Иролтуев, Чойнзон-Доржо

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Чойнзон-Доржо Иролтуев»)
Перейти к: навигация, поиск
Чойнзон-Доржо Иролтуев
бур. Иролтын Чойнзон-Доржо<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
11-й Пандито Хамбо-лама
1896 — 1911
Предшественник: Дампил Гомбоев
Преемник: Даши-Доржо Итигэлов
 
Рождение: 1843(1843)
Нарын-Ацагат, Хоринское ведомство, Иркутская губерния
Смерть: 1918(1918)
улус Эгита, Верхнеудинский округ, Забайкальская область
Похоронен: Шолоты (ныне улус Кижинга Кижингинского района Республики Бурятия)
 
Награды:


Чойнзо́н-Доржи́ Иролту́ев (18431918) — бурятский религиозный деятель, эмчи-лама (врач) тибетской медицины, Пандито Хамбо-лама XI, глава буддистов Восточной Сибири в 18961911 годах.





Биография

Чойнзон-Доржи Иролтуев родился в 1843 году в местности Нарин-Ацагат Хоринского ведомства Иркутской губернии. Отец его Иролто на тот момент был зайсаном своего рода.

В 1872 году начал учёбу хувараком (послушников) в Ацагатском дацане. Для продолжения образования Иролтуев уехал в Монголию, затем в Тибет, где наряду с буддийским учением изучает секреты тибетской медицины[1].

После возвращения на родину в 1892 году назначен на должность ширээтэ-ламы (настоятеля) Шолотского (Ацагатского) дацана.

В 1891 году Иролтуев встречался с будущим российским императором Николаем II во время его возвращения с Дальнего Востока. В 1895 год] вместе с другими эмчи-ламами был приглашён в Санкт-Петербург для лечения царской семьи.

В 1895 года избран на должность Хамбо-ламы Тамчинского дацана.

В мае 1896 года Иролтуев в составе делегации от буддийского духовенства присутствовал на церемонии коронации Николая II[1].

На посту Пандито хамбо-ламы

В 1896 году Чойнзон-Доржи Иролтуев утверждён в должности Пандито хамбо-ламы, став 11-м иерархом российских буддистов.

В 1898 году Чойнзон-Доржи Иролтуев совершил паломничество по святым буддийским местам Индии, Таиланда, Монголии и Китая. В результате этой поездки им были приобретены для бурятских дацанов ценнейшие буддийские скульптуры, танка, книги и трактаты[1].

В 1899 году по решению Иролтуева начато строительство Читинского дацана.

Кроме религиозной деятельности Чойнзон-Доржи Иролтуев много сил отдавал развитию тибетской медицины. Им была проведена большая организаторская работа по формированию школы тибетской медицины. В первую очередь он укомплектовал школы профессиональными эмчи-ламами, которые в свою очередь начали обучение молодого поколения врачей.

Иролтуев написал рецептурный справочник «Жор», в которой описаны лекарства от более чем 300 болезней. Стоит отметить, что многие лекарства были созданы из растений, собранных на территории Восточной Сибири[1].

Иролтуев активно принимал участие и в светской общественной жизни. В 1905 году он был среди организаторов партии «Знамя бурятского народа». По его инициативе созывались Всебурятские съезды в 1905–1909 годах.

После ухода с поста

В 1911 году Чойнзон-Доржи Иролтуев добровольно покидает пост Пандито хамбо-ламы.

В 1913 году он воплощает свою главную мечту — открытие Манба-дацана, обители Будды медицины, где по древним тибетским рецептам исцеляли многие болезни и недуги[2].

С началом Первой мировой войны в 1914 году он участвует в организации сбора средств на содержание лазаретов, выезжал на фронт.

Чойнзон-Доржи Иролтуев умер в ноябре 1918 года в Эгитуйском дацане, куда приехал лечить его настоятеля.

Похоронен в улусе Шолоты (ныне улус Кижинга Кижингинского района Бурятии).

Награды

Напишите отзыв о статье "Иролтуев, Чойнзон-Доржо"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [bsk.nios.ru/enciklodediya/iroltuev-choynzon-dorzhi/ Иролтуев Чойнзон Доржи]
  2. [www.newbur.ru/articles/13116/ Обитель Будды медицины]

Ссылки

  • [jassotour.ru/publ/15-1-0-7/ Чойнзон-Доржи Иролтуев – выдающийся религиозный и общественный деятель бурятского народа]

Отрывок, характеризующий Иролтуев, Чойнзон-Доржо

Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.