Что делать? (творческая платформа)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Что делать?» (англ. What is to be done?) — творческая платформа, объединяющая российских левых художников, философов, арт-критиков, писателей, социальных исследователей и активистов из Санкт-Петербурга, Москвы и Нижнего Новгорода. Создана в Санкт-Петербурге летом 2003 года. Деятельность платформы координируется рабочей группой. Издается одноименная газета.





Идеологические принципы

Своей задачей платформа видит объединение политической теории, искусства и активизма. Как говорится в Декларации о политике, знании и искусстве, платформа «Что делать?» объединяет художников и философов, социальных исследователей, активистов и всех тех, кто нацелен на совместную реализацию исследовательских, публикационных, художественных, образовательных и активистских проектов[1].

«Первое, что нами движет — это неприятие любых форм угнетения, искусственного разобщения людей и эксплуатации. Поэтому мы стоим за справедливое распределение богатства, созданного человеческим трудом, и всех природных ресурсов, для блага всех. Мы интернационалисты — и требуем признания равенства всех людей, вне зависимости от места их проживания и происхождения. Мы феминисты — и против любых форм патриархата, гомофобии, гендерного неравенства», — заявляется в Декларации[1].

Платформа ориентируется на переосмысление и обновление левой философской и политической традиции. В частности, в Декларации отмечается важность авангардной мысли XX века: «Мы считаем, что для этого обновления необходим максимально открытый, недогматический подход, предполагающий критическую рецепцию понятий, концепций и практик, сложившихся вне рамок доктринального марксизма. Насущную задачу мы видим в том, чтобы восстановить связь политического действия, ангажированной мысли и художественного изобретения». Также отмечается, что одной из основных проблем теории является «определение классовой композиции современного общества»: «Мы считаем, что необходим дальнейший пересмотр классовой теории, учитывающий современный этап развития антагонизма между трудом и капиталом»[1].

История формирования платформы

Непосредственным предшественником платформы была арт-группа «FEZA projects», созданная в 2001 году петербуржскими художниками Ольгой Егоровой и Дмитрием Виленским[2]. Она определяла себя в качестве «арт-группы нового типа, которая стремится создать платформу для совместной творческой работы различных художников, заинтересованных в переосмыслении ситуации в искусстве и диалоге с динамично меняющимся социумом»[3]. В дальнейшем участниками «FEZA projects» стали петербуржцы философ, политолог и социолог Артем Магун и поэт и переводчик Александр Скидан и художник из Нижнего Новгорода Николай Олейников. Был начат выпуск газеты, позже получившей название «Что делать?».

Создание творческой платформы на основе арт-группы произошло летом 2003 года после акции «Основание Петербурга». Эта акция была приурочена к празднованию 300-летия города, её участники были задержаны сотрудниками милиции[4]. В дальнейшем к платформе присоединились арт-критик Давид Рифф и философы Алексей Пензин и Оксана Тимофеева. Название «Что делать?» платформа получила в начале 2004 года.

Платформа принимает участие в различных общественно-политических акциях, взаимодействует с леворадикальными политическими организациями. В частности, летом 2006 года активисты платформы принимали активное участие в работе контр-саммита «Большой восьмерки» и второго Российской социального форума в Санкт-Петербурге. В рамках контр-саммита прошли несколько семинаров по искусству и поэзии, Дмитрием Виленским был снят документальный фильм «Матч Протеста»[5][6].

В числе крупных проектов платформы «Что делать?» — триптих социальных видеофильмов-мюзиклов, близких к «эпическому театру» Брехта: «Перестройка Зонгшпиль. Победа над путчем» (2008), «Партизанский Зонгшпиль. Белградская история» (2009) и «Башня. Зонгшпиль» (2010). Последний фильм, посвящённый социально-классовому анализу ситуации вокруг строительства комплекса Охта-Центр для офисов корпорации «Газпром», был впервые представлен в мае 2010 года на Сиднейской Биеннале и на выставке «The Potosí Principle» в Национальном музее Рейна София в Мадриде[7].

Издания

Платформа издает двуязычную газету «Что делать» — на русском и английском языках. Редакторами большинства номеров являлись Дмитрий Виленский и Давид Рифф. В состав редакции входили все участники рабочей группы, а несколько раз — активисты из различных коллективов и инициатив, таких как Уличный университет, Движение сопротивления имени Петра Алексеева (ДСПА), Социалистическое движение «Вперёд» (СД «Вперёд») и другие. Тираж газеты составляет 1 000—2 000 экземпляров. Всего к настоящему времени вышло 19 номеров газеты и несколько спецвыпусков.

На страницах газеты печатаются как участники платформы, так и российские и западные интеллектуалы, активисты и художники. В их числе — философ Игорь Чубаров, художник Анатолий Осмоловский, искусствоведы Виктор Мизиано, Екатерина Деготь, левый публицист и социолог Борис Кагарлицкий, поэт и политический активист Кирилл Медведев, социолог Елена Здравомыслова, левый теоретик Брайан Холмс, арт-критики Эстер Лэсли и Бен Уотсон, философы Ален Бадью, Фредерик Джеймисон, художник Лучезар Бояджиев, художник и теоретик Занни Бэгг и многие другие.

Начиная с 2009 года на сайте платформы публикуется онлайн журнал. В него включаются рабочие материалы подготовки тематического номера газеты и состав текстов, существенно расширяющий материалы газеты. К настоящему времени вышло три номера журнала. С конца 2009 года после публикации ряда номеров газеты, выпущенных заграницей на различных языках (немецкий, турецкий, английский) редакцией было принято решение выпускать такие издания под новым названием — «Chto Delat International». Первый выпуск нового проекта называется «Справедливость Переходного периода» (Transitional Justice).

Художественные проекты

  • Отрицание отрицания (The Negation of Negation), 2003—2004
  • Строители (Builders), 2004—2005
  • Дрейф. Нарвская застава (Drift. Narvskaya Zastava), 2004—2005
  • Гнев человека-бутерброда (Angry Sandwichpeople), 2005
  • Настенная газета (Wall Newspaper), 2006—2007
  • Матч протеста. Стадион имени Кирова (Protest Match. Kirov Stadium), 2006 — во время проведения Российского социального форума и контр-саммита «Большой восьмерки»
  • Самообразование (Self-Education), 2006 — совместно с Обществом Радек
  • Activist Club, 2007
  • Опыты Перестройки (Experience of Perestroika), 2008

Общественно-политические акции и проекты

  • Акция «Основание Петербурга» — демонстрация в период празднования 300-летия Санкт-Петербурга, 24 мая 2003 года[8]
  • Акция «Стоп-Машина!» — 12 января 2004 года, Санкт-Петербург[9][10]
  • Протест против 1-й Московской биеннале современного искусства — январь—февраль 2005 года
  • Семинар «Культура протеста» — во время проведения Российского социального форума и контр-саммита «Большой восьмерки», июль 2006 года, Санкт-Петербург[5]
  • Обращение к философу Алену Бадью с призывом отказаться от посещения Москвы по приглашению «Русского Института» Глеба Павловского — совместно с ДСПА, СД «Вперёд», Институтом «Коллективное действие» (французский интеллектуал последовал обращению и отказал «Русскому Институту», осудив пропутинскую позицию последнего и пообещав позже приехать в Россию в независимом качестве); февраль 2008 года[11]
  • Международная конференция «Фашизм: знакомый враг или новая угроза?» — совместно с Институтом глобализации и социальных движений, немецкой группой «Критика и практика» (Kritik und Praxis) при поддержке Фонда Розы Люксембург; 9—10 февраля 2008 года, Москва[12][13]
  • Семинар «Masculin/Feminin: феминизм + марксизм» — семинар в книжном магазине «Фаланстер», приуроченный к Международному женскому дню; совместно с СД «Вперёд»; 8 марта 2008 года, Москва[14]
  • Протест против присуждения Премии Кандинского Алексею Беляеву-Гинтовту — совместно с СД «Вперёд»; 10 декабря 2008 года, Москва[15][16][17]

Выставки

Избранный список выставок и проектов, инициированных или проходивших при участии рабочей группы «Что делать?»







Участники

См. также

Напишите отзыв о статье "Что делать? (творческая платформа)"

Примечания

  1. 1 2 3 [www.chtodelat.org/index.php?option=com_content&task=view&id=487&Itemid=210 «Что делать?». Декларация о политике, знании и искусстве] (11 декабря 2008)
  2. [www.gs.ru/about/publication/1239194472 Номинанты премии Корпорации General Satellite в области современного искусства]
  3. [www.aki-ros.ru/default.asp?Part=2&Region=2&NID=177 У премии General Satellite появился свой сайт] (26 сентября 2002)
  4. [www.chtodelat.org/images/pdfs/Chtodelat_01.pdf Что делать? Публикация FEZA projects № 3]  (рус.) (англ.)
  5. 1 2 [www.zaprava.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=262&Itemid=30 Программа Российского социального форума и контр-саммита]
  6. [www.chtodelat.org/index.php?option=com_content&view=article&id=404%3Aprotest-match-kirov-stadium-2006&catid=146%3Aart-projects&Itemid=196&lang=ru Protest Match. Kirov Stadium]  (англ.)
  7. [www.rabkor.ru/review/show/7470.html Башни. Зонгшпиль]
  8. А. Магун. [magazines.russ.ru/nlo/2003/62/mag.html Акция «Основание Петербурга»] («Новое литературное обозрение» № 62, 2003)
  9. [www.lenizdat.ru/a0/ru/pm1/c.thtml?i=1016057&p=0 В Петербурге сегодня проходит художественно-политическая акция «Стоп-машина»] («Лениздат.Ру», 12 января 2004 года)
  10. [petersburg.rfn.ru/rnews.html?id=2053 «Стоп-Машина»] (Телеканал «Россия» — Санкт-Петербург, 12 января 2004)
  11. [www.old.vpered.org.ru/index.php?url=action93.html Ален Бадью: «Я очень хочу поговорить с прогрессивными российскими активистами»]
  12. [www.rosalux.ru/main/modules/sections/index.php?op=viewarticle&artid=68 Международная конференция «Фашизм: знакомый враг или новая угроза?», 9—10 февраля 2008 года, Москва]
  13. [www.svobodanews.ru/content/Transcript/437443.html Фашизм: знакомый враг или новая угроза] («Радио Свобода», 2 марта 2008)
  14. [www.gif.ru/afisha/feminimarx/ 8 марта, книжный магазин «Фаланстер» — семинар «Masculin/Feminin: феминизм + марксизм»] (Gif.Ru, 8 марта 2008)
  15. [www.svobodanews.ru/content/transcript/476668.html Скандал на церемонии награждения победителей «Премии Кандинского — 2008»] («Радио Свобода», 11 декабря 2008)
  16. [os.colta.ru/art/projects/168/details/6504/ Общественность кипит] (Openspace.Ru, 12 декабря 2008)
  17. [www.mk.ru/culture/8469.html Художников довели до Кандинского] («Московский комсомолец», 11 декабря 2008)

Ссылки

  • [www.chtodelat.org/ Сайт рабочей группы «Что делать?»]  (рус.) (англ.)
  • [chtodelat.wordpress.com/ Блог «Chtodelat News»]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Что делать? (творческая платформа)

И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.