Читинский уезд
Читинский уезд
|
Чити́нский уе́зд — административная единица (уезд) в Забайкальской области Российской империи. Уездный город — Чита (также центр области).
Территория — 112 746 кв. вёрст или 10 548 650 десятин. Население — 141 154 жителя.
Содержание
География
Занимая центральное положение в Забайкальской области, Читинский уезд граничит к северо-востока с Якутской областью. Большая его часть расположена на возвышенном нагорье. По юго-западной и западной его границам проходит Становой или Яблоновый хребет, переходящий севернее города Читы совершенно в пределы уезда, простираясь между реками Куренгой и Нерчей к северо-востоку до границы Якутской области, в которую и уходит. Средняя высота этого хребта на юго-западе достигает до 4000 футов, при перевале через него Забайкальской железной дороги около города Читы — до 3400 футов, а еще далее — до 3200 футов. В юго-западной части от горной группы Чокондо, которая в высшей своей точке (горе того же имени) возвышается до 8260 футов, между реками Ингодой и Ононом простирается хребет Даурский. К северу от него между реками Ингодой и Аленгуем тянется Занкинский хребет. Юго-восточную часть уезда заполняют отроги Адун-Челонского хребта, а северо-восточную часть уезда между реками Читой и Нерчей — отроги левобережного Нерчинского горного хребта.
Южная и юго-восточная части уезда представляют довольно обширные низменности и степные пространства. Так, на реке Турге, впадающей в реку Онон, лежит Тургинская степь.
Между реками Ононом и Агой простирается на 300 вёрст в длину, на 100 вёрст в ширину Агинская степь, перерезанная невысокими горами и холмами, в которых заключаются медные и оловянные месторождения; эта степь изобилует озерами и прекрасными пастбищами, перемежающимися с березовыми перелесками.
Главными реками уезда могут считаться Ингода и Онон. Ингода всецело принадлежит уезду, начинаясь в юго-западном углу уезда в Чокондской группе гор, река орошает юго-западную его часть, от впадения в неё реки Читы пересекает уезд поперек в восточном и юго-восточном направлении до соединения своего с Ононом, где они образуют реку Шилку, протекающую в юго-восточном направлении до границы Нерчинского уезда. Ингода в половодье река сплавная, но несудоходная.
По южной и восточной окраине уезда протекает река Онон, берущая начало в Монголии. В обе эти реки впадает много рек, из них главнейшие — Чита и Кручина — впадают в Ингоду с левой стороны, Аленгуй и Тура — с правой; в Онон впадают слева Иля и Ага, а справа — Турга и Унда. По северо-западной границе уезда протекает река Витим со значительным правым притоком Каренгой или Куренгой, принадлежащей уезду всецело. Озер соленых и горько-соленых много, особенно на пространстве между реками Ононом и Агой, из них более известное соленое Горбунское озеро; из пресноводных более значительное озеро Кенонское в 10 верстах от города Читы.
Много минеральных целебных источников: сернистый Кукинский (в 40 верстах от города Читы), Старо-Дарасунские и Малоковские железные воды, железно-щелочные Александровские, известковые Макавеевские (в 50 верстах от города Читы); большей частью на водах имеются помещения для больных.
Климат
Климат уезда континентальный, характеризуется сухостью воздуха, жарким летом и холодными, малоснежными зимами; вообще температура воздуха с ноября по март стоит ниже нуля, в прочие же месяцы выше; средняя годовая температура города Читы +1,28°, самого холодного месяца, января, −27 °, самого теплого, июля, +18,5°. Осадками уезд вообще беден; их больше всего летом в июле и августе, тем не менее нередко лето сопровождается засухой — бездождием и суховеями. В общем климат уезда здоров, эпидемии здесь редки.
Население
В уезде 141 154 жителя (мужчин 75502, женщин 65512). На 1 кв. версту приходится 1,18 жителя; на 100 женщин — 117 мужчин. Дворян — 541, духовных — 384, городских сословий — 4650, крестьян — 38700, казаков — 8750, инородцев (преимущественно бурят) — 71955, ссыльнопоселенцев — 9930, иностранцев — 90, разночинцев — 1350, воинских чинов — 4804. Православных — 56 %, буддистов-ламаистов — 41 %, католиков — 1/2 %, евреев — 1/2 %, прочих исповеданий — 2 %.
Экономика
Землепользование
В уезде в 1895 г. считалось земли: усадебной 3722 десятины, огородной и садовой 1755 десятин, пахотной 758800 десятин, лугов и сенокосов 605600 десятин, лесов 1700000 десятин, земли удобной, но неразработанной 2600000 десятин и вовсе неудобной 369000 десятин.
Земледелие
Земледелие и скотоводство составляют главное занятие населения Читинского уезда. В 1900 г. было посеяно разного рода хлебов 46113 четвертей и картофеля 3557 четвертей. Огородничество развито слабо; им занимаются преимущественно русские. Садоводство и пчеловодство в зачаточном состоянии.
Скотоводство
Скотоводством занимаются преимущественно буряты. В уезде числилось в 1899 г. лошадей 161420, крупного рогатого скота — 371930 голов, овец и коз — 382620, свиней — 19950; у бродячих тунгусов есть, кроме того, олени. Скотоводство вообще делает успехи, и количество домашних животных увеличивается ежегодно по крайней мере на 5 %. Больше всего скота имеют буряты; у них приходится домашнего скота по 17 голов на душу, тогда как у крестьян и казаков — не более двух. Местный рогатый скот — мелкий и маломолочный; лошади хотя небольшого роста, но чрезвычайно выносливы и неприхотливы. Овцы курдючные, мелкорослые и с грубой шерстью, которой получается по 2 1/2 фунта с головы.
Промыслы
Лесной промысел ограничивается заготовкой дров и небольшим сплавом леса в плотах в Амурский край. Сбор кедровых орехов производится для местных потребностей. Звероловный промысел в упадке; им занимаются в северо-западной и северо-восточной частях уезда бродячие тунгусы. Рыболовство существует как подспорье к домашнему хозяйству. Извозный промысел с проведением Забайкальской железной дороги и ветви к Китайской границе совсем упал. Кустарная промышленность слаборазвита.
Прииски
Некогда процветавшая в уезде золотопромышленность ныне в упадке. Золотые прииски расположены по системам рек Ингоды, Нерчи и Онона. Еще недавно на этих системах разрабатывалось до 29 золотых приисков, с 1000 рабочими, и добывалось золота от 16 до 22 пудов. В 1896 г. работало всего 11 приисков, с 500 рабочими, и золота добыто 10 пудов; в 1897 г. работало 6 приисков, с200 рабочими, и золота добыто всего 2 1/2 пуда.
Промышленность
Заводская промышленность существует в Чите, но, если не считать сельских мукомольных мельниц, кузниц и тому подобных мелких производств, почти отсутствует в уезде.
Торговля
Торговля в уезде незначительна, торговых поселков мало, обороты нескольких сельских ярмарок и базаров невелики.
Транспорт
Пути сообщения неблагоустроенны; грунтовые и проселочные дороги поддерживаются кое-как натуральной повинностью. С проведением железных дорог бывший почтовый тракт почти заброшен. В уезде 11 железнодорожных станций. Со станции Карымской идет железнодорожная ветвь в Маньчжурию.
Административное устройство
11 крестьянских волостей, 3 казачьи, 2 инородческие степные думы (Агинская и Урульгинская), просуществовавшие до 1903 года и заменённые инородческими волостями.
В 1913 году уезд делился на 11 волостей[2]:
|
Церковь, образование, медицина
Православных церквей 24, буддийских дацанов (храмов) — 7.
Число сельских школ недостаточно; на одного учащегося приходится 9 неучащихся. В таком же неудовлетворительном положении находится и врачебное дело.
Известные уроженцы
Напишите отзыв о статье "Читинский уезд"
Литература
- Латкин Н. Читинский уезд. \\
Примечания
- ↑ [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_gub_97.php?reg=74 Первая всеобщая перепись населения Российской Империи 1897 г.]. [www.webcitation.org/65srPi83n Архивировано из первоисточника 3 марта 2012].
- ↑ [www.prlib.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=391 Волостныя, станичныя, сельскія, гминныя правленія и управленія, а также полицейскіе станы всей Россіи съ обозначеніем мѣста ихъ нахожденія]. — Кіевъ: Изд-во Т-ва Л. М. Фишъ, 1913.
Ссылки
- Латкин Н. В.,. Чита, областной город Забайкальской области // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Читинский уезд
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.