Чортковское наступление
| Чортковское наступление | |||
| Основной конфликт: Польско-украинская война | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Победа поляков | ||
| Изменения | |||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Чортко́вское наступле́ние (укр. Чортківська офензива, Чортківський наступ) — стремительное наступление Украинской Галицкой Армии в районе города Чорткова (ныне — Тернопольская область) в ходе войны между Польшей и ЗУНР. Подготовленная ещё бывшим начальником штаба полковником Мишковским, операция была проведена под командованием генерала Грекова.
К началу июня 1919 года в результате ударов польских войск остатки Украинской Галицкой Армии были вынуждены отступить в так называемый «треугольник смерти» — пространство, ограниченное с трёх сторон реками Збруч, Днестр и железной дорогой Гусятин — Чортков. Периметр «треугольника» составлял 90 километров. Со всех сторон он был окружён противниками УГА — польскими и румынскими войсками, РККА, отдельными белогвардейскими частями. Однако со временем положение стало улучшаться, так как польское командование, недооценив боеспособность украинской армии, перебросило лучшие части на польско-германскую и польско-чехословацкую границу.
После недельной реорганизации и отдыха руководство УГА стянуло все силы к Чорткову. Были заново восстановлены Первый и Третий корпус. Евгений Петрушевич заменил командующего УГА: теперь вместо Омельяновича-Павленко им стал Александр Греков. Греков убедил руководство ЗУНР и УГА в том, что успешное наступление на Львов ещё возможно. 7 июня подготовка к операции завершилась, и 8 июня УГА перешла в наступление.
Уже 9 июня части УГА прорвали линию фронта, в тот же день были взяты Теребовля и Бучач. Поляки попытались остановить продвижение украинцев вглубь Галиции контрударами отдельных групп, но это не принесло результата.
14 июня украинские войска вышли к Тарнополю (Тернополю). Ударная группа УГА, возглавляемая Тарнавским, и 1-я бригада Украинских сечевых стрельцов вошли в город 15 июня. В дальнейшем части УГА наступали в направлении Золочева, Брод, Зборова и Бережан, а Второй корпус — на Львов. 17 июня УГА вошла в Бережаны, 22 июня взяла Броды и Золочев. Польское командование поняло, что, если вовремя не оказать должного сопротивления, начнётся третий штурм Львова. Поэтому Юзеф Пилсудский лично прибыл во Львов и взял командование войсками группы «Восток» на себя.
25 июня польская армия перешла в контрнаступление, форсировав реку Свирж, а 28 июня началось наступление на всём фронте. 29 июня Первый и Второй корпуса УГА были отброшены назад, а польские части вошли в Золочев, захватив две тысячи пленных.
Тем временем командующий УГА генерал Греков приказал начать наступление на Львов Третьим корпусом. Одновременно в тыл к Третьему корпусу вышла 4-я польская дивизия, возвращавшаяся из Бендер. Украинское командование не могло предусмотреть такого резкого поворота событий. Третий корпус был сжат с обеих сторон польской кавалерией, но продолжал сопротивление.
4 июля Первый и Второй корпуса УГА после долгого отступления вышли к Збручу. С 5 по 7 июля шли позиционные бои, пока 8 июля польская армия не продолжила наступление. УГА была вновь загнана в «треугольник смерти», а её части уже готовились к эвакуации с территории ЗУНР. Первая попытка форсировать Збруч окончилась неудачей: на том берегу УГА столкнулась с частями РККА и вынуждена была вернуться на исходные позиции. Вторая попытка состоялась в ночь с 16 на 17 июля, на этот раз вся УГА была эвакуирована из Галиции на территорию УНР. Польско-украинская война завершилась полным поражением войск ЗУНР.
Источники
- Савченко В. А. [militera.lib.ru/h/savchenko_va/index.html Двенадцать войн за Украину]. — Харьков: Фолио, 2006. — 415 с.
Напишите отзыв о статье "Чортковское наступление"
Отрывок, характеризующий Чортковское наступление
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
