Что случилось с Бэби Джейн?

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Что случилось с Бэби Джейн?
What Ever Happened to Baby Jane?
Жанр

ужасы, триллер, драма

Режиссёр

Роберт Олдрич

Продюсер

Роберт Олдрич
Кеннет Химэн

Автор
сценария

Лукас Хеллер

В главных
ролях

Бетт Дэвис
Джоан Кроуфорд

Оператор

Эрнест Холлер

Композитор

Фрэнк ДеВол
Сидни Кутнер
Руби Раскин

Кинокомпания

Seven Arts Pictures
The Associates & Aldrich Company Inc.
Warner Bros. Horror Entertainment

Длительность

134 мин

Бюджет

980 тыс. $

Страна

США

Язык

английский

Год

1962

IMDb

ID 0056687

К:Фильмы 1962 года

«Что случилось с Бэби Джейн?» (англ. What Ever Happened to Baby Jane?, 1962) — психологический триллер с элементами гиньоля[1], снятый режиссёром Робертом Олдричем по одноимённой новелле Генри Фаррелла, с участием «оскароносных» легенд классического Голливуда — Бетт Дэвис и Джоан Кроуфорд.

Премьера состоялась 26 октября 1962 года в Нью-Йорке, а 31 октября фильм вышел в широкий прокат. Во Франции премьера фильма состоялась в мае 1963 года в рамках конкурсной программы Каннского фестиваля. Успех картины в прокате (бюджет окупился в 10 раз) породил в Голливуде недолгое увлечение т. н. геронтологическим триллером (hagsploitation)[2].





Сюжет

В 1917 году белокурая девочка Джейн Хадсон с успехом выступала на сценах водевиля. Её популярность и очарование были огромными настолько, что по её подобию даже выпускались куклы, а отец Джейн всегда потакал всем капризам дочери. В то же время её никому неизвестная сестра, брюнетка Бланш, получала от отца только тумаки и таила обиду на сестру, любившую поиздеваться над ней. К 1935 году, когда сёстры Хадсон работают в Голливуде, ситуация кардинально меняется: никем ранее не замеченная тихоня Бланш становится известной кинозвездой, в то время как Джейн к тому моменту известна уже отнюдь не своим звёздным детством и детским обаянием, а скандальными выходками и непристойным поведением на съёмочных площадках. В кино ей позволяют сниматься только потому, что одно из требований контракта Бланш гласит, чтобы за каждый фильм с участием Бланш студия снимала фильм с Джейн в какой-нибудь роли. Но при этом качество актёрской игры Джейн до того оставляет желать лучшего, что один из режиссёров, снявший её в своём фильме, предрекает: когда-нибудь Джейн Хадсон закончит свою жизнь в психушке. В один из таких дней поздно вечером сёстры Хадсон возвращаются домой с вечеринки на машине. Машина останавливается перед воротами, одна из сестёр вылезает из кабины и идёт к воротам, чтобы их отпереть, а другая же тем временем нажимает на педаль газа, опускает рычаг и газует вперёд. Машина врезается в ворота, после чего слышится истерический плач.

Проходит 30 лет. Сёстры Хадсон живут уединённо в Лос-Анджелесе в роскошном особняке. Бланш после инцидента прикована к инвалидному креслу, но, несмотря на это, мир о ней до сих пор не забыл, и она продолжает быть популярной, так как фильмы с её участием активно транслируются по местному телевидению. Джейн же, наоборот, физически почти здорова, хотя и является на тот момент уже окончательно спившейся алкоголичкой, но её имя уже давно кануло в лету. Из-за этого Джейн озлоблена на весь мир до такой степени, что даже родной сестре делает различные гадости (как, например, вскрывает почту от фанатов, а потом выбрасывает её). В то же время Джейн испытывает некое удовольствие от мысли, что Бланш в какой-то степени от неё, хотя живут они теперь именно на накопления Бланш (в то время, как в детстве их семья жила на те деньги, которые зарабатывала Джейн). Бланш по каким-то личным причинам, не испытывает из-за всего этого к сестре особой ненависти и даже любит её, но всё же замечает, что Джейн срочно требуется психологическая помощь, и поэтому в какой-то момент она принимает решение продать особняк, а саму Джейн сдать в санаторий. Однако Джейн узнаёт о намерениях Бланш и начинает против неё открытую войну. Для начала она отпускает на отдых их домработницу Элвайру, которая была единственной связью Бланш с внешним миром, после чего отрезает в комнате сестры телефонную связь. Потом она убивает канарейку Бланш и подсовывает ей на поднос с завтраком мёртвую крысу, а когда Бланш выкидывает из окна записку с просьбой позвонить знакомому психиатру, записку, конечно же, поднимает Джейн. Бланш пытается убедить Джейн в необходимости продажи дома хотя бы из-за бедственного финансового положения, так как их многочисленные денежные инвестиции не приносят особого дохода. Джейн в ответ решает возобновить свою сценическую карьеру и она даёт в газете объявление о поиске аккомпаниатора. На него откликается пианист Эдвин Флагг — молодой человек, давно мечтающий вырваться из-под опеки надоевшей ему матери. Встретившись с Джейн, он тоже поначалу принимает её за ненормальную, но потом, услышав и увидев, как она поёт и танцует, меняет своё мнение на противоположное. Через какое-то время он уходит, а Джейн отправляется в магазин за новым костюмом. Тогда Бланш выезжает из своей комнаты, слезает с инвалидного кресла и, опираясь на перила, спускается в холл к телефону и звонит их знакомому доктору. Однако Джейн к тому моменту возвращается домой, избивает сестру до потери сознания, после чего звонит тому же доктору и, имитируя голос Бланш, сообщает, что они больше не нуждаются в его услугах. В дом сестёр Хадсон приходит Элвайра после отпуска, но Джейн не пускает её и выдаёт расчёт. Элвайре это кажется очень подозрительным и она, дождавшись ухода Джейн, проникает в дом и пытается вскрыть дверь в спальню Бланш. Неожиданно вернувшаяся Джейн пытается её выгнать, но Элвайра грозит полицией. Джейн, которая всегда пыталась прятаться под маской маленького ребёнка, пугается и даёт ей ключи. Войдя, Элвайра видит Бланш, привязанную к кровати, а Джейн берёт молоток (которым Элвайра пыталась вскрыть дверные петли) и бьёт им Элвайру. Вечером Эдвин приходит к дому, но Джейн, которая от убийства Элвайры напивается, не решается впустить его. После его ухода она тайком затаскивает тело Элвайры в машину и увозит его куда-то. На следующий день Эдвин конфликтует со своей матерью, которая советует ему не общаться с Джейн Хадсон, и здесь выясняются новые подробности той ночи, после которой Бланш стала калекой: когда полицейские приехали к их дому, они нашли у ворот разбитую машину и Бланш с повреждённым позвоночником. Джейн рядом не было и нашли её только спустя несколько дней в мотеле в компании незнакомого парня, причём Джейн была так пьяна, что не то что не могла вспомнить, где она с ним познакомилась, но даже не помнила саму аварию. Дело тогда замяли по просьбе Бланш. Вечером в дом сестёр Хадсон звонит полиция и спрашивает Джейн об Элвайре, потому что ту ищут родственники. Это вгоняет Джейн в панику, и она, поддавшись своему детскому поведению, бежит к Бланш и начинает рассказывать ей о дальнейших планах: они переедут жить на море, потому что там они жили в детстве, и у них снова «будут друзья». В ответ Бланш, к тому моменту уже сильно ослабленная от истощения, пытается сказать Джейн что-то про ту давнюю аварию, но та отказывается слушать её.

Через какое-то время полицейские приводят к ней в дом Эдвина, потому что он, будучи не совсем трезвым, гулял рядом с домом. В какой-то момент Бланш удаётся освободить одну руку, и она сбрасывает со столика настольную лампу, чем привлекает внимание Эдвина. Тот, несмотря на протесты Джейн, врывается в комнату и, увидев Бланш, от ужаса трезвеет и убегает. Чувствуя, что он донесёт на неё, Джейн затаскивает Бланш в машину и везёт к морю. Там, вытащив её на песок и сев рядом, Джейн любуется ночным видом моря и вспоминает вслух то время, когда они в детстве жили на море и как она танцевала на песке, собирая вокруг себя толпу. Наступает утро, по радио передают, что Бланш была насильно вывезена Джейн в неизвестном направлении. Джейн резвится, как маленькая девочка, Бланш же почти при смерти лежит на песке, но на них никто не обращает внимания. Бланш снова заводит разговор про аварию и, хотя Джейн не хочет её слушать, не останавливается: в ту ночь не Джейн, как многие думали, сидела за рулём, а Бланш. На вечеринке, с которой они возвращались, Джейн так напилась, что не могла сесть за руль, но при этом она сильно оскорбила Бланш. И когда Джейн пошла отпирать ворота, внутри Бланш всколыхнулась её детская обида на сестру и она нажала на газ, но Джейн, увидев свет фар, отскочила в сторону и убежала. Бланш с повреждённым позвоночником сумела вылезти из машины и доползла до ворот. Хотя дело замяли, но Джейн, не запомнившая ничего из аварии, фактически была уверена, что это она сидела за рулём и это стал причиной её запойного алкоголизма. «Это не ты себя такой сделала. Это я сама тебя такой сделала», — произносит Бланш. Услышав всё это, Джейн скорее утвердительно, чем вопросительно, говорит: «Ты хочешь сказать, что всё это время мы могли быть подругами?» Затем она несётся к киоску с мороженым, где её замечают сидящие в соседнем кафе полицейские и останавливают. Одновременно люди на плаже, услышав её имя (из радиосообщения), собираются вокруг них. При виде этого у Джейн срабатывает давно забытый рефлекс: она в круге толпы, то есть в центре внимания. Забыв про всё на свете, Джейн начинает танцевать, как делала это в детстве. Полицейские замечают Бланш и бегут к ней, но Джейн никак не реагирует на это, потому что, кружась в бесконечных реверансах, наслаждается тем, чего ей так долго не хватало.

В ролях

  • Бетт Дэвис — Бэби Джейн Хадсон
  • Джоан Кроуфорд — Бланш Хадсон
  • Виктор Буоно — Эдвин Флэгг
  • Уэсли Эдди — Марти Макдональд
  • Джули Оллред — молодая Бэби Джейн
  • Энн Бартон — Кора Хадсон
  • Марджори Беннетт — Делия Флэгг
  • Берт Фрид — Бен Голден
  • Анна Ли — миссис Бэйтс
  • Мэйди Норман — Эльвира Ститт
  • Дэйв Уиллок — Рэй Хадсон
  • Б. Д. Меррилл — Лиза Бэйтс
  • Джули Оллред — Джейн в детстве
  • Джина Гиллеспи — Бланш в детстве

Отличия от новеллы

В книге у Джейн темные каштановые волосы, с лёгким красноватым оттенком, в то время как в фильме Джейн явно блондинка. Бланш же описана, как «блондинка с закопчёнными глазами», хотя в фильме она брюнетка. Так же домработница Элвайра Ститт в книге названа Эдной. В свою очередь новелла имеет более темный и жуткий тон, чем фильм. Большая часть сцен в новелле происходит поздним вечером или ночью, а большинство сцен в фильме разворачивается в дневное время. Истязания Бланш со стороны Джейн в книге куда более изощрённые и жестокие.

Производство

Съёмки начались 23 июля 1962 года и закончились 12 сентября. По замечанию Михаила Трофименкова, режиссёр «поставил злой эксперимент на двух пожилых звездах — Бэтт Дэвис и Джоан Кроуфорд. В жизни они ненавидели друг друга, и Олдрич не отказал себе в садистском удовольствии дать им шанс вдоволь помучить друг друга на экране»[1]. Стилистическим и тематическим образцом для режиссёра служил «Бульвар Сансет» Билли Уайлдера[3][1].

Дом, представленный в фильме как особняк сестёр Хадсон, расположен по адресу 172 Сауф-Маккейден-Плэйс в парке Хенкок в Лос-Анджелесе, но внутренние сцены снимались в декорациях. Заключительная сцена на пляже была снята в Малибу, в том самом месте, где Роберт Олдрич производил съёмки финала своего фильма «Целуй меня насмерть» (1955). В одном из кадров можно увидеть на дальнем плане дом, который по сюжету был взорван.

Фрагменты фильмов, в которых якобы играют молодые Джейн и Бланш, являются фрагментами из реальных кинофильмов с молодыми Бэтт Дэвис и Джоан Кроуфорд. В случае Дэвис это «Парашютист» (1933) и «Экс-леди» (1933) (Дэвис сама предложила шутки ради эти фрагменты, так как в контексте фильма фрагменты из них использованы для того, чтобы показть профнепригодность Джейн), и в случае Кроуфорд это «Сэйди Макки» (1934).

Бетт Дэвис лично руководила небольшой командой гримёров для создания грима Джейн. По её задумке Джейн никогда не мыла лицо и густо мазала его косметикой. Актриса хорошо умела работать с гримом и костюмами, тонко передавая через них состояние персонажа — в частности у Бэби Джейн в кульминации на пляже видимо меньше морщин на лице по сравнению со всеми предыдущими сценами в доме и губы накрашены не так ярко: тем самым Дэвис хотела показать, что в минуты радости Джейн показана зрителю именно такой, какой хочет, чтобы её видели окружающие. Для причёски Джейн Дэвис использовала случайно найденный на студии «Warner Bros.» старый парик, который использовала для грима Джоан Кроуфорд в одном из своих ранних фильмов. Однако последняя не узнала его, так как стараниями Дэвис парик был изрядно переделан.

Любопытную дочь соседки сыграла дочь Бетт Дэвис Барбра Мэрилл. Не смотря на то, что у них не было никаких совместных эпизодов в фильме, когда Мэрилл увидела Дэвис первый раз в гриме Джейн, то шокировано сказала: «Ну мать, на этот раз ты зашла слишком далеко».

Поединок двух актрис

Чтобы пробудить у публики интерес к фильму с участием звёзд прошлого, в материалах о нём всячески подчёркивалось, что неприязнь обеих актрис друг к другу сказывалась и во время съёмок. Так первые трения между двумя актрисами начались тогда, когда Бетт Дэвис установила на съёмочной площадке автомат с Кока-Колой. Джоан Кроуфорд, будучи вдовой владельца Пепси-Колы Альфреда Стила, решила, что та сделала ей это назло. Затем, во время постановки сцены, где Джейн пинает Бланш, Дэвис так сильно ударила Кроуфорд, что той пришлось накладывать швы на раны. В ответ на это Кроуфорд, готовясь к съёмкам сцены, где Джейн тащит Бланш по полу, тайком от всех положила в карманы своего платья тяжёлый груз и в результате чего у Дэвис под конец съёмки совсем заломило спину. И, наконец, Кроуфорд была очень недовольна тем, что именно Дэвис за роль в этом фильме (в последний раз в карьере) номинировали на «Оскар».

Лепту в размолвку актрис внесла и сцена, где Джейн имитирует голос Бланш, разговаривая по телефону — Дэвис, к её недовольству, так и не смогла сымитировать голос Кроуфорд, поэтому последняя переозвучила сцену при монтаже.

Признание

В 2003 г. Бэби Джейн Хадсон заняла 44-е место среди 50 лучших злодеев американского кино в списке Американского института киноискусства. Фильм так же включен Стивеном Кингом в свой список 100 наиболее значительных картин жанра ужасов с 1950 по 1980-й год.

Номинации на премии

1963 Премия «Оскар»

  • Лучший звук
  • Лучшая работа костюмера (ч/б фильмы) — победа
  • Лучшая женская роль — Бетт Дэвис
  • Лучшая работа оператора (ч/б фильмы)
  • Лучшая мужская роль второго плана — Виктор Буоно

1963 «Золотой глобус»

1964 «Британская академия»

Ремейки

Успех фильма дал зелёный свет другим проектам, которые были сняты или спродюсированы всё тем же Робертом Олдричем и в которых история закручивалась вокруг неуравновешенных женщин преклонных лет[2]. Это фильмы «Тише... тише, милая Шарлотта» (1964) и «Что случилось с тётушкой Элис?» (1969). Фильм дал импульс к развитию поджанра геронтологического триллера (психо-бидди), к которому относятся так же фильмы «Смирительная рубашка» (1964) с Джоан Кроуфорд, «Что случилось с Хелен?» (1970) и «Кто прикончил тетю Ру?» (1971) с Шелли Уинтерз в главных ролях.

В 1991 году был снят телеремейк с участием двух реальных сестёр-актрис Ванессы и Линн Редгрейв. Ещё одна версия сюжета была снята для немецкого телевидения в 2002 г. (Fahr zur Hölle, Schwester!).

Напишите отзыв о статье "Что случилось с Бэби Джейн?"

Примечания

  1. 1 2 3 [www.kommersant.ru/Doc-rss/900319 Мини-рецензия] М. Трофименкова
  2. 1 2 Peter Shelley. Grande Dame Guignol Cinema: A History of Hag Horror from Baby Jane to Mother. McFarland, 2009. ISBN 978-0-7864-4569-1.
  3. [www.timeout.com/film/reviews/64407/what-ever-happened-to-baby-jane.html What Ever Happened to Baby Jane? | review, synopsis, book tickets, showtimes, movie release date | Time Out London]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Что случилось с Бэби Джейн?

– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.