Чокин, Шафик Чокинович

Шафик Чокин
Шапық Шокин
Дата рождения:	1 октября 1912(1912-10-01)
Место рождения:	Баянаульский район Павлодарской области
Дата смерти:	4 июля 2003(2003-07-04) (90 лет)
Место смерти:	Алма-Ата, Казахстан
Страна:	Российская империя Российская империя, СССР СССР, Казахстан Казахстан
Научная сфера:	Энергетика
Место работы:	Казахский научно-исследовательский институт энергетики имени Ш. Ч. Чокина, Академия наук Казахской ССР
Учёная степень:	доктор технических наук
Альма-матер:	Омский сельскохозяйственный институт имени С. М. Кирова
Известен как:	Учёный-энергетик
Награды и премии:

Шафи́к Чо́кинович Чо́кин (каз. Шапық Шоқыұлы Шокин; 1 октября 1912 год, Баянаульский район Павлодарской области — 4 июля 2003 год, Алма-Ата) — советский и казахстанский учёный-энергетик. Основатель энергетической науки в Казахстане. Депутат Верховного Совета СССР 6 созыва, заместитель Председателя Совета Союза Верховного Совета СССР 6 созыва, в 1964—1967 годы президент Академии наук Казахстана. Основатель и первый директор Казахского научно-исследовательского института энергетики. Академик АН КазССР (1954), доктор технических наук (1954), профессор (1956), Народный Герой Казахстана (1996). Получил известность как автор и инициатор крупномасштабных проектов в области энергетики Казахстана, один из сподвижников академика К. И. Сатпаева.

Биография

Детство и юность

Ш. Ч. Чокин родился младшим ребёнком в бедной семье из восьмерых детей: пятеро братьев и три сестры. Отец, Шокы Баймагамбетов, понимая важность образования, несмотря на тяжёлое материальное положение в семье, отправил старшего сына Ризу на учёбу. Впоследствии это позволило Ризе встать на ноги и, после смерти отца в 1918 году, помогать всей семье. В середине 1920-х годов Шафик Чокин учился в аульной школе и школе крестьянской молодёжи в Баянауле. В 1926 году брат Шафика — Риза зарезал единственную в семье корову и отправил Шафика на учёбу в город Каркаралинск в педагогический техникум, который тот закончил в 1930 году. С 1931 по 1933 годы Чокин учился в Среднеазиатском институте инженеров и техников ирригации (САИИТИ) в Ташкенте. В 1934 году поступил и в 1937 году окончил гидромелиоративный факультет Омского сельскохозяйственного института имени С. М. Кирова. Будучи студентом, активно участвовал в студенческой жизни. Так, во время учёбы в Ташкенте Чокин был заместителем председателя Среднеазиатского бюро пролетарского студенчества. В период обучения в городе Омск — председателем землячества студентов Казахстана, обучающихся в этом городе.

Начало карьеры

После окончания института в 1937 году Шафик Чокин был направлен на работу в Казахский республиканский трест по электрификации сельского хозяйства Наркомзема КазССР (Казсельхозэлектро), где до 1939 года занимал должности инженера, старшего инженера, заведующего отделом. В 1939 году он был назначен главным инженером и заместителем директора треста по технической части. В тот же год Шафик Чокин вступил в ряды КПСС.

Во время Великой Отечественной войны в целях безопасности Президиум Академии наук СССР был эвакуирован в Алма-Ату вместе с многими учёными всех областей науки. В 1943 году Шафик Чокин, как участник комиссии по мобилизации ресурсов Сибири, Урала и Казахстана на нужды фронта, отправился в посёлок Боровое в Акмолинской области Казахской ССР. Там состоялась встреча молодого инженера с Г. М. Кржижановским. В своих мемуарах «Четыре времени жизни» Шафик Чокин пишет:

Встреча с академиком запомнилась на всю жизнь. Человек-легенда, стоящий у истоков образования партии большевиков, друг и соратник Ильича, создатель плана ГОЭЛРО. И всё это вместила всего одна жизнь!

На примере академика Кржижановского Чокин вынес множество уроков о том, каким должен быть настоящий учёный-энергетик, как он должен мыслить и к чему стремиться. Это ещё больше укрепило в Чокине уверенность в своём призвании и все дальнейшие научные исследования в энергетике он осуществлял, следуя примеру Глеба Максимилиановича Кржижановского.

В том же 1943 году председатель КазФАН СССР К. И. Сатпаев пригласил Чокина к себе и предложил возглавить вновь организованный сектор энергетики, что для Чокина означало прекращение его инженерной деятельности и уход в науку. После небольших колебаний он принял предложение Сатпаева. В книге «Четыре времени жизни» он писал:

Каныш Имантаевич для меня — пример одержимости в науке, пример того, как надо жить для своего народа. С его лёгкой руки я ушёл в науку, что считаю даром судьбы.

В 1945 году Шафик Чокин был награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», а также почётной грамотой Академии наук СССР в связи с её 220-летием.

Институт энергетики

В 1944 году на базе сектора энергетики Чокин организовал Казахский научно-исследовательский институт энергетики, который является первым научным учреждением по энергетике в Казахстане, и был его директором до 1988 года. КазНИИ энергетики Минэнерго СССР в период руководства академика Чокина стал одним из крупнейших и прогрессивных научных учреждений энергетического профиля в стране с уникальными экспериментальными базами, многие из которых не имели аналогов в мире. С этим институтом связаны все крупнейшие научные достижения академика Чокина и главные научные открытия в области энергетики Казахстана. В его стенах были разработаны комплексная система научно-технического прогноза развития энергетики Казахстана, проекты канала Иртыш — Караганда, Капчагайской ГЭС, поворота сибирских рек. Большинство монографий Чокина, в том числе «Энергетика Казахстана», были написаны во время работы в данном институте.

«В актив института можно смело записать канал Иртыш — Караганда, исследования по научным основам переброски части стока рек Сибири в Казахстан и Среднюю Азию, Капчагайскую ГЭС, работы по регулировке речного стока, теорию горения, новые котлы, разработки по плазменной технологии, общеэнергетические исследования. Всего не перечислишь.» — писал Чокин в книге воспоминаний.

Академия наук Казахской ССР

Под началом Сатпаева

Придя в 1943 году в КазФАН СССР заведующим сектором энергетики, Чокин принимал активное участие в создании Академии наук Каз ССР. Со дня её основания, в 1946-м, он занимал в её системе ключевые должности. Изначально был директором КазНИИ энергетики, который до 1963 года входил в её состав. Затем, в том же 1946 году, к этой должности добавилась обязанность заместителя председателя отделения минеральных ресурсов. С 1954 по 1955 годы Чокин был председателем этого отделения. С 1954 по 1968 годы академик являлся членом Президиума Академии наук Казахской ССР и принимал активное участие в её управлении. С 1955 по 1962 годы работал на должности главного учёного секретаря Президиума Академии наук Казахской ССР.

Воспитание и всяческая поддержка научных кадров, создание в академии творческой и дружественной атмосферы, близкое взаимодействие с Академией наук СССР и республиканскими академиями в целях взаимного обмена опытом — всё это были особенности работы Академии наук Каз ССР в период президентства Сатпаева. Шафик Чокин, считая выбранный курс развития Академии правильным, всячески поддерживал её президента во многих сферах.

Избрание и освобождение от должности

В 1964 году, после смерти академика Сатпаева, Шафик Чокин был избран Президентом Академии Наук Казахской ССР. Избранию предшествовали беседы и споры в ЦК КПСС и ЦК КП Казахстана и союзное руководство пришло к выводу, что на тот момент это был наиболее подходящий кандидат. Занимая должность главы Академии, Чокин придерживался стиля руководства и продолжал традиции её основателя и первого президента Сатпаева. Однако в скором времени вокруг Академии наук и её президента Чокина начали «сгущаться тучи». Академию начали посещать комиссии, появились недовольства и придирки со стороны руководства Республики. Об этом стало известно в ЦК КПСС. В связи с этим в мае 1966 года прибыла комиссия Академии наук СССР во главе с её президентом М. В. Келдышем. Была подробно изучена деятельность АН КазССР и Чокина, как президента. Келдыш и остальные члены комиссии остались довольны работой республиканской Академии и её руководителя. Положительная оценка отражена в постановлении Президиума Академии наук СССР № 579 от 26.06.1966 г. Однако в 1967 году Шафик Чокин был снят с поста президента Академии наук КазССР. В книге «Путь Национальной Академии наук» он так описывает эти события:

…В начале апреля 1967 года меня вызвали на заседание Бюро ЦК Компартии Казахстана для обсуждения моей деятельности. Заседание проходило при закрытых дверях, руководил им Д. А. Кунаев, почему-то протокольные записи не проводились…Члены Бюро ЦК сидели, как в рот воды набрали. Только второй секретарь ЦК партии В. Титов, председатель Совмина М. Бейсебаев и председатель Верховного Совета С. Б. Ниязбеков предложили мне подать заявление об освобождении от должности президента Академии наук. Я наотрез отказался сделать это…

Однако в этой ситуации имеет место противоречие. Д. А. Кунаев, бывший в то время первым секретарём ЦК Компартии Казахстана, пишет по этому поводу в своей книге воспоминаний:

После смерти Сатпаева президентом стал Ш. Ч. Чокин, учёный-энергетик… Чокин проработал небольшой срок и был освобождён от обязанностей президента по его просьбе.

Партийная деятельность

Наряду с наукой, Шафик Чокин также принимал участие в партийной жизни страны. В 1942-1952 годы он избирался депутатом Фрунзенского районного Совета народных депутатов города Алма-Аты. В 1956-1962 годы Чокин был членом Алма-Атинского горкома партии, депутатом Алма-Атинского городского Совета народных депутатов. Будучи президентом Академии наук, академик избирался депутатом Верховного Совета СССР 6 созыва, заместителем Председателя Совета Союза Верховного Совета СССР 6 созыва. С 1966 по 1971 годы был членом ЦК Компартии Казахской ССР.

Другие посты

В 1960 году Чокин был членом делегации СССР для участия в работе энергетической конференции Организации Объединённых Наций для стран Азии и Дальнего Востока, проходившей в Бангкоке, где выступал с докладами по вопросам развития общей энергетики, гидроэнергетики и водного хозяйства СССР. В 1962—1964 годы академик был председателем объединённых советов Академии наук КазССР по приёму докторских и кандидатских диссертаций по специальностям: гидроэнергетика, общая энергетика, гидротехника и промышленная теплотехника, металлургия чёрных, цветных, редких и благородных металлов и разработка месторождений твёрдых полезных ископаемых. С 1963 по 1979 годы Шафик Чокинович был членом технического совета Минэнерго Каз ССР. В 1964—1968 годы был членом научного совета «Энергетика и электрификация» государственного комитета по координации научно-исследовательских работ СССР. С 1965 по 1975 годы Чокин был членом Высшей аттестационной комиссии Министерства высшего и среднего специального образования СССР. В 1965 году был членом парламентской делегации СССР, в составе которой выступал с докладом на Всемирной конференции научных работников. В 1968 году был членом делегации СССР на Всемирной энергетической конференции, проходившей в Москве. В 1971 году Шафик Чокин был членом делегации СССР в Париже на Всемирной конференции по гидравлическим исследованиям, где выступал с докладом. В 1973 году был заместителем председателя оргкомитета Симпозиума Европейской Экономической Комиссии ООН по математическим моделям экономики секторов энергетики.

Последние годы жизни

14 июня 1988 года совместным решением коллегии Министерства энергетики и электрификации СССР и президиума Академии наук КазССР Чокин был назначен почётным директором КазНИИ энергетики. Постановлением Совета министров Республики Казахстан от 30 сентября 1992 года, при жизни академика, институту энергетики было присвоено имя Шафика Чокина.

В 1993 году Чокин был избран почётным членом Национальной инженерной академии Республики Казахстан.

В 1996 году президент Республики Казахстан Н. А. Назарбаев в своей резиденции в городе Алматы присвоил академику Ш. Ч. Чокину высшую степень отличия — звание Народного героя Казахстана с вручением знака особого отличия — Золотой Звезды. Как написано в указе: «За выдающиеся заслуги в развитии науки и энергетики, большой личный вклад в подготовку высококвалифицированных научных кадров».

В 2002 году, во время торжественного празднования 90-летия академика, аким (мэр) города Алматы В. В. Храпунов присвоил Шафику Чокину звание «Почётный гражданин города Алматы».

Скончался Шафик Чокин на 91-м году жизни. Церемония прощания прошла в главном здании Национальной Академии наук Республики Казахстан и была широко освещена СМИ. Похоронен академик в Алматы на Центральном кладбище напротив своего учителя Каныша Имантаевича Сатпаева.

Семья

Отец — Шокы Баймагамбетов (?? −1918) — крестьянин.

Мать — Сахып Баймагамбетова (?? −1945) — домохозяйка.

Братья — Риза Чокин (1900—1981) — советский партийный и общественный деятель, Закир Чокин (?? −1941) — участник Великой Отечественной войны.

Супруга — Урмия Амировна Амирова (1918—2004).

Сын — Канат Шафикович Чокин (род. в 1948) — учёный-физик, доктор физико-математических наук, академик Нью-Йоркской Академии США, лауреат Государственной премии Республики Казахстан.

Дочери — Бахыт Шафиковна Чокина — химик, Марал Шафиковна Чокина — медик

Племянник — Алихан Ризаевич Чокин — видный учёный-медик, гигиенист, историк медицины.

Внучатый племянник — Нуржан Салькенович Субханбердин (род. в 1965) — банкир, предприниматель.

Вклад в науку

Общие исследования

Научные интересы Чокина охватывают общую энергетику, гидроэнергетику, водохозяйственно-энергетические проблемы. Шафик Чокин положил основу комплексной системы научно-технического прогноза развития энергетики Казахстана, им обоснованы пути формирования топливно-энергетических комплексов страны. Шафик Чокинович разработал методику оценки масштабов, структуры и дислокации генерирующих мощностей, а также энергопотребления и оптимизации путей энергоснабжения отраслей народного хозяйства. Монография Чокина «Энергетика Казахстана», в которой была опубликована больша́я часть исследований в вышеупомянутых областях, получила высокую оценку выдающегося советского энергетика Г. М. Кржижановского. Чокин — основатель и на протяжении почти полувека бессменный руководитель Казахстанского научно-исследовательского института энергетики, одного из крупнейших научных учреждений энергетического профиля в СССР. Автор проектов канала Иртыш — Караганда, Капчагайской ГЭС. Академик Чокин создал и освоил принципиально новую высокоэффективную технологию производства меди, свинца и цинка КИВЦЭТ (кислородно-взвешенная циклонно-электротермическая плавка), обеспечивающую комплексное извлечение основных ценных составляющих и защиту окружающей среды от выбросов. Циклонный способ переработки различного металлургического и технологического сырья был успешно внедрён в промышленность. Это достижение Чокина отмечено Государственной премией КазССР в 1978 году.

Организация Академии наук КазССР

Будучи одним из ближайших сподвижников академика К. И. Сатпаева, Шафик Чокин внёс огромный вклад в создание и развитие Академии наук Казахстана. В целях получения согласия на организацию Академии он вместе с Сатпаевым совершил ряд поездок в Москву, где доказывал необходимость её основания в Совете баз и филиалов АН СССР, отделе науки ЦК КПСС, Академии наук СССР. Также Чокин участвовал в подготовке квалифицированных научных кадров-будущих работников АН КазССР: подготовил несколько десятков аспирантов. Одним из важнейших этапов создания Академии была организация в КазФАН СССР 11 новых научно-исследовательских институтов. Чокин принимал активное участие в решении вопроса о размещении новых научных организаций.

Канал Иртыш — Караганда

В конце 1940-х годов учёные поняли серьёзность проблемы дефицита воды в Центральном Казахстане. Через территорию Казахстана протекают 2174 реки, среди которых полноводные Иртыш, Ишим, Урал, Сырдарья, Или и другие. Однако лишь 5,5 процента воды рек приходилось на долю Центрального Казахстана. Ещё большее внимание к проблеме привлекло то, что в 1948 году К. И. Сатпаев предложил перенести столицу Казахской ССР из Алма-Аты в Караганду или Акмолинск (ныне Астана), находящиеся в данном регионе. В 1949 году, во время выездной сессии Академии наук КазССР, Ш. Ч. Чокин предложил сооружение канала, перебрасывающего в Центральный Казахстан воды Иртыша. Данная идея вызвала множество споров среди научной общественности. Учёные московского института «Водоканалпроект» и Института гидрогеологии и гидрофизики АН КазССР считали более разумной идею использования подземных вод. Однако позже оказалось, что подземные воды могли обеспечить потребности региона лишь на четверть. Таким образом было принято решение о проектировании канала.

Чокин организовал и возглавил ряд экспедиций по разработке схемы использования рек Центрального и Северного Казахстана, по выбору трассы будущего канала. Будучи директором института энергетики, академик руководил проектированием объекта. Работа была завершена к концу 1950-х. В 1959 году К. И. Сатпаев обосновал необходимость строительства канала перед председателем Госплана СССР А. Н. Косыгиным и добился включения его сооружения в семилетку. На проходившей позже выездной сессии Академии наук КазССР в Караганде председатель Совнархоза Г. Онико предложил название «Иртыш-Караганда». В том же году было начато строительство канала, которое завершилось в 1974 году.

Переброска сибирских рек

В начале 50-х академик Чокин поднял вопрос о переброске части стока сибирских рек в Казахстан и Среднюю Азию. Главной причиной для поднятия академиком данного вопроса послужила проблема Аральского моря. Основные источники воды Арала, реки Сырдарья и Амударья, растекались по хлопковым и рисовым полям и в результате основная часть воды не доходила до моря. Чокин считал, что в случае исчезновения Арала миллиарды тонн соляной пудры могли подняться вверх и улечься на большой территории вокруг моря, что, учитывая её ядовитый состав, могло быть чревато негативными последствиями для населявших близлежащие районы людей. Теоретически, разработанный Чокиным проект мог решить проблему высыхания Аральского моря. Другими предпосылками для поднятия Шафиком Чокиновичем вопроса были дефицит воды и растущая потребность в электроэнергии на территории Казахстана и Средней Азии. Укреплял уверенность Чокина в правильности идеи разработанный и успешно внедрённый в эксплуатацию канал Иртыш — Караганда, который по мнению многих может считаться первым этапом переброски. На протяжении почти 20 лет Институтом энергетики под его непосредственным руководством велась разработка данного проекта. В 1978 году была составлена принципиальная схема его осуществления и передана в Минводхоз СССР. Из-за необходимости высоких финансовых вложений и сомнений в состоятельности данной идеи было принято решение ЦК КПСС о свёртывании проектных работ. Однако в 2002 году смелую идею призвал реанимировать мэр города Москвы Ю. М. Лужков.

С момента поднятия Чокиным вопроса о переброске части стока сибирских рек и вплоть до настоящего времени эта идея подвергается критике многими учёными, в том числе А. Л. Яншиным, Л. С. Понтрягиным, А. Аганбегяном, М. Агошковым. Главными аргументами противников являются подъём грунтовых вод вдоль канала, что приведёт к нарушению состава флоры и изменению климата в этих регионах. Также противники утверждают, что проект повлечёт за собой изменение теплового баланса в Российской Арктике и соответственно изменение климата на значительных территориях России.

Память

Именем академика Чокина названы:

• Казахский научно-исследовательский институт энергетики
• улица в городе Павлодар
• премия в области энергетики президиума Академии наук Республики Казахстан
• премия за выдающиеся инженерные разработки и прогрессивные технологии, внедрённые в производство и внёсшие крупный вклад в развитие промышленности суверенного Казахстана национальной инженерной академии Республики Казахстан
• именная стипендия Ш. Ч. Чокина в ПГУ им. С. Торайгырова.

В посёлке Баянаул на аллее славы установлен бюст академика Чокина.

В КазНИИ энергетики открыт мемориальный музей Шафика Чокина.

Имеется постановление акимата города Алматы о возведении в этом городе бюста Ш. Ч. Чокина, и в данный момент ведётся работа по выбору подходящего места (скорее всего в сквере с восточной стороны здания Национальной Академии наук, возле памятника А. Х. Маргулану).

Принято постановление акимата Алматы о присвоении одной из улиц города имени Ш. Ч. Чокина.

Имеется ходатайство Союза инженеров-энергетиков Казахстана о присвоении Капчагайской ГЭС имени академика Чокина.

Награды

• награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1945)
• награждён Почётной грамотой Академии наук СССР в связи с её 220-летием (1945)
• Заслуженный деятель науки Казахской ССР (1961)
• Отличник энергетики и электрификации СССР (1966)
• награждён медалью «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина» (1970)
• награждён юбилейным знаком «50 лет плана ГОЭЛРО» (1970)
• награждён орденом Трудового Красного Знамени (1971)
• лауреат Государственной премии КазССР (1972)
• награждён медалью «Тридцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1975)

• награждён значком «60 лет ГОЭЛРО» (1980)
• награждён орденом Октябрьской Революции (1982)
• Почётный энергетик СССР (1982)
• лауреат премии им. К. И. Сатпаева (1991)
• Народный герой Казахстана (1996)
• Почётный гражданин города Алматы (2002)
• Имеет ряд медалей и грамот Верховного Совета СССР

Основные труды

• Энергетика Казахстана. Алма-Ата, 1958.
• Научные основы энергоснабжения сельского хозяйства Казахстана. Алма-Ата, 1966.
• Основы развития энергетики Казахстана. Алма-Ата, 1971.
• Энергетика и водное хозяйство Казахстана. Алма-Ата, 1975.
• Методика расчёта регулирования стока. Алма-Ата, 1977.
• Топливно-энергетический баланс Казахстана. Алма-Ата, 1979.
• Инженерные методы расчёта регулирования стока. Алма-Ата, 1980.
• Расчёты водохранилищ многоцелевого назначения. Алма-Ата, 1983.
• Регулирование нагрузки электроэнергетической системы. Алма-Ата, 1985.
• «Четыре Времени Жизни». Алматы, 1992.
• «Путь Национальной Академии наук». Алматы, 1996.
• «Четыре Времени Жизни», издание 2-е, дополненное. Алматы, 1998.

Фильм

• Калила Умаров. «Шафик Чокин». 2013. Документальный фильм

Ссылки

• [www.kazniie.kz/index.php?option=com_frontpage&Itemid=1 Казахский научно-исследовательский институт энергетики имени академика Ш. Ч. Чокина]
• [www.iie.freenet.kz/nan_rk.html История Национальной Академии наук Республики Казахстан]
• [www.nauka.kz/news/detail.php?ID=9462 к 95-летию академика Шафика Чокина]
• [90.156.158.156/?a=8-200209050010 Жить по сердцу и совести]
• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=135223 Биография академика Чокина]
• [www.rol.ru/news/misc/newssng/02/12/27_014.htm Потечёт ли сибирская река Обь в Центральную Азию]
• [www.centrasia.ru/newsA.php?st=1040852520 Вода — как политический инструмент. Позиция Казахстана по каналу Обь-ЦентрАзия]
• [www.pavlodar.gov.kz/page.php?page_id=136&lang=1 Сайт акимата Павлодарской области. Исторические личности.]
• [www.np.kz/old/2007/47/reco.html Аллея талантов Баянаула]
• Академия наук Каз ССР: библиография учёных Казахстана: Шафик Чокинович Чокин, «Наука», Алма-Ата, 1982 г.

Отрывок, характеризующий Чокин, Шафик Чокинович

С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.