Чудо (фильм, 2009, Россия)

Чудо
Жанр	мистическая драма
Режиссёр	Александр Прошкин
Продюсер	Рубен Дишдишян Сергей Даниелян Арам Мовсесян Юрий Мороз
Автор сценария	Юрий Арабов
В главных ролях	Мария Бурова Сергей Маковецкий Константин Хабенский Полина Кутепова Александр Потапов
Оператор	Геннадий Карюк Александр Карюк
Длительность	110 мин
Страна	Россия Россия
Язык	русский
Год	2009
IMDb	ID 1197626
Выход фильма «Чудо»

К:Фильмы 2009 года

«Чудо» — фильм режиссёра Александра Прошкина, участник конкурсной программы 31-го Московского международного кинофестиваля, где удостоен специального приза за режиссуру «Серебряный Георгий». В кинопрокат фильм вышел 12 ноября 2009 года.

Сюжет

1956 год. В одном доме в городе Гречанске живут мать с дочерью Татьяной. Обе не верят в Бога, но в углу на полочке стоят иконы, которые достались в наследство от бабки. Дочь с довольно грубым мужеподобным характером, а мать более спокойная и тихая, поэтому, когда Татьяна заставляет мать вынести из дома иконки, матери ничего не остаётся, как согласиться. Остается только икона Николая Чудотворца, потому что возлюбленного дочери, о котором в начале фильма упоминается лишь вскользь, зовут Николай. На следующий день с утра в закрытое окно влетает сизарь и, разбив стекло, замертво падает на стол. Птица в доме — к безумию, выясняет мать из книги с приметами.

Наступает вечер, и в гости к Татьяне начинают подходить молодые люди, потому что у Татьяны день рождения. А мать вынуждена остаться на улице, так как её в дом не пускают, чтобы не мешала молодым веселиться. В самый разгар веселья молодые танцуют парами, а Татьяна берёт с полочки икону Николая Чудотворца и начинает танцевать с ней. В это время мать сидит на улице и греется около костра, как в доме что-то происходит, и напуганные гости с криками выбегают из дома, а Татьяна так и не появилась.

Далее выясняется, что Татьяна застыла на месте, её кожа окаменела и сдвинуть её с места не получается. Попытались сломать пол, вместо этого ломаются инструменты. При этом у девушки наблюдаются признаки жизни, например, слабое дыхание. Ничего не оставалось, как оставить девушку в доме, как стояла, а около дома выставить наряд милиции, чтобы никто не входил.

В те времена запрещалось говорить о каких-то чудесах, всё должно было объясняться с материалистических позиций, а тут девушка с иконой в руках окаменела. Чиновники тряслись от страха, говорили о провокации американцев, но о чуде не говорили ничего — боялись.

Далее мы знакомимся с самим Николаем. Это репортёр из областной газеты «Волжская правда», который как раз недавно посетил Гречанск. У него есть жена, но на стороне ещё несколько женщин. Вот и Татьяну он «склеил», как он сам говорит. А тут такое дело — чудо, и его снова отправляют в Гречанск. Далее ему «тюльку под нос подсунули», якобы девушка действительно застывала на месте, но уже снова нормально себя чувствует. Понятное дело, Николай, лично знакомый с Татьяной, сразу понимает, что его обманывают. В итоге он находит Татьяну, застывшую на месте с иконой в руках и пишет статью по-честному — пытается объяснить «стояние» девушки с материалистических позиций. Для статьи он использует похожие симптомы из медицинской энциклопедии. Однако главный редактор статью зарезает, а Николай увольняется.

Затем в Гречанск приезжает сам Хрущёв. Увидев девушку, которая простояла к этому моменту уже 128 дней, он обомлел на несколько секунд. А потом попросил забрать икону у Татьяны. Забрать икону смог инок — сын местного священника. В этот же момент девушка ожила. Хрущёв улетает в Москву.

Девушку отправляют на обследование в больницу, но выясняется, что она здорова. Тогда, решив, что она была в сговоре против Советской власти, стали её допрашивать. Но она не реагировала на обвинения и грубость, оставалась в молчании. Её направили в камеру к заключённым мужчинам, чтобы напугать, но в итоге испугались сами заключённые, когда узнали, что это та самая Татьяна, о которой к тому моменту разошлось много слухов.

Надо сказать, что характер Татьяны полностью изменился. Она стала как будто бы безразлична ко всему, что происходит, но не потеряла рассудок. Она может творить чудо, например, она прикосновением руки заживляет рану на лице старика. Но не стремится к чудотворению. Решив, что девушка сошла с ума, её определяют в местную психиатрическую больницу. На последних кадрах ей остригают волосы, и в этот момент в окно стучится голубь со сломанным крылом. Она поворачивает лицо в сторону окна и улыбается. Голубь улетает.

В ролях

• Мария Бурова (дебют) — Татьяна Скрыпникова
• Сергей Маковецкий — уполномоченный по делам религии Кондрашов
• Константин Хабенский — журналист Николай Артемьев
• Полина Кутепова — жена Николая Наташа Артемьева
• Александр Потапов — Никита Сергеевич Хрущёв
• Виктор Шамиров — священник отец Андрей
• Виталий Кищенко — майор милиции Першин
• Ольга Лапшина — Клавдия Ивановна
• Зураб Кипшидзе — Альберт Вахтангович
• Дима Опанасенко — Саша Голубцов
• Вячеслав Батраков — дядя Антип
• Наталья Гандзюк — жена отца Андрея
• Камиль Тукаев — Валериан Григорьевич
• Владимир Кабалин — столяр
• Анна Уколова — Галя
• Тимофей Трибунцев — Пашка
• Сергей Новиков — архиерей
• Дарья Румянцева — Лжетатьяна
• Вячеслав Степанян — эпизод
• Ольга Дегтярева — врач
• Степан Пивкин — парень
• Марина Соколова — эпизод

Съёмочная группа

• Сценарист: Юрий Арабов
• Режиссёр-постановщик: Александр Прошкин
• Художник-постановщик: Екатерина Татарская
• Операторы-постановщики: Геннадий Карюк, Александр Карюк

Съёмки фильма

Значительная часть съёмок фильма проходила в пригороде Тулы — посёлке Косая Гора. Для съёмок фильма был построен дом, подобный тому, в котором, по легенде, жила Зоя (г. Куйбышев, ул. Чкалова, 84). Однако в фильме дом расположен с видом на металлургический завод, тогда как куйбышевский дом Зои находился в центре города вдали от заводов (а металлургический завод в Куйбышеве на тот момент ещё не был построен).

Также съёмки проходили на вокзале, в отделении милиции Ясногорска, в Заокской типографии, в здании «Тулаугля» и в тульском доме офицеров, где, по сюжету, проживает Хрущёв. Последние планы фильма сняты в музее-усадьбе «Ясная Поляна».

Стояние Зои

Фильм основан на самарской городской легенде о стоянии Зои. События происходили в 1956 году в Куйбышеве. Утверждается, что в доме 84 по улице Чкалова жила некая Клавдия Болонкина. Её сын Николай в новогоднюю ночь решил пригласить друзей. Среди приглашенных якобы была девушка Николая, Зоя Карнаухова. Когда все подруги были с парнями, Зоя всё сидела одна, Коля задерживался. Когда начались танцы, она заявила: «Если нет моего Николая, буду с Николой Угодником танцевать!». И направилась к углу, где висели иконы. Друзья ужаснулись: «Зоя, это грех», но она сказала: «Если есть Бог, пусть он меня накажет!».

Взяла икону, прижала к груди. Вошла в круг танцующих и вдруг застыла, словно вросла в пол. Её невозможно было сдвинуть с места, а икону нельзя было взять из рук — она будто приклеилась намертво. Внешних признаков жизни девушка не подавала. Но в области сердца был слышен едва уловимый стук. О событии быстро узнал весь город, милиция боялась подходить к обездвиженной Зое, врачи ничем не могли помочь, когда они пытались сделать укол, иглы ломались и не проходили в кожу. Приходили священники и тоже ничем не могли помочь, но потом появился иеромонах Серафим. Он смог вытащить икону из рук Зои и позже сказал, что её стояние закончится в день Пасхи. Так оно и произошло, Зоя простояла 128 дней.

Режиссёр Прошкин считает эту историю былью. Протоиерей Всеволод Чаплин подтверждает, что об этом «таинственном явлении» имеется «множество свидетельств». Источником истории послужил фельетон «Дикий случай», опубликованный в городской газете «Волжская коммуна» 24 января 1956 года «по решению 13−й Куйбышевской областной партконференции, созванной в срочном порядке в связи с религиозными волнениями в городе».

Ссылки

• «Чудо» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Чудо (фильм, 2009, Россия)

Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]