Чудеса Иисуса Христа
Поделись знанием:
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
Чудеса́ Иису́са Христа́[1] (Чудеса Христовы[2][3][4]) — ряд описанных в Евангелиях чудесных деяний, совершённых Иисусом Христом. Чудеса, по мнению Иоанна Златоуста, совершались с целью укрепления людей в вере, а также их исправления: «Спаситель знал их (иудеев) ослепление и потому творил чудеса не для их убеждения, а для того, чтобы других исправить»[5].
Перечень чудес
Перечень чудес, совершённых Иисусом Христом, различается у евангелистов (только чудо с насыщением пяти тысяч человек упоминается во всех четырёх евангелиях), поэтому их описания надо рассматривать комплексно. В синоптических Евангелиях традиционно выделяют 11 чудес, совершённых Иисусом, которые описаны у всех трёх евангелистов[6]. Евангелие от Иоанна содержит описание только семи чудес (три из них имеют параллели в синоптических Евангелиях). При этом Иоанн делает оговорку: «Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин. 21:25).
| Наименование чуда | Иллюстрация | Описание в Евангелиях | Краткое описание |
|---|---|---|---|
| Брак в Кане Галилейской (Первое чудо Иисуса Христа) | 
|
Ин. 2:1-12 | Во время брачного пира по просьбе своей матери Иисус превратил воду в вино. Православная и католическая традиция видят в этом выражение особой силы молитв Богородицы за людей[7]. |
| Исцеление сына царедворца | 
|
Ин. 4:43-54 | Когда Иисус Христос по дороге в Капернаум зашёл в Кану об этом узнал один из жителей Капернаума (царедворец Ирода). Он поспешил в Кану просить Иисуса прийти в Капернаум и исцелить его умирающего сына. Христос сказал ему: «вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес». Этим Христос веру, основанную на созерцании чудес, поставил ниже веры, основанной на понимании его учения[8]. На этот упрёк царедворец настойчиво стал просить «Господи! приди, пока не умер сын мой». Видя укрепление его веры, Христос сказал: «пойди, сын твой здоров». Царедворец поверил Иисусу и, идя домой, узнал от своих слуг, что сын его выздоровел в тот момент, когда Христос произнёс эти слова. После этого, как говорит евангелист, «уверовал сам и весь дом его». |
| Исцеление расслабленного при овечьей купальне | 
|
Ин. 5:1-16 | Совершено в купальне, располагавшейся у Овечьих ворот (через них прогонялись к храму жертвенные животные или был расположен рынок этих животных). Купальня называлась по-еврейски Вифезда, что значит: «дом милосердия». Вода из купальни считалась чудодейственной, когда «ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в неё по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью». При купальне лежал расслабленный, страдающий своей болезнью 38 лет и почти потерявший надежду на исцеление, так как некому было опустить его в купальню при возмущении воды. Иисус сказал ему: «возьми постель твою и ходи». И он тотчас выздоровел, и взял постель свою и пошёл. Было же это в день субботний. Видя расслабленного, несущего свою постель, иудеи говорили: «сегодня суббота; не должно тебе брать постели», на что он отвечал — «Кто меня исцелил, Тот мне сказал: возьми постель твою и ходи», но не мог сказать, кто исцелил его. Позже в храме его встретил Иисус и сказал: «вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже». Когда стало известно, кто совершил исцеление в субботу, то «искали убить Его Иудеи за то, что Он не только нарушал субботу, но и Отцем Своим называл Бога, делая Себя равным Богу». |
| Исцеление сухорукого | 
|
Мф. 12:9-14; Мк. 3:1-6; Лк. 6:6-11 | Чудо было совершено Иисусом в субботу при фарисеях, которые упрекнули его в нарушении закона Моисея, на что Христос им ответил: «…кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадёт в яму, не возьмет её и не вытащит? Насколько же человек лучше овцы! И так можно в субботы делать добро». |
| Исцеление расслабленного в Капернауме | 
|
Мф. 9:1-8; Мк. 2:1-12; Лк. 5:17-26 | К городе Капернауме Иисус Христос учил в одном доме, и из-за множества слушавших его людей к нему не могли принести расслабленного. Тогда его друзья раскрыли кровлю и спустили постель больного вниз. Иисус сказал расслабленному: «Чадо! прощаются тебе грехи твои». Слышавшие это фарисеи сочли эти слова богохульством, но, зная их мысли, он сказал: «…что легче сказать: прощаются тебе грехи твои, или сказать: встань и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, говорю тебе (обратился Он к расслабленному): встань, возьми постель твою и иди в дом твой». |
| Воскрешение сына вдовы Наинской | 
|
Лк. 7:11-17 | Чудо упоминается только у одного евангелиста. У городских ворот Наина Христос увидел похоронное шествие: из города выносили для погребения умершего юношу, единственного сына матери-вдовы. Видя горе женщины, Иисус сжалился над ней и сказал: «Не плачь» и обратился к умершему: «Юноша! тебе говорю, встань!». Юноша, «поднявшись, сел и стал говорить». Всех объял страх, люди «славили Бога, говоря: великий пророк восстал между нами», однако не признали в Христе Мессию. |
| Исцеление бесноватых в стране Гадаринской (См. Имя мне — легион) |
|
Мф. 8:28-34; Мк. 5:1-20; Лк. 8:26-37 | Чудо было совершено в стране, лежавшей на восточном берегу Галилейского озера, называемой Гадаринской (у Марка и Луки) или Гергесинской (у Матфея). На берегу Иисуса и его учеников встретил бесноватый (у Матфея упоминается двое бесноватых). Он «увидев же Иисуса издалека, прибежал и поклонился Ему, и, вскричав громким голосом, сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? заклинаю Тебя Богом, не мучь меня!». А после на вопрос Иисуса, как его имя, отвечал: «Легион», указав этим на обитание в нём большого количества нечистых духов. Бесы просили Иисуса «не высылал их вон из страны той», а пустить их в стадо пасущихся рядом свиней. Иисус позволил им и «всё стадо свиней бросилось с крутизны в море и погибло в воде». По утверждению Марка погибло около двух тысяч свиней. Христос не позволил исцелённому последовать за ним «а сказал: иди домой к своим и расскажи им, что сотворил с тобою Господь и как помиловал тебя». При этом жители города были напуганы этим чудом — «весь город вышел навстречу Иисусу; и, увидев Его, просили, чтобы Он отошел от пределов их». |
| Исцеление бесноватого в Капернауме | 
|
Мк. 1:21-28; Лк. 4:31-37 | Когда Христос учил в капернаумской синагоге, там находился человек, одержимый нечистым духом, который неожиданно закричал: «Оставь, что Тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришел погубить нас; знаю Тебя, Кто Ты, Святый Божий». Это стало невольным исповеданием истины от нечистого духа, вызванное присутствием Сына Божия. Этим исповедованием Иисуса Христа как Бога дьявол надеялся подорвать доверие к нему в людях[8], и поэтому Иисус запретил ему свидетельствовать о нём, сказав: «Замолчи и выйди из него!». Бесноватый упал среди синагоги и встал совершенно здоровым, бес вышел из него. Оба евангелиста отмечают сильное впечатление, которое произвело на всех это исцеление бесноватого — «И напал на всех ужас, и рассуждали между собою: что это значит, что Он со властью и силою повелевает нечистым духам, и они выходят?» |
| Исцеление Петровой тёщи и множества людей | 
|
Мф. 8:14-15; Мк. 1:30-31; Лк. 4:38-39 | Данное чудо Марк и Лука описывают в непосредственной связи с предыдущим. Выйдя из синагоги, Иисус вошёл в дом Симона (Петра). Тёща Петрова оказалась тяжко больной (Лука, как врач, поясняет что это была «сильная горячка». По слову Иисуса, горячка оставила её и «она встала и служила им». Исцеление в синагоге бесноватого, а затем тёщи Симона произвели сильное впечатление на народ, и к дверям дома Симона, по захождении солнца, стали приносить больных и бесноватых, так что «весь город собрался к дверям». Христос исцелял людей и изгонял духов. При описании данного чуда Матфей поясняет, что в этом массовом исцелении больных сбылось пророчество Исайи, сказавшего: «Он взял на Себя наши немощи и понес болезни»[8]. |
| Огромный улов рыбы | 
|
Лк. 5:1-11 | Описывается только Лукой. Чудо совершено перед призванием Иисусом первых апостолов — Симона (Петра) и Андрея. Христос «учил народ» у озера Геннисаретского и, окончив проповедь, «сказал Симону: отплыви на глубину и закиньте сети свои для лова». Симон, как опытный рыбак, сказал — «Наставник! мы трудились всю ночь и ничего не поймали, но по слову Твоему закину сеть». Закинув сеть, они поймали «великое множество рыбы, и даже сеть у них прорывалась». Уловом были заполнены две лодки, которые начали тонуть. Увидев это, «Симон Петр припал к коленям Иисуса и сказал: выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный». Видя ужас Петра, Иисус ответил ему: «не бойся; отныне будешь ловить человеков». Далее, как повествует евангелист, первые апостолы «оставили все и последовали за Ним». |
| Исцеление прокажённого | 
|
Мф. 8:2-4; Мк. 1:40-45; Лк. 5:12-15 | Прокажённый, исполненный веры, «увидев Иисуса, пал ниц, умоляя Его и говоря: Господи! если хочешь, можешь меня очистить». Вера его была так сильна, что он нарушил закон, запрещающий ему подходить к здоровым людям[8]. В ответ на эту смиренную просьбу Иисус коснулся его, показав, что он не связан запретом прикасаться к нечистому, и сказал: «Хочу, очистись». И тотчас проказа сошла с него. Исполняя закон Моисея, Христос велит исцелённому пойти показаться священнику и просит никому не разглашать о совершившемся чуде. |
| Укрощение бури | 
|
Мф. 8:23-27; Мк. 4:35-41; Лк. 8:22-25 | Когда Иисус с учениками переправлялся на лодке через Галилейское озеро поднялась сильная буря, грозившая опрокинуть лодку. Испуганные ученики разбудили Иисуса, и тот запретил ветру и сказал воде: «умолкни, перестань», а затем, обратившись к ученикам, сказал: «Что вы так боязливы? Где ваша вера?». Ученики же в страхе и удивлении говорили друг другу: «Кто же это, что и ветрам повелевает и воде, и повинуются Ему?!» |
| Воскрешение дочери Иаира | 
|
Мф. 9:18-26; Мк. 5:21-43; Лк. 8:41-56 | У начальника синагоги Иаира была при смерти единственная дочь. Он пришёл ко Иисусу Христу и просил его, говоря: «дочь моя при смерти; приди и возложи на неё руки, чтобы она выздоровела и осталась жива». Видя его веру, Иисус пошёл с ним, но на пути встретил слугу, который сообщил Иаиру «дочь твоя умерла; не утруждай учителя», но Иисус сказал: «не бойся, только веруй, и будет спасена». Подойдя к дому и видя плачущих людей Иисус сказал им: «не плачьте; девица не умерла, но спит», но люди не поняли его слов и стали смеяться над ним. Взяв с собою только родителей девушки и трёх апостолов — Петра, Иакова и Иоанна, Иисус вошёл в комнату, где лежала умершая девица и взяв её за руку сказал: «талифа куми», что значит; «девица, тебе говорю, встань!». И девица тотчас встала и начала ходить. Иисус велел дать ей есть и запретил её родителям разглашать о происшедшем, но слух об этом разнесся по всей стране. |
| Исцеление кровоточивой женщины | 
|
Мф. 9:20-22; Мк. 5:25-29; Лк. 8:43-48 | Чудо было совершено Иисусом по дороге в дом Иаира. Женщина, двенадцать лет страдавшая кровотечением, верившая, что ей достаточно коснуться одежд Христа, чтобы выздороветь, подошла к нему и дотронулась до края его одежды. «И тотчас иссяк у ней источник крови, и она ощутила в теле, что исцелена от болезни». Иисус почувствовал, что в этот момент «вышла из Него сила», спросил, кто коснулся его. Женщина «пала пред Ним и сказала Ему всю истину». Иисус же обратился к ней со словами: «вера твоя спасла тебя». |
| Насыщение 5000 народа пятью хлебами | 
|
Мф. 14:14-21; Мк. 6:32-44; Лк. 9:10-17; Ин. 6:1-15 | Это единственное чудо, о котором упоминают все евангелисты. Иисус проповедовал в пустынном месте, и ученики попросили его отпустить людей, чтобы те могли пойти и купить себе пищи. Христос ответил ученикам: «не нужно им идти; вы дайте им есть». В ответ на сомнение учеников, как можно накормить пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами, Иисус Христос взял пищу в руки и, посмотрев на небо, благословил её, разломил и дал ученикам, а ученики раздавали народу. По утверждению евангелиста: «ели, и насытились все; и оставшихся у них кусков набрано двенадцать коробов». |
| Насыщение 4000 народа семью хлебами | 
|
Мф. 15:32-38; Мк. 8:1-9 | Совершено в обстоятельствах аналогичных предыдущему чуду, только «ели все и насытились; и набрали оставшихся кусков семь корзин полных, а евших было четыре тысячи человек, кроме женщин и детей». |
| Исцеление слепого в Вифсаиде | Мк. 8:22-26 | ||
| Хождение Иисуса Христа по водам | 
|
Мф. 14:22-36; Мк. 6:45-56; Ин. 6:16-21 | Когда ученики Христа переправлялись на лодке на другую сторону Галилейского озера к Вифсаиде Галилейской, они увидели Иисуса, идущего по воде, подумали, что это призрак, и от страха закричали. Иисус Христос заговорил с ними: «успокойтесь, это Я, не бойтесь». Тогда апостол Петр воскликнул: «Господи! если это Ты, то повели мне прийти к Тебе по воде». Христос сказал: «иди». Петр вышел из лодки и пошёл по воде, но, испугавшись волн, усомнился, стал тонуть и закричал: «Господи! спаси меня». Христос протянул ему руку и сказал: «маловерный! зачем ты усомнился?». Когда Иисус вошёл в лодку, ветер утих, и ученики подошли, поклонились ему и сказали: «воистину Ты — Сын Божий». |
| Исцеление дочери хананеянки | 
|
Мф. 15:21-28; Мк. 7:24-30 | Чудо исцеления было совершено заочно. Изначально на просьбу хананеянки Иисус ответил: «Я послан только к погибшим овцам дома израилева» и добавил — «дай прежде насытиться детям; ибо не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Женщина смиренно ответила на это: «Так Господи! но и псы едят крохи, падающие со стола господ их». Этими словами хананеянка показала не только великое смирение своё и сознание, что в язычестве человек не может быть так близок к Богу, как в истинной вере, но и выразила этим свою глубокую веру, что у милосердного Бога достанет милости на каждого человека[7]. После этих слов Иисус Христос сказал ей: «О женщина! Велика вера твоя. Да будет тебе по желание твоему». И дочь её исцелилась в тот час. |
| Исцеление бесноватого отрока | 
|
Мф. 17:14-23; Мк. 9:14-32; Лк. 9:37-45 | Исцеление было совершено сразу после Преображения. Иисус, спустившись с горы, был окружён людьми, и некий человек обратился к Нему с просьбой исцелить его сына, который «в новолуния беснуется и тяжко страдает, ибо часто бросается в огонь и часто в воду». Также этот человек сказал, что уже приводил своего сына к ученикам Христовым, но те не смогли исцелить его. Услышав это, Иисус воскликнул: «о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами и буду терпеть вас?» и повелел привести к нему отрока. Этим он выразил упрёк в маловерии своим ученикам (по некоторым толкованиям — всему иудейскому народу). Когда отрок ещё только шёл к Иисусу, «бес поверг его и стал бить; но Иисус запретил нечистому духу, и исцелил отрока, и отдал его отцу его». |
| Исцеление иерихонского слепца | 
|
Мф. 20:30-34; Мк. 10:46-52; Лк. 18:35-43 | Выходя из Иерихона по дороге в Иерусалим к Иисусу встретился слепец Вартимей (в рассказе евангелиста Матфея двое слепцов), который начал кричать «Иисус, Сын Давидов! помилуй меня!». В ответ на это Иисус спросил: «чего ты хочешь от Меня?». Слепец попросил о прозрении и был исцелён Иисусом. |
| Чудо со статиром | 
|
Мф. 17:24-27 | Обратившийся к апостолу Петру сборщик подати на храм задал вопрос «Учитель ваш не даст ли дидрахмы?», надеясь, что Иисус ответит отказом и это станет обвинением против него. Пётр сразу сказал, что они заплатят налог. Придя к Иисусу, он рассказал ему о просьбе сборщика подати и услышал от Христа вопрос: «Симон? цари земные с кого берут пошлины или подати? с сынов ли своих, или с посторонних? Петр говорит Ему: с посторонних. Иисус сказал ему: итак сыны свободны.» Но, чтобы не соблазнить никого своим поведением, Иисус повелел Петру пойти к морю и сказал: «первую рыбу, которая попадется, возьми, и, открыв у ней рот, найдешь статир; возьми его и отдай им за Меня и за себя» |
| Исцеление слепорождённого | 
|
Ин. 9:1-38 | Иисус по случаю одного праздника был в Иерусалимском храме и после своей проповеди, вышел из него и, проходя по улице, встретил человека слепого от рождения. Ученики спросили у него: «Равви! Кто согрешил, он или родители его, что родился слепым?». Иисус ответил: «не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нём явились дела Божии». После этих слов он плюнул на землю, сделал брение (грязь) и помазал брением глаза слепому, сказав ему: «пойди, умойся в купальне Силоам». Слепорожденный пошёл к Силоамской купальне, умылся и стал видеть. |
| Исцеление десяти прокажённых | 
|
Лк. 17:11-19 | При входе в селение Христа встретили десять прокаженных (девять иудев и один самарянин). Не смея подойти к Иисусу, они издали кричали «Иисус Наставник! помилуй нас». Христос сказал им: «пойдите, покажитесь священникам», и, пока шли, они излечились от проказы. Увидев своё исцеление, только самарянин вернулся и поблагодарил Христа, иудеи же остались неблагодарными. Назидательное значение данного чуда, по учению церкви, состоит в том, что верующие должны быть благодарными Богу за все его милости. |
| Исцеление глухонемого косноязычного | 
|
Мк. 7:31-37 | Выйдя из пределов Тирских и Сидонских, Иисус опять пошёл к морю Галилейскому через пределы Десятиградия. Привели к Нему глухого косноязычного и просили Его возложить на него руку. Иисус, отведя его в сторону от народа, вложил персты Свои в уши ему и, плюнув, коснулся языка его; и, воззрев на небо, вздохнул и сказал ему: «еффафа», то есть: отверзись. И тотчас отверзся у него слух и разрешились узы его языка, и стал говорить чисто. И повелел им не сказывать никому. Но сколько Он ни запрещал им, они ещё более разглашали. И чрезвычайно дивились, и говорили: все хорошо делает, — и глухих делает слышащими, и немых — говорящими. |
| Воскрешение Лазаря | 
|
Ин. 11:1-57; Ин. 12:9-11. | Вспоминается Православною церковью в субботу на шестой неделе Великого Поста (на кануне Вербного Воскресенья). |
| Чудесный лов 153 рыб при третьем явлении ученикам по воскресении. | Ин. 21:1-14 |
Богословские толкования
| |
|---|
|
Святитель Игнатий (Брянчанинов) дал следующую характеристику чудес, совершённых Иисусом:
Чудеса Христовы были осязательны; они были ясны для самых простейших людей; ничего в них не было загадочного; всякий мог удобно рассмотреть их; для сомнения и недоумения, чудо ли это, или только представление чуда, не было места. Чудеса Богочеловека имели множество свидетелей, из которых большая часть были или враждебны Ему… Самые злейшие враги Господа не отвергали их, старались только уничижить их богохульным претолкованием и всеми средствами, которые внушались им лукавством и злобою. В чудесах Господа не было никакой суетности, никакого эффекта; ни одного чуда не сделано напоказ человекам; все чудеса прикрывались покровом Божественного смирения. Они составляют собою цепь благодеяний страждущему человечеству[9].
— Игнатий (Брянчанинов). О чудесах и знамениях
Протоиерей Александр Шмеман в свой работе «О чуде» отмечает, что Иисус творил чудеса не для пробуждения в людях веры, а, напротив, они совершались именно по людской вере[10]. Как пример этого он приводит случай, когда Иисус в «придя в отечество Своё… не совершил там многих чудес по неверию их» (Мф. 13:54-58).
Тексты
- s:Чудеса Христовы по Евангелию от Марка (Григорий Богослов)
- s:Чудеса Христовы по Евангелию от Иоанна (Григорий Богослов)
- s:Чудеса Христовы по Евангелию от Луки (Григорий Богослов)
- s:Чудеса Христовы по Евангелию от Матфея (Григорий Богослов)
См. также
Напишите отзыв о статье "Чудеса Иисуса Христа"
Примечания
- ↑ [www.dorogadomoj.com/d212cih.html ЧУДЕСА ГОСПОДА ИИСУСА ХРИСТА]
- ↑ [books.google.ru/books?id=CfypdczPmDQC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Св. Константин Пархоменко. Чудеса Христовы. СПб, 2003]
- ↑ [azbyka.ru/hristianstvo/iisus_hristos/mitropolit_kirill_slovo_pastyrya_48-all.shtml Чудо. Чудеса Христовы. Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл]
- ↑ [www.odinblago.ru/pisanie/bulgakov_o_chudesah_evang/3/ Прот. Сергий Булгаков. О чудесах Евангельских ]
- ↑ Иоанн Златоуст. Толкование на Матфея Евангелиста. Т. I. СПб., 1901. С. 452
- ↑ [www.krotov.info/spravki/temy/ch/chudo.html#92 Чудеса и рассказы о чудесах // Иисус и евангелия. М., 2003 г.]
- ↑ 1 2 Серафим Слободской. Закон Божий
- ↑ 1 2 3 4 [www.russian-inok.org/books/averkiy.html Аверкий (Таушев), архиепископ. Руководство к изучению Священного Писания]
- ↑ Игнатий (Брянчанинов). [www.wco.ru/biblio/books/ignbr6/Main.htm О чудесах и знамениях]
- ↑ Шмеман А. «О чуде» // Чудеса истинные и ложные. М. 2008. ISBN 978-5-89101-269-1. С. 581
Ссылки
Отрывок, характеризующий Чудеса Иисуса Христа
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
