Чрезвычайный посол (повесть)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Чрезвычайный посол
Envoy Extraordinary
Жанр:

повесть

Автор:

Уильям Голдинг

Язык оригинала:

английский

Дата написания:

1956

Дата первой публикации:

1956

Издательство:

Eyre & Spottiswoode

«Чрезвычайный посол» — повесть (рассказ) Уильяма Голдинга, написанная в 1956 году. Действие повести происходит в «альтернативном» Древнем Риме и посвящено возможному изобретению в ту эпоху ключевых для человечества технологий (порох, паровой двигатель, книгопечатание) и их неоднозначному восприятию современниками. Повесть была также переработана в пьесу «Медная бабочка», поставленную в театре в 1958 году.

Русский перевод Юрия Здоровова опубликован в 1984 году в журнале «Новый мир» и сборнике «Современная английская повесть»[1].





История

В 1956 году «Чрезвычайный посол» вошёл в фантастический сборник «Иногда, никогда» (Sometime, Never), включавший также рассказы Джона Уиндема и Мервина Пика[2].

Ещё раз он был опубликован в сборнике самого Голдинга «Бог-Скорпион: три коротких романа» (The Scorpion God: Three Short Novels), вместе с двумя другими повестями, «Клонк-клонк» и собственно «Бог-Скорпион».

Сюжет

Действие происходит в Древнем Риме, где пожилой Император беседует со своим юным внуком Мамиллием, который, однако, больше интересуется поэзией и не стремится со временем занять трон деда. Их разговор прерывает появление посетителей из Александрии — бывшего библиотекаря Фанокла и его сестры Евфросинии, почти всё лицо которой закрыто. Фанокл рассказывает Императору о своих изобретениях и предлагает позволить ему осуществить свои замыслы, которые могут привести к тому, что жизнь всего человечества значительно изменится. Одно из его изобретений связано с паром: Фанокл придумал устройство в виде медного котла с клапаном, которое может приводить в движение корабль, и тогда не понадобятся десятки рабов с вёслами. Другое изобретение — «взрыватель» (способ «запереть молнию» и «выпустить» её на неприятеля, нанеся ему огромный урон. Император позволяет Фаноклу изготовить образцы этих изобретений, однако больше всего ему нравится пароварка для приготовления пищи, которую также предлагает ему Фанокл. Мамиллий между тем, почти не видя лица Евфросинии, влюбляется в неё.

Фанокл строит в бухте устройство для запуска ядра с взрывателем и к одному из кораблей приспособляет лопасти и паровой двигатель. Однако эксперименты прерываются, поскольку в бухту входят военные корабли Постумия — наследника Императора, который правит в отдалённой провинции и считает, что Мамиллий может тайком занять его место на троне. Войска Постумия высаживаются в бухту, однако из-за жары и начавшегося на экспериментальном корабле Фанокла пожара флот Постумия сгорает, а затем взрывается и бомба, нанеся ущерб его армии. Позже оказывается, что взрыватель привела в действие сестра Фанокла.

Беседуя с Фаноклом, Император говорит ему, что догадывается, почему лицо его сестры всегда закрыто — у неё заячья губа. Фанокл говорит о преимуществах своих изобретений и о том, что они дадут рабам свободу, так как их труд больше не будет нужен. Он также рассказывает о своём третьем изобретении — печатном станке, с помощью которого можно будет растиражировать не только любые книги писателей, но и каждый сможет писать и печатать, что захочет. Понимая, что в случае таких радикальных изменений вреда может быть не меньше, чем пользы, Император решает избавиться от Фанокла и отправляет его послом в далёкий Китай.

Пьеса по повести

В 1956 году с Голдингом связался известный актёр Аластер Сим, который предложил писателю сотрудничество в театре. Голдинг переработал для постановки свою повесть, назвал пьесу «Медная бабочка» (The Brass Butterfly); это был его первый и единственный опыт переноса своего произведения на сцену. Режиссёром спектакля стал сам Сим, который выступил и в главной роли Императора[3].

При переработе текста сюжет пришлось изменить: так, занимающее важное место в повести разрушение флота Постумия было невозможно изобразить непосредственно на сцене. Голдинг также усилил любовную линию, лишь намеченную в повести: в пьесе у Евфросинии нет заячьей губы, и в конце она выходит замуж за Мамиллия. К тому же в пьесе девушка изначально является христианкой, причём её муж также переходит в христианство, что позволяет Императору высказать мысль о том, что все религии одинаковы по сути, различается только их форма[4].

Премьера спектакля по пьесе состоялась в оксфордском «Новом Театре» 24 февраля 1958 года. Отзывы критиков были восторженными, и спектакль был также успешно показан в некоторых других провинциальных театрах. Однако столичная премьера 17 апреля в театре «Стренд» была уже не столь удачна — хотя часть критиков положительно отозвалась о спектакле, рецензии в газетах были в основном разгромными. Через месяц состоялся последний спектакль, на который Голдинг пришёл в чёрном галстуке[5].

Напишите отзыв о статье "Чрезвычайный посол (повесть)"

Примечания

  1. [fantlab.ru/edition71942 Современная английская повесть]
  2. William Golding, John Wyndham, and Mervyn Peake. Sometime, Never: Three Tales of Imagination. London: Eyre & Spottiswoode, 1956.
  3. John Carey. William Golding: The Man who Wrote Lord of the Flies ([books.google.ru/books?id=K0oQ70LVBPYC Электронная книга Google]) [books.google.ru/books?id=K0oQ70LVBPYC&pg=PT92 P. 92].
  4. John Carey. William Golding: The Man who Wrote Lord of the Flies ([books.google.ru/books?id=K0oQ70LVBPYC Электронная книга Google]) [books.google.ru/books?id=K0oQ70LVBPYC&pg=PT92 P. 92—93].
  5. John Carey. William Golding: The Man who Wrote Lord of the Flies ([books.google.ru/books?id=K0oQ70LVBPYC Электронная книга Google]) [books.google.ru/books?id=K0oQ70LVBPYC&pg=PT94 P. 94—95].

Ссылки

Отрывок, характеризующий Чрезвычайный посол (повесть)

Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.