Чиштия

Чиштия (араб. جشتية‎, перс. چشتیه‎) — суфийский тарикат, основанный сирийцем Абу Исхаком в городке Чиште на территории Афганистана в X веке и получивший распространение в Индии. Первым из четырёх основных суфийских орденов (Чишти, Сухравардия, Кадырия, Накшбанди) обосновался в Афганистане и Южной Азии.

История

Так же, как и у других суфийских орденов линия духовного преемства возводится к пророку Мухаммеду через одно из лиц из его ближайшего окружения. Название ордена связано с местом проживания (город Чишт, на западе Афганистана) суфия из Сирии — Абу Исхака Шами (он же — Абу Исхак Шами Чишти). Он умер после возвращения в Дамаск около 940 года, но оставил после себя в Чишти духовного преемника — шейха Ахмада Абу Абдалу Чишти, которому наследовал его сын шейх Абу Мухаммад Чишти, а после него — племянник последнего ходжа Абу Юсуф Чишти, один из потомков пророка Мухаммеда. Руководителем ордена по завещанию ходжи Юсуфа Чишти стал его сын ходжа Маудуд Чишти. Первые руководители ордена Чишти были похоронены в Чишти.

Одним из их преемников в линии духовного преемства ордена (силсила) был родившийся в Систане ходжа Муин ад-Дин Хасан Чишти (Муинуддин Чишти) (1142—1236). После путешествия по Ближнему Востоку и Центральной Азии он поселился в Аджмере и распространил идеи ордена в Индии.

После Фаридуддина Масуда («Бабы Фарида», 1173 или 1175—1266) силсила ордена развивается в двух направлениях: через Алауддина Сабира Кальяри (Чишти Сабри) и Низамуддина Аулию (Чишти Низами).

В XII—XV веках орден оказал значительное влияние на движение бхакти и способствовал сближению разных социальных и религиозных групп индийского общества. Среди деятелей ордена этого периода были: «Баба Фарид», Амир Хосров Дехлеви, Хамидуддин Нагаури.

Среди шейхов чишти особенно почитаемы «пять великих» духовных наставников ордена, составляющих цепь духовной преемственности (силсила): Ходжа Муинуддин, Кутбуддин Бахтияр Каки, Фаридуддин Гандж-и-шакар (он же Баба Фарид), Низамуддин Аулия, Насируддин Чираг-и-Дели.

В отличие от других суфийских орденов члены Чишти в Индии одевали одежду, чей цвет варьировался между коричневым и красно-желтоватым.

Учение

Доктрина и практики ордена чишти содержатся не в трактатах, а в письменно зафиксированных беседах (малфузат) их шейхов и их писем-посланий (мактубат). Частью учения ордена является доктрина Ибн ал-Араби вахдат аль-вуджуд (единство бытия). Духовный путь членов тариката включает три этапа: шариат (то есть исполнения практических обязанностей в религии), тарикат и хакикат (достижение истины). Согласно учению ордена его членам необходимо пройти 44 стоянки (макама) и 15 состояний (ахвал) на пути познания Бога. В число религиозных практик чиштитов входят:

• громкий и тихий зикр (джахри и хафи);
• очищение от дурных помыслов и страстей (муракаба);
• сорокадневное затворничество и уединение от мирской жизни (чиле).

Участники этого тариката одними из первых начали устраивать музыкальные радения (сама), как средство для медитации и для привлечения людей к своим проповедям. Многие представители ордена занимались поэзией и музыкой (каввали). За долгую историю существования в Индии суфии ордена чишти впитали в свою традицию многие практики, присущие индийским мистикам сантам, натхам и йогам.

Святыни

Суфийские святыни являются местом паломничества как мусульман, так и представителей других конфессий. В Индии и Пакистане есть много гробниц суфийских святых ордена Чишти, среди которых:

• Даргах Муинуддина Чишти в городе Аджмер (Индия). Во время ежегодного урса (праздника, посвященного памяти суфийского святого) в Аджмере некоторые паломники производят публичное выковыривание глазных яблок острыми металлическими предметами. В 2012 году президент Пакистана Асиф Али Зардари подписал чек для даргаха на 1 миллион долларов, а в 2013 году премьер-министр Пакистана Раджа Первез Ашраф подарил ему 42-метровый чадар (покрывало) весом 35 килограммов.
• Даргах Хазрата Насируддина Махмуда (около 1274—1356) в Дели (Индия), известный также как Даргах Чираг-и-Дели.
• Даргах Хаваджи Банде Наваза в городе Гулбарга (Индия).
• Даргах Кутбуддина Бахтияра Каки или даргах Кутб-Сахиб в Мехраули (Индия).
• Мавзолей Салима Чишти в Фатехпур-Сикри (Индия).
• Мазар Хазрата Бабы Фаридуддина Масуда Ганджшакара или мазар Бабы Фарида в Пакпаттане (Пакистан). 25 октября 2010 года во время урса здесь был проведён теракт, ответственность за который взяла запрещённая организация «Техрик Талибан-и-Пакистан».

Кроме того, много суфийских святынь находится в Айодхье (Индия), включая могилу сестры Хазрата Насируддина Махмуда, но после разрушения индуистами мечети Бабри за ними не осуществляется надлежащий уход.

Влияние

Учеником этого ордена был индийский музыкант и мистик Хазрат Инайят Хан (1882—1927), ставший учителем «универсального суфизма» на Западе.

Его родственник Нусрат Фатех Али Хан (1948—1997) стал (вместе с Хаджи Гулямом Фаридом Сябри) первым популяризатором каввали в странах Запада. Его племянник — Рахат Фатех Али Хан — певец, исполнитель суфийской музыки и песнопений.

Ссылки

• Ambreesh Mishra. [indiatoday.intoday.in/story/A%20matter%20of%20faith/1/61127.html A matter of faith.] Indiatoday.in. September 10, 2009.
• Muneera Haeri. The Chishtis: A Living Light. Oxford University Press, 2000. Pages: 221.

Отрывок, характеризующий Чиштия

Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.