Чоран, Эмиль Мишель

Эмиль Мишель Чоран
рум. Emil Michel Cioran
Псевдонимы:	Сиоран
Дата рождения:	8 апреля 1911(1911-04-08)
Место рождения:	Решинари, Трансильвания, Австро-Венгрия
Дата смерти:	20 июня 1995(1995-06-20) (84 года)
Место смерти:	Париж, Франция
Страна:	Франция
Язык(и) произведений:	румынский, французский
Направление:	антиинтеллектуализм, экзистенциализм
Основные интересы:	абсурд, танатология, нигилизм
Оказавшие влияние:	Розанов, Шопенгауэр, Кьеркегор, Ницше, Достоевский, Зиммель, Бергсон
Премии:	Большая литературная премия Поля Морана (1988)
[www.cioran.com ran.com]
[lib.ru/FILOSOF/SIORAN/ Произведения на сайте Lib.ru]

Эмиль Мишель Чо́ран (рум. Emil Michel Cioran (во французском произношении — Сиора́н); 8 апреля 1911 года, Решинари, Австро-Венгрия, ныне Румыния — 20 июня 1995 года, Париж) — румынский и французский мыслитель-эссеист.

Биография

Родился в трансильванском селе Решинари, принадлежавшем тогда Австро-Венгрии и позже вошедшем в состав румынского жудеца Сибиу. Сын православного священника, учился в немецкой школе. Окончил факультет филологии и философии Бухарестского университета, где сблизился с Мирчей Элиаде и Эженом Ионеско, мировоззрение их кружка сложилось под сильным воздействием немецкого культур-пессимизма и философии жизни (Шопенгауэр, Ницше, Людвиг Клагес). С 1932 Чоран начинает публиковаться в румынской прессе, выступает с резкой критикой румынского провинциализма, лозунгами возрождения нации, надеждами на харизматического вождя, симпатией к итальянскому фашизму и немецкому нацизму. В 1933—1934 по стипендии Фонда Гумбольдта занимается в Берлинском университете Фридриха-Вильгельма и Мюнхенском университете имени Людвига Максимилиана, в 1935 возвращается в Румынию, преподаёт в провинциальном лицее. Первые книги пессимистической философской эссеистики написаны по-румынски. В 1937 по стипендии Института Франции в Бухаресте Чоран уезжает в Париж, посещает семинары по философии в Сорбонне, путешествует по Франции, Испании, Великобритании — пешком и на велосипеде. Годы гитлеровской оккупации проводит в Париже. После войны решает остаться во Франции и перейти на французский язык, полностью порывает с прежним националистическим образом мысли.

Книги афоризмов и эссе Чорана, написанные на французском, полны разочарованием в европейской цивилизации, мрачным скепсисом, неверием в прогресс и, вместе с тем, острым анализом ходячих предрассудков и исторических иллюзий, безжалостностью к себе и к человеку в целом. Живущий в обстановке крайней бедности, сторонящийся известности нелюдим (он отказался практически ото всех премий, которые ему присуждали) Чоран встречается лишь с узким кругом избранных друзей, но к концу 1960-х годов приобретает у нонконформистской молодёжи Франции, Испании, ФРГ, Северной и Латинской Америки славу своеобразного «пророка нигилистической эпохи». Его книги переводятся на многие языки, признание возвращается к нему даже в Румынии. Однако после 1987, когда его книга «Признания и проклятия» приобрела шумный успех и даже стала бестселлером, Чоран практически ничего больше не пишет. Посмертно опубликованы записные книжки писателя (записи прекратились в 1972), остаются ненапечатанными дневники, которые он вёл с 1972 года.

Образ в музыке и литературе

Камерное сочинение Hommage à Cioran для 6 инструментов (1992) принадлежит Мишель Реверди. Чоран — главный герой драмы живущего во Франции румынского писателя Матея Вишнека «Парижская мансарда с видом на смерть» (2007).

Главные сочинения

• На вершинах отчаяния (1934, на рум.яз.)
• Слёзы и святые (1937, на рум. яз.)
• Трактат о разложении основ (1949, на франц. яз., премия Ривароля, на нем. язык книгу перевёл Пауль Целан)
• Силлогизмы горечи (1952)
• Соблазн существования (1956)
• История и утопия (1960)
• Злой Демиург (1969)
• Очерк реакционной мысли. О Жозефе де Местре (1977)
• Упражнения в славословии (1986)
• Признания и проклятия (1987)
• Одиночество и судьба (опубл. 2004)
• Упражнения в отрицании (опубл. 2005)

Основные издания

• Oeuvres. Paris: Gallimard, 1995 (включая 5 румынских книг в переводах на французский)
• Cahiers 1957—1972. Paris: Gallimard, 1997
• Cahier de Talamanca. Paris: Mercure de France, 2000

Книги на русском языке

• Чоран, Э. М. После конца истории: Философская эссеистика / Пер. Б. Дубина, Н. Мавлевич, А. Старостиной. — СПб: Симпозиум, 2002. — 544 с.
• Сиоран. Искушение существованием / Пер. с фр., пред. В. А. Никитина; ред., примеч. И. С. Вдовиной. — М.: Республика; Палимпсест, 2003. — (Мыслители XX века). — 431 c. ISBN 5-250-01864-5 [ihtik.lib.ru/tmp/sioran_lapshin.rar RAR-архив]
• Чоран, Э. М. Признания и проклятия / Пер. с франц. О. Акимовой. — СПб: Симпозиум, 2004. — 206 c. ISBN 5-89091-184-4 (ошибоч.)
• Сиоран, Э. М. Горькие силлогизмы. — М.: Эксмо; Алгоритм, 2008. — 368 c. ISBN 978-5-699-31116-3

Отдельные публикации на русском языке

• Чоран, Э. М. [www.vavilon.ru/metatext/mj56/cioran.html Соблазн разочарования] / Пер. И. Хадикова // Митин журнал. — 1998. — Вып. 56. — С. 300—307.
• Чоран, Э. М. [rossia3.ru/ideolog/friends/cioran_su «Страдание»] (Отрывок из работы «Печаль бытия») // Пер. с рум. А. Бовдунова
• Чоран, Э. М. [rossia3.ru/ideolog/friends/cioran_entuziaz «Энтузиазм как форма любви»] (Отрывок из книги «На вершинах разочарований») // Пер. с рум. А. Бовдунова

Литература о Чоране

• Liiceanu Gabriel. Itinéraires d’une vie. E.M.Cioran. Paris: Michalon, 1995.
• Lectures de Cioran/ Textes réunis par Norbert Dodille et Gabriel Liiceanu. Paris: l’Harmattan, 1997.
• Kluback W., Finkenthal M. The temptations of Emile Cioran. New York: Peter Lang Publishing, 1997.
• Bollon Patrice. Cioran, l’hérétique. Paris: Gallimard, 1997.
• Moret Philippe. Tradition et modernité de l’aphorisme: Cioran, Reverdy, Scutenaire, Jourdan, Chazal. Genève: Librairie Droz, 1997
• Stolzel Thomas. Ein Säulenheiliger ohne Säule. Begegnungen mit E.M. Cioran. Essays.Graz: Literaturverlag Droschl , 1998.
• Jaudeau Sylvie. Cioran ou le dernier homme. Paris : José Corti, 2001.
• Thoma Friedgard. Um nichts in der Welt. Eine Liebe von Cioran. Bonn: Weidle Verlag, 2001.
• Balan George. Emil Cioran: La lucidité libératrice. Paris: éd. Josette Lyon, 2003.
• Modreanu Simona. Le Dieu paradoxal de Cioran, Paris: Editions du rocher, 2003.
• Valcan Ciprian. La concurrence des influences culturelles francaises et allemandes dans l’oeuvre de Cioran. Bucureşti: Editura ICR, 2008.
• Наврозов, Л. Эмиль Чоран: «последний инакомыслящий» // Иностранная литература. — 1994. — № 1.
• Зонтаг, С. [magazines.russ.ru/inostran/1996/4/choran3.html «Думать наперекор себе». Размышления о Чоране] / Пер. с англ. Б. Дубина // Иностранная литература. — 1996. — № 4.
• Зонтаг, С. «Думать наперекор себе». Размышления о Чоране // Зонтаг С. Мысль как страсть. Избранные эссе 1960-70-х годов. — М.: Русское феноменологическое общество, 1997. — C. 97-113.
• Дубин, Б. [magazines.russ.ru/nlo/2002/54/du.html Бесконечность как невозможность: фрагментарность и повторение в письме Эмиля Чорана] // Новое литературное обозрение. — 2002. — № 54 (2). — C. 251—261.
• Ленель-Лавастин А. Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран. М.: Прогресс-Традиция, 2007
• Илья Смирнов [www.scepsis.ru/library/id_1911.html «Забытый фашизм». Театр абсурда в колоде одной масти]

Ссылки

• [www.cioran.com Неофициальный сайт о Чоране]  (фр.)
• [www.Cioran.eu О Чоране на разных языках]
• [magazines.russ.ru/authors/c/choran/ Чоран, Эмиль Мишель] в «Журнальном зале»

Отрывок, характеризующий Чоран, Эмиль Мишель

– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.