Читинские операции

Читинская пробка 1920 г.
Основной конфликт: Гражданская война в России
Дата	10 апреля — 31 октября 1920
Место	Восточное Забайкалье
Итог	Захват войсками НРА ДВР Восточного Забайкалья
Противники
НРА ДВР Вооружённые силы Восточной окраины
Командующие
Г. Х. Эйхе Г. М. Семёнов
Силы сторон
в октябре 1920 г. 35000 штыков и сабель 35 орудий 3 бронепоезда 2 танка FT-17 в октябре 1920 г. 29 000 штыков и сабель 200 орудий 9 бронепоездов.
Потери
?  ?

Читинские операции — три наступательные операции Народно-революционной армии Дальневосточной республики (НРА ДВР) и партизан в апреле — октябре 1920 г. с целью выбить из Восточного Забайкалья Дальневосточную армию белых (забайкальских казаков и дивизии, оставшиеся от Восточного фронта Русской армии).

Соотношение сил сторон

Дальневосточная армия

По состоянию на 26 марта 1920 г. войска Дальневосточной армии под командованием генерал-лейтенанта Г. М. Семёнова насчитывали около 20 тыс. чел. (2337 офицеров, 8383 пехотинцев и 9041 кавалеристов), 496 пулемётов, 78 орудий. Активность восточно-забайкальских партизан вынуждала командование Дальневосточной армии воевать на два фронта и держать половину сил на востоке в районах Сретенска и Нерчинска; западнее Читы и в городе находилось 8,5 тысяч штыков и сабель, 255 пулемётов, 31 орудие, а также части 5-й японской пехотной дивизии (5,2 тысяч штыков и сабель, 18 орудий).

Народно-революционная армия

Войска НРА, находившиеся в стадии формирования (главком Г. Х. Эйхе, члены Военного совета Н. М. Гончаров, А. А. Ширямов), включая партизанские отряды, имели около 9,8 тысяч штыков и сабель, 72 пулемёта, 24 орудия.

Боевые действия

«Читинская пробка» проходила по линии Чита, Карымское, Сретенск, Нерчинск, и разделяла Дальневосточную республику на две части — западную и восточную.

Проведение операций НРА ДВР осложнялось наличием в районе боевых действий японских войск, действия в отношении которых могли дать повод Японии выступить против ДВР.

Перед началом наступления, в ночь с 4 на 5 апреля советские партизаны атаковали, заняли и в течение нескольких часов удерживали станцию Сретенск, здесь были захвачены 10 пулемётов, винтовки и пленены 100 солдат-каппелевцев.

Первая Читинская операция (10—13 апреля 1920)

В ходе первой наступательной операции войска НРА вместо продвижения на Читу по линии железной дороги (которую контролировали японцы) предприняли попытку выйти к городу с севера, через перевалы Яблонового хребта. К началу наступления силы НРА располагались следующим образом:

• Левая колонна (командующий В. И. Буров) насчитывала 6 тыс. чел., 50 пулемётов и 16 орудий и должна была нанести удар через перевалы Яблонового хребта и выйти на Читу с севера.
• Правая колонна (командующий Е. В. Лебедев) насчитывала 2,7 тыс. чел., 22 пулемёта и 8 орудий должна была наступать на Читу по линии железной дороги и выйти к городу с юго-запада.

9 апреля японские части начали отход, колонна Е. В. Лебедева продвинулась до станции Гонгота, где её наступление было остановлено противником.

В ночь с 11 на 12 апреля силы НРА захватили станицу Шелопугино и село Купряково, где находился крупный гарнизон белых. Здесь были захвачены 3 орудия, 40 пулемётов, 1000 винтовок и большой обоз.

12 апреля левой колонне удалось выйти к северным окраинам Читы, но вскоре японские войска вынудили их отойти.

Существенную помощь НРА в проведении операции оказали действовавшие в Чите советские подпольщики и партизаны. В начале апреля 1920 года командование НРА установило связь с Читинским подпольным комитетом, который предоставил разведывательные данные и активизировал диверсионную деятельность (так, группа рабочих железнодорожных мастерских, действовавшая под руководством Н.А. Корнейца на ж.д. станции Чита-I дважды сожгла цех для постройки броневиков, а группа, действовавшая на ж.д. станции Ага несколько раз разрушала полотно железной дороги, замедлив переброску войск).

Вторая Читинская операция (25 апреля - 5 мая 1920)

К началу второго наступления положение НРА улучшилось, было начато формирование новых боевых подразделений (Забайкальской кавалерийской бригады и Верхнеудинской стрелковой бригады), для координации действий партизан 22 апреля был создан Амурский фронт. Однако в это же время японские войска также получили подкрепления: один пехотный полк и один сводный отряд численностью 3 тыс. чел. К началу наступления силы НРА включали в себя три оперативные группы:

• Правая колонна (командующий Кузнецов) насчитывала 5,5 тыс. чел., 42 пулемётов и 6 орудий и должна была наступать с целью обхода Читы с юга;
• Средняя колонна (командующий К. А. Нейман) насчитывала 2,5 тыс. чел., 13 пулемётов и 3 орудия и должна была наступать на Читу с запада;
• Левая колонна (командующий В. И. Буров) насчитывала 4,2 тыс. чел., 37 пулемётов и 9 орудий и должна была нанести удар с севера и северо-востока.
• партизаны Амурского фронта (12-15 тыс. штыков, 7-8 тыс. сабель, до 100 пулемётов и 7 орудий) получили приказ наступать на Сретенск и Нерчинск.

Наступление началось 25 апреля, однако несогласованность в действиях трёх колонн войск НРА и партизан привела к тому, что противник, усилившийся за счёт подкреплений, сумел совершить манёвр по внутренним операционным направлениям и остановить наступление, а 3—5 мая отбросить главные силы НРА на запад.

Летом 1920 г. положение ДВР упрочилось, и 17 июля японское командование было вынуждено подписать Гонготское соглашение о прекращении военных действий, а с 25 июля начать эвакуацию своих войск из Читы и Сретенска. Западнее Читы была установлена нейтральная зона, поэтому центр тяжести борьбы между НРА и белогвардейцами был перенесён в полосу действий Амурского фронта (командующий Д. С. Шилов, члены Военного совета Я. П. Жигалин, С. Г. Вележев; около 35 тыс. штыков и сабель, 35 орудий, 2 танка, 2 бронепоезда).

Белогвардейцы имели около 35 тыс. штыков и сабель, 40 орудий, 18 бронепоездов.

18 августа командующим Амурским фронтом был назначен С. М. Серышев.

Третья Читинская операция (1-31 октября 1920)

Третье наступление НРА началось 1 октября и в конечном итоге увенчались успехом, благодаря начавшейся в конце августа 1920 г. эвакуации Дальневосточной армии по КВЖД в Приморье, где находились основные запасы оружия и боеприпасов.

1 октября начали активные действия партизаны севернее и южнее Читы, а 15 октября перешли в наступление войска Амурского фронта.

22 октября части НРА овладели станцией Карымская и Читой.

24 октября части НРА заняли станции Маккавеево и Адриановка, здесь были захвачены несколько эшелонов, 10 артиллерийских орудий и 6 броневиков.

30 октября части НРА заняли станции Бырка и Оловянная.

К 31 октября 1920 г. Дальневосточная армия была полностью эвакуирована, после чего красные части заняли станцию Даурия, и Забайкалье было полностью присоединено к Дальневосточной республике.

Источники

• Большая советская энциклопедия / под ред. А. М. Прохорова. — 3-е изд. — Т. 29. — М.: Советская энциклопедия, 1978. — с. 224
• П. А. Новиков. Гражданская война в Восточной Сибири. — М.: Центрполиграф, 2005. — ISBN 5-9524-1400-1

Отрывок, характеризующий Читинские операции

Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.