Чупан-ата

Чупан-атаЧупан-ата

</tt> </tt> </tt> </tt> </tt>

Чупан-ата узб. Chupon-ota
Возвышенность Чупан-ата. Фотография С. М. Прокудина-Горского
39°41′06″ с. ш. 67°01′41″ в. д.39.68500° с. ш. 67.02806° в. д. / 39.68500; 67.02806
Страна	Узбекистан Узбекистан
Регион	Самаркандская область
Высшая точка	826 м
Чупан-ата

Эта статья — о возвышенности и мавзолее близ Самарканда. О мавзолее в Ташкенте см. Чупан-ата (мавзолей, Ташкент).

Чупан-ата (узб. Chupon-ota Чупаната) — возвышенность на северо-восточной окраине Самарканда (Республика Узбекистан) с мазаром XV века на вершине. Наивысшая точка города. В средние века была известна под названием Кухак. У её подножия некогда находились сады Баги-Майдан и Багча, двухэтажный загородный дворец Чил-Сутун и обсерватория Улугбека. Чупан-ата также знаменита тем, что на её склонах 1 мая 1868 года русские войска под командованием генерала К. П. Кауфмана разгромили армию бухарского эмира Музаффара, в результате чего Самарканд был присоединён к Российской империи.

Описание

Возвышенность Чупан-ата расположена на северо-восточной окраине Самарканда недалеко от реки Зеравшан. Она занимает площадь около 800 гектаров и имеет высоту 826 м над уровнем моря. Вершина Чупан-аты возвышается над Самаркандом на 100 метров, благодаря чему с неё открывается прекрасный вид на город.

Чупан-ата для жителей Самарканда является легендарным и культовым местом. Согласно мифу более чем за тысячу лет до рождения пророка Мухаммеда местность к северо-востоку от города представляла собой равнину. Жестокий иноземный завоеватель подступил к городу, намереваясь истребить его жителей. Самаркандцы, бывшие в то время ещё язычниками, обратились с мольбами о защите к своим богам, но те остались глухи к их просьбам. Тогда горожане разбили всех идолов, и стали просить помощи у Аллаха. «Бог земли и неба, запада и востока» внял их молитвам и в ночь перед штурмом истребил войско захватчиков, обрушив на него огромный камень, перенесённый с гор Сирии. Утром избавленные от врага жители Самарканда пошли посмотреть на появившуюся из ниоткуда гору и обнаружили на ней спящего пастуха. Старца, прозванного в народе Чупан-ата (Пастух-отец), стали почитать как спасителя города и покровителя скотоводов. Примечательно, что легенда имеет под собой некоторые основания. Так, сланец и красная глина, из которых образована возвышенность, не характерны для этой местности. Во время археологических работ на склонах высоты неоднократно находили различные воинские принадлежности — латы, шлемы, кольчуги, пики, наконечники стрел и тому подобное. Чупанатинская глина с XII века широко использовалась жителями Самарканда для производства жаростойкой посуды. Изделия из неё заметно отличаются от прочей керамики самаркандских ремесленников. Плитняк из чупанатинского сланца применялся в строительстве. Из него в частности выполнены фундаменты сооружений конца ХIV — начала XV веков у мавзолея Гур-Эмир.

Освоение подножия высоты началось ещё во времена Амира Тимура, который разбил здесь сад Баги-Майдан. В правление его внука Улугбека в саду был построен двухэтажный загородный дворец Чил-Сутун, а по соседству обустроен ещё один садово-парковый комплекс — Багча, посреди которого правитель Самарканда возвёл фарфоровый павильон Чинни-хана, материалы для строительства которого были специально завезены из Китая. Основатель империи Великих моголов Захир ад-дин Мухаммад Бабур, неоднократно бывавший в Самарканде, так описывал эту местность:

У подножья холма Кухак, на западной стороне, [Улугбек мирза] разбил сад, известный под названием Баг-и Майдан. Посреди этого сада он воздвиг высокое здание, называемое Чил-Сутун, в два яруса. Все его колонны — каменные. По четырём углам этого здания пристроили четыре башенки в виде минаретов; лестницы, ведущие наверх, находятся в этих четырёх башнях. В других местах там всюду [стоят] каменные колонны; некоторые из них витые, многогранные. В верхнем ярусе со всех сторон айван [тоже] на каменных столбах, а посреди айвана беседка о четырёх дверях; приподнятый пол этого здания весь выстлан камнем. Возле этой постройки, у подножья холма Кухак, Улугбек мирза разбил еще один садик. Там он построил большой айван, на айване поставили огромный каменный престол. Длина его примерно четырнадцать-пятнадцать кари, ширина — семь-восемь кари, высота — один кари. Такой огромный камень привезли из очень отдалённых мест. Посредине его — трещина; говорят, что эта трещина появилась уже на месте после того, как камень привезли. В этом садике тоже есть беседка, вся нижняя часть стен в ней из фарфора, её называют Чинни-Хана

— Захируддин Бабур. Бабур-наме. Стр. 61

В 1424—1428 годах Улугбек построил здесь же одну из самых больших по тем временам обсерваторий на Востоке. Постройки Улугбека у подножия холма Кухак не сохранились. В результате археологических работ, проведённых В. Л. Вяткиным в 1908 году и В. А. Шишкиным в 1948 году, удалось обнаружить только фундамент обсерватории и фрагмент огромного измерительного прибора — секстанта. Зато до наших дней хорошо сохранился мазар Чупан-ата, построенный на вершине возвышенности между 1430 и 1440 годами. Первоначальное назначение этого строения Улугбека неясно. В связи с тем, что на мазаре не было обнаружено следов древнего захоронения, некоторые учёные полагают, что это здание могло служить заставой или маяком. Культ Чупан-ата с этим местом связали уже в более поздние времена пастухи, которые пасли скот на склонах возвышенности. Мавзолей Чупан-ата — это квадратное сооружение с крестовидным в плане залом. Сбоку к нему пристроены ещё два небольших подсобных помещения. Над основным объёмом возвышаются четыре арки, на парусах которых лежит двойной купол с непропорционально высоким цилиндрическим барабаном. Мавзолей был декорирован мозаикой из глазурованных кирпичиков, которая с течением времени полностью осыпалась. Мазар некогда был обнесён забором из саманного кирпича, фрагменты которого видны до сих пор. В 2011 году в мавзолее Чупан-ата были начаты реставрационные работы. В настоящее время восстановлен эпиграфический орнамент барабана купола, а сам купол покрыт бирюзовыми плитками. Доступ к мавзолею несколько затруднён, так как он находится на территории Самаркандского радиотелевизионного передающего центра, но со временем местные власти планируют включить его в перечень туристических объектов.

Литература

• Легенды о Самарканде / сост. Н. Якубов. — Самарканд, 1990. — С. 24 - 27. — 64 с.
• Арапов А. В. Самарканд. Шедевры Центральной Азии. Изд. 2-е перераб. — Ташкент: «San’at», 2008. — 112 с. — ISBN 978-9943-322-36-3.
• Alexey Arapov. [www.alexarapov.narod.ru/sam87.html Mazar of Chupan-ata. The arch bridge] // [www.alexarapov.narod.ru/sam01.html Samarkand. Masterpieces of Central Asia]. — Tashkent: «San’at», 2004. — С. 87. — 96 с.
• Петров-Водкин К. С. Самаркандия. Из путевых набросков 1921 года. — Петроград: Аквилон, 1923. — 49 с.
• Материалы к исторической географии Самаркандского вилайета // Справочная книжка Самаркандской области на 1902 год, вып. VI. — Самарканд: Самаркандский Областной Статистический комитет, 1902. — С. 43.
• Марков Е. Л. Россия в Средней Азии: Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге: в 2 т. — СПб: Типография М. М. Стасюлевича, 1901. — Т. 1. — 518 с.
• Захириддин Мухаммад Бабур. Бабур-наме. Записки Бабура. — Ташкент: Издательство Академии наук УзССР, 1958. — С. 61. — 524 с.

Отрывок, характеризующий Чупан-ата

В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.