю страну и переросла во Всероссийскую октябрьскую политическую стачку.

В Чите забастовка началась 1 (14) октября. Первыми забастовали железнодорожные рабочие по призыву Читинского комитета РСДРП. К бастующим железнодорожникам присоединились служащие почты, телеграфа, телефонной станции, типографские рабочие, учителя и учащиеся.

«Забайкальская железная дорога фактически в руках революционеров, в области начались аграрные волнения… в Чите войска присоединились к революционерам; полиция заменена милицией, которой губернатор дал оружие… Передал в ведение забастовщиков почтово-телеграфную контору. Корреспонденция властей не принимается. Необходимо для восстановления законного порядка присылка надёжных войск».

— Телеграмма начальника иркутского жандармского управления в департамент полиции о положении в Чите (25 октября (7 ноября) 1905 года)

2 (15) октября 1905 года Читинский комитет РСДРП, готовивший с начала октября вооружённое восстание, предпринял попытку захвата оружия. При захвате оружия погиб рабочий А. Кисельников, похороны которого переросли в трёхтысячную демонстрацию.

Восстание в Чите

В 1905 году произошли массовые волнения по всему Забайкалью. Волнения крестьян прошли в 112 селениях. Среди требований преобладали политические.

В армии также происходило революционное брожение. В Забайкалье за 1905—1907 состоялось 18 солдатских выступлений. Из них в Чите за весь период — 14, а за 1905 год на Забайкалье в целом пришлось 8 солдатских выступлений, 6 сопровождались либо выработкой общих требований солдат, либо созданием солдатских организаций: союзов, комитетов, бюро, 7 выступлений были проведены вместе с рабочими.

В казачьих станицах проводили митинги. Одна треть станиц поддержала революционные требования, а некоторые даже выступали за ликвидацию казачьего сословия.

В целом по стране только в период 12 (25) октября—18 (31) октября в различных отраслях промышленности бастовало свыше 2 млн. человек. Эта всеобщая забастовка и, прежде всего, забастовка железнодорожников, и вынудили императора пойти на уступки. 17 (30) октября император издаёт Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка провозгласивший гражданские права и свободы, как-то: свобода совести, свобода слова, свобода собраний и свобода союзов.

Издание «Манифеста 17 октября» привело к активизации партийной деятельности в Забайкалье. В Чите и других городах открываются отделения различных партий и организаций. Попытки властей усмирить революционеров уступками, лишь способствовало разрастанию революционного движения. Читинский комитет РСДРП пополнил свои ряды освобождёнными с каторги политическими заключенными и профессиональными революционерами.

В такой напряжённой обстановке дальнейшая эскалация конфликта была неизбежна.

Ноябрь

В ноябре 1905 года в Чите прошел съезд социал-демократов. В состав областного комитета РСДРП вошли В. К. Курнатовский, М. В. Лурье, Н. Н. Кудрин, А. А. Костюшко-Волюжанич.

Создаётся Комитет Забайкальской железной дороги во главе с Я. М. Ляховским, взявший под контроль управление дорогой.

3 (16) ноября в Читинских главных железнодорожных мастерских состоялось собрание солдат и казаков. Активная пропаганда областного комитета РСДРП фактически привела на сторону восставших пятитысячный гарнизон Читы.

8 (22) ноября на многотысячном собрании был избран Совет солдатских и казачьих депутатов и создана вооружённая рабочая дружина численностью 4 тысяч человек. Совет и дружину возглавил А. А. Костюшко-Волюжанич. В этот же день рабочие явочным порядком ввели 8-часовой рабочий день.

«Только с оружием в руках через труп самодержавия и капитала мы придем к социалистическому строю».

— Из выступления А. А. Костюшко-Валюжанича перед рабочими

10 (24) ноября прошла пятитысячная демонстрация под охраной рабочей дружины. Демонстранты требовали освобождения из Читинской тюрьмы члена РСДРП Д. И. Кривоносенко и двух казаков. Областная власть исполнила требования демонстрантов и освободила заключённых.

Декабрь

Губернатор Иван Холщевников формально сохраняет свою должность, но реального влияния на события, происходящие в Чите, уже не имеет. Прибытие из Маньчжурии части войск 2-го Читинского пехотного полка и штаба 1-й Сибирской стрелковой дивизии не изменило соотношения сил.

За время Русско-Японской войны в Чите на складах скопилось большое количество оружия и боеприпасов, что представляло интерес для восставших.

В начале декабря в Читу из Иркутска прибывает И. В. Бабушкин, введённый в состав комитета РСДРП. 22 ноября (5 декабря) и 29 ноября (12 декабря) вооруженная рабочая дружина под руководством А. А. Костюшко-Волюжанича начала захват оружия на военных складах и вагонах 3-го резервного железнодорожного батальона. Не встретив серьёзного сопротивления, дружинники захватили 1500 винтовок и боеприпасы.

С 24 ноября (7 декабря) под редакцией Курнатовского начала издаваться газета «Забайкальский рабочий» тиражом 8—10 тысяч экземпляров. Газета являлась органом Читинского комитета РСДРП.

28 ноября (11 декабря) проходит Съезд смешанных комитетов ЗабЖД. Съезд призвал рабочих взять власть на дороги в свои руки.

7 (20) декабря делегацией под руководством Курнатовского были освобождены 15 матросов с транспорта «Прут» содержавшихся в Акатуйской каторжной тюрьме.

В ночь с 8 (21) декабря на 9 (22) декабря декабря революционерами на станции Чита-1 было захвачено ещё 2 тысячи винтовок.

На митинге работников почты и телеграфа было принято единогласное решение о безотлагательном изъятии почты и телеграфа из рук правительства. Захват почты и телеграфа в Чите произошёл 22 декабря — воинские посты, охранявшие здание почтово-телеграфной конторы, были заменены постом рабочей милиции.

Январь

9 (22) января 1906 года, в годовщину «Кровавого воскресенья» в Чите и других городах прошли демонстрации, в которых приняли участие более 5 тысяч человек.

В январе Читинские восставшие сосредоточили свои усилия на захвате оружия. 23 декабря (5 января) и 29 декабря 1905 (11 января 1906) года на станции Чита-1 произошли крупные захват оружия. В распоряжении Совета рабочих дружин оказалось более чем 36 тысяч винтовок, 200 револьверов, взрывчатка и боеприпасы.

27 декабря 1905 (9 января 1906) года 300 винтовок было доставлено в Верхнеудинск, ещё 3 вагона с оружием направлены на Мысовую, Слюдянку и в Иркутск. Оружие сопровождала группа революционеров во главе с И. В. Бабушкиным. В это же время с запада для подавления восстания в Чите двигалась карательная экспедиция генерала А. Н. Меллер-Закомельского. Каратели задержали Бабушкина и пять его товарищей на станции Слюдянка. 5 (18) января 1906 года Бабушкин и телеграфисты Клюшников, Савин, Ермолаев и Бялых были расстреляны без суда на станции Мысовая.

Помимо экспедиции Меллер-Закомельского для подавления восстания были направлены войска во главе с генералом П. К. Ренненкампфом, которые двигались в Забайкалье из Маньчжурии. 4 (17) января 1906 на станции Борзя карательной экспедицией генерала П. К. Ренненкампфа был расстрелян член Читинского комитета РСДРП А. И. Попов (Коновалов).

В конце января для восставших сложилась непростая обстановка. Читинский комитет РСДРП направил два подрывных отряда, которые должны были задержать продвижение карательных экспедиций в Читу, однако их действия завершились неудачей.

В связи с изоляцией Читинской республики карательными экспедициями генералов А. Н. Меллер-Закомельского и П. К. Ренненкампфа, РСДРП и Совет рабочих дружин решили не оказывать прямого сопротивления, а перейти к партизанским методам борьбы.

Подавление восстания

22 января (4 февраля) 1906 карательная экспедиция генерала П. К. Ренненкампфа вошла в Читу без единого выстрела, не встретив сопротивления.

С должности губернатора был смещён И. В. Холщевников, обвинённый в пособничестве революционерам (позже дело пересмотрено), проведены массовые аресты участников восстания. Активные революционеры решением военного суда приговорены к смертной казни через повешенье, однако четверым (А. А. Костюшко-Валюжаничу, Э. В. Цупсману, П. Е. Столярову, И. А. Вайнштейну) виселицу заменили расстрелом, а остальным каторгой.

2 (15) марта 1906 на склоне Титовской сопки расстреляны руководители вооружённого восстания:

• Костюшко-Валюжанич Антон Антонович, член Читинского комитета Российской социал-демократической рабочей партии, председатель Совета рабочих дружин.
• Цупсман Эрнест Видович, помощник начальник железнодорожной станции Чита-1.
• Столяров Прокопий Евграфович, рабочий Главных железнодорожных мастерских.
• Вайнштейн Исай Аронович, приказчик Общества потребителей служащих и рабочих Забайкальской железной дороги.

До 8 (21) мая 1906 года к смертной казни было приговорено 77 человек, 15 — к каторжным работам, 18 заточены в тюрьму. Из главных железнодорожных мастерских и депо было уволено и выслано из Читы более 400 рабочих. Активизирована деятельность жандармов и полиции.

«…Главные виновники все арестованы, но некоторые скрылись. Предполагаю судить их учреждённым мною временным военным судом. Пришлось арестовать почти всех нижних чинов 3-го резервного железнодорожного батальона, мятеж в котором достиг предела; при аресте убит мятежником офицер того же батальона подпоручик Иващенко. Членов образовавшегося здесь военного союза наличных арестовал, отсутствующих разыскивают. Газеты революционного направления во всей области приказал закрыть, типографии запечатать, редакторов и издателей арестовать…».

— Из донесения П. К. Ренненкампфа Николаю II о подавлении вооруженного восстания в Чите (23 января (5 февраля) 1906)

После подавления восстания Читинский комитет РСДРП продолжал свою деятельность в подполье. К 1 мая 1906 года по Чите вновь были расклеены революционные листовки. За 1906 год в Забайкалье состоялось 15 стачек рабочих, крестьянские волнения прошли в 53 селениях, в воинских частях — 6 выступлений. Несмотря на продолжившуюся работу подполья после подавления Читинской республики революционные процессы пошли в Забайкалье на спад. Так в первой половине 1907 года состоялось всего 3 стачки, 5 крестьянских выступлений, 4 солдатских выступления.

Память

• На месте казни участников вооружённого восстания в Чите и организаторов Читинской республики у подножия Титовской сопки установлен памятник А. А. Костюшко-Валюжаничу, Э. В. Цупсману, П. Е. Столярову, И. А. Вайнштейну. Памятник установлен в 20-ю годовщину расстрела революционеров. Это был один из первых памятников, установленных в Чите в годы Советской власти.
• Именами Костюшко-Валюжанича, Столярова, Курнатовского, Бабушкина названы улицы в Центральном районе города Читы, улица в Святошинском районе города Киева.
• Имена Цупсмана, Вайнштейна и Баранского присвоены улицам в Железнодорожном районе города.
• Именем А. И. Попова (Коновалова) названа улица в Борзе.
• Именем А. К. Кузнецова назван Забайкальский краевой краеведческий музей.

Литература

• [ez.chita.ru/encycl/concepts/?id=5094 Читинская республика] // Энциклопедия Забайкалья: Читинская область: В 2 т. Т. 1: Общий очерк / Гл. ред. Р.Ф. Гениатулин. — Новосибирск: Наука, 2000. — Т. 1. — 302 с. — 5000 экз. — ISBN 5-02-031689-1.
• Константинов А. В., Константинов Н. Н. История Забайкалья (с древнейших времён до 1917 года). — Чита: АНО «ЦНОП», 2002. — С. 231-234. — 248 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-85158-217-0.
• Карательные экспедиции в Сибири в 1905–1906 гг. Документы и материалы. — М.—Л., 1932. — 63 с.
• Сибирские корреспонденции в ленинскую «Искру». — Иркутск, 1953.

</div></div>

Отрывок, характеризующий Читинская республика

Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.