Чрезвычайная акция по умиротворению

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Чрезвычайная акция по умиротворению (кодовое наименование: АБ-акция) — операция по переводу отрядами СС и гестапо интеллигенции в Польше в концентрационные лагеря, во время Второй мировой войны, разработанная и проконтролированная Хансом Франком и его заместителем Артуром Зейс-Инквартом[1].





История проведения операции

Операция была задумана ещё в сентября 1939 года, а уже в ноябре гестапо совершило первые аресты[1]. Первым арестованными стали профессора Краковского университета их направили в концентрационные лагеря на территории рейха[1].

Возникшие проблемы

Численность интеллигенции подлежащей переводу в концентрационные лагеря, расположенные в Третьем рейхе, была слишком велика, а сам перевод сопровождался сложностями[1]. Ханс Франк так инструктировал подчинённых по этому поводу[1]:

Нет необходимости помещать эти элементы в германские концентрационные лагеря, так как это вызвало бы трудности и ненужную переписку с семьями. Лучше решать эти вопросы в самой стране и наиболее простым способом

После проведённых арестов было устроено судебное разбирательство, находившееся в ведении гестапо[1].

Агрессия Германии на западном фронте

Тем временем, пока войска Германии вторгались в Голландию, Бельгию и Францию, внимание мировой общественности переключилось с польских событий на западный фронт[1]. Ханс Франк в это время пишет[1]:

Надо воспользоваться тем, что пристальное внимание всего мира приковано к западному фронту и ликвидировать тысячи поляков, начав с главных представителей польской интеллигенции

В середине мая 1940 года Франк совместно с статс-секретарём Йозефом Бюллером и Зейс-Инквартом начинает обсуждение дальнейшего проведения акции, поручая её исключительно представителям РСХА в Польше: обергруппенфюреру СС Крюгеру и бригадефюреру I управления РСХА Штрекенбаху, а также специально прибывшие из Третьего Рейха эсэсовцы[1].

30 мая Ханс Франк издаёт последние инструкции к акции, обрекая польскую интеллигенцию[1]:

Всякая попытка судебных властей вмешаться в операцию АБ, предпринятую полицией, будет рассматриваться как измена государству и германским интересам. Комиссия по помилованиям, состоящая при моей службе, не будет заниматься этими делами… Это просто внутреннее мероприятие по умиротворению, которое должно быть проведено вне рамок обычной процедуры.

Результаты операции

По отъезду Штрекенбаха в Берлин Ханс положительно отозвался о результатах акции и утверждал, что содеянного не стоит стыдиться, не стоит забывать этого[1].

С сентября 1939 года по июнь 1940 года в рамках операции было казнено более 2000 человек[1]. От Ханса Франка остались подробнейшие отчёты в сорока двух тетрадях[1].

Напишите отзыв о статье "Чрезвычайная акция по умиротворению"

Примечания

Литература

  • С. Воропаев. Энциклопедия Третьего Рейха. — Москва: «Локид—Миф», 1996. — ISBN 5-320-00069-3.

Отрывок, характеризующий Чрезвычайная акция по умиротворению

Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.