Чупров, Александр Иванович

Александр Иванович Чупров
Дата рождения:	6 (18) февраля 1842(1842-02-18)
Место рождения:	Мосальск, Калужская губерния, Российская империя
Дата смерти:	24 февраля (8 марта) 1908(1908-03-08) (66 лет)
Место смерти:	Мюнхен, Германская империя
Страна:	Российская империя
Научная сфера:	экономика, статистика, экономика железнодорожного транспорта
Учёное звание:	член-корреспондент СПбАН
Альма-матер:	юридический факультет МГУ

Алекса́ндр Ива́нович Чупро́в (6 [18] февраля 1842, Мосальск — 24 февраля [8 марта] 1908, Мюнхен) — российский учёный-экономист, статистик, общественный деятель. Член-корреспондент Петербургской АН.

Биография

Родился в семье протоиерея Иоанна Филипповича Чупрова.

По окончании с отличием Калужской духовной семинарии поступил в Петербургскую духовную академию, но под впечатлением от произведений Н. Г. Чернышевского и Д. И. Писарева, проучившись год, в 1862 году перешёл на юридический факультет Московского университета, который окончил в 1866 году, став стипендиатом кафедры политической экономии и статистики. В 1868 году он стал одним из организаторов московского Общества распространения технических знаний.

Одним из его учителей был крупный учёный того времени профессор Иван Кондратьевич Бабст, который в это время занялся изучением железнодорожного дела, совмещая это с практической работой в управлении Уральской горнозаводской железной дороги. Под влиянием И. К. Бабста у Чупрова появился научный интерес к железнодорожной проблематике и после сдачи в 1870 году магистерского экзамена по политэкономии — у И. К. Бабста и полицейскому праву — у В. Н. Лешкова он начал подготовку своей диссертации. В июле 1872 года он уехал в двухлетнюю заграничную командировку: слушал лекции в Лейпциге, Мюнхене, Гейдельберге и Вене и изучал западноевропейскую хозяйственную деятельность. После завершения зарубежной командировки начал читать курсы политической экономии для студентов 1 и 2 курсов юридического факультета Московского университета.

Защита магистерской диссертации «Железнодорожное хозяйство. Его экономические особенности и его отношение к интересам страны» состоялась 25 апреля 1875 года. Первым официальным оппонентом на защите был один из крупнейших экономистов того времени академик Иван Иванович Янжул. Второй том этой работы под названием «Условия, определяющие движение и сбор на железных дорогах. Валовой доход и его факторы. Количество товарных грузов» был защищён им в качестве докторской диссертации 28 апреля 1878 года. Опираясь на статистические данные Чупров провёл широкие обобщения законов железнодорожного хозяйства. После защиты докторской диссертации он был избран на должность ординарного профессора Московского университета по кафедре политэкономии и статистики.

Публикация двухтомника сразу выдвинула Чупрова в число авторитетных экспертов, и он был приглашён к участию в комиссии графа Э. Т. Баранова по исследованию железнодорожного дела в России и к участию в разработке «Общего устава российских железных дорог». В качестве специалиста он работал в комиссии В. К. Плеве по исследованию причин падения цен на сельскохозяйственные продукты (1888). Был активным участником съездов по техническому и профессиональному образованию.

А. И. Чупров — деятель земского движения, сторонник развития земских профессиональных школ; организатор и председатель статистического отделения Московского юридического общества (1883), ставшего центром земских статистиков. В 1881—1882 годах был членом московского городского статистического отдела; один из организаторов переписи населения Москвы в 1882 году. Заслуженный профессор Московского университета (1901).

Осенью 1899 года Чупров прекратил преподавание и выехал за границу для лечения, откуда уже не вернулся. В 1904 году в Париже он смог прочитать курс лекций в Русской высшей школе общественных наук, ставший основой книги «Мелкое земледелие и его основные нужды». Умер А. И. Чупров от сердечного приступа 24 февраля (8 марта) 1908 года в Мюнхене, во время визита к немецкому экономисту Вальтеру Лотцу. Похоронен был в Москве, на Ваганьковском кладбище.

Сын А. И. Чупрова — Александр Александрович Чупров, известный российский статистик.

Научные интересы

Экономика железнодорожного транспорта, промышленности, сельскохозяйственная конъюнктура. Разделял взгляды исторической и этической школ политической экономии, (частично) научного социализма.

Сыграл важную роль в формировании отечественной концепции профессионально-технического образования. Провёл исследования в области экономической эффективности профессионального обучения и грамотности и их влияния на производительность труда.

Одним из его учеников был художник В. В. Кандинский, который оценивал Александра Ивановича как «высоко одарённого ученого и одного из редчайших людей, каких я встречал в жизни».

Экономика железнодорожного транспорта

Чупров считается основателем экономики железнодорожного транспорта как самостоятельной научной дисциплины.

Научно-исследовательская деятельность в сфере железных дорог до 1870-х годов была сконцентрирована на вопросах проектирования и строительства дорог, а также организации эксплуатационной работы. Специальной экономической дисциплины в отрасли и в отраслевой науке не существовало. Чупров первый занялся тем, что его современники называли «экономической наукой по железнодорожному транспорту».

Анализируя издержки железнодорожных обществ, Чупров первым описал эффект масштаба: «по особым условиям, в которые поставлен труд и капитал в этой отрасли, меновая стоимость их услуг имеет постоянную тенденцию к понижению при всяком увеличении спроса. Чем больше возрастает потребность общества в дешевом провозе, тем дешевле он в действительности становится», а «увеличение спроса ведет здесь не к возрастанию издержек (как в земледелии), а к их уменьшению».

Кроме того, Чупров, по-видимому, первым исследовал эластичность спроса на железнодорожные перевозки по цене и сделал революционный вывод, что в сфере железнодорожных перевозок спрос гораздо менее эластичен, то есть меньше зависит от цены, чем в других отраслях. Он писал, что «понижение цен, производимое уменьшением провозной платы, не всегда сопровождается приращением спроса на товар, но если бы даже и произошла прибавка спроса, перевозка на железной дороге может возрасти лишь в том случае, если за этой прибавкой последует расширение производства». Изучая влияние тарифа на объём перевозок, Чупров использовал богатый фактический материал из отчетов крупнейших железных дорог и Главного Общества Российских железных дорог. Он констатирует, что строгой пропорциональности между размерами провозной платы и размерами движения не существует; есть такие предметы, на движение которых провозная плата не имеет заметного влияния (такова область товаров, в цену которых провозная плата входит лишь как незначительная составная часть). Из вышеперечисленного учёный делает вывод о том, что железные дороги, несмотря на всё техническое могущество, «несмотря на полную власть над провозными ценами, не в силах переделать данных им условий движения». Никакое «искусство железнодорожных управлений не создаст грузов там, где не дает их страна».

Вошедшая во все современные учебники «Экономики железнодорожного транспорта» формула о том, что особенностью транспортной услуги является неразделённость оказания услуги и её потребления также впервые была сформулирована Чупровым в «Железнодорожном хозяйстве»: «в перевозочной промышленности услуги железной дороги потребляются в тот же момент, как они производятся (производство и потребление сливаются в один процесс)».

Двухтомник Чупрова про железнодорожное хозяйство привлёк внимание Карла Маркса, который даже законспектировал для себя два тома «Железнодорожного хозяйства» (конспект опубликован в 12 томе «Архива Маркса и Энгельса», изданного в СССР в 1952 г.). Маркс использовал идеи Чупрова о транспорте как о ещё одной отрасли народного хозяйства во втором томе «Капитала».

Упомянутым двухтомником не исчерпывается вклад Чупрова в экономику железнодорожного транспорта; его перу принадлежит написанная в соавторстве с М. И. Мусницким книга «Упорядочение железнодорожных тарифов по перевозке хлебных грузов» (1890) и большое количество экономической публицистики, собранной впоследствии в сборник статей «Из прошлого русских железных дорог: статьи 1874—1895 гг.».

Политическая экономия

Экономическое мировоззрение Чупрова было эклектичным сочетанием классической политэкономии Джона Стюарта Милля (который в его лекциях лидирует в списке цитат с огромным отрывом), некоторых методологических идей Карла Менгера, а также немецкой исторической школы. Чаще всего, как в отечественной, так и в зарубежной литературе, Чупрова классифицировали как «народника». Он был сторонником выкупа частных дорог в казну и дальнейшей государственной эксплуатации железных дорог. Так, А. В. Аникин пишет: «Московский университет в конце XIX века служил оплотом либерально-народнических идей, а главой этого направления был Чупров». Аналогичную оценку взглядам Чупрова даёт в своей книге «История экономической мысли в России» Й. Цвайнерт: «главным выразителем взглядов народнического направления в академической среде был, бесспорно, Чупров, доминировавший в российской экономической науке 1870—1880-х гг.». При этом Чупров был сторонником трудовой теории стоимости. Й. Цвайнерт отмечает о лекциях Чупрова: «содержали фрагменты марксистского учения».

Общественная деятельность

С 1883 г. А. И. Чупров наряду с профессором Московского университета Иваном Ивановичем Янжулом и заведующим делами Статистического Отдела Московской городской думы М. Е. Богдановым вошёл в состав Комиссии по подготовке устава первой общедоступной бесплатной городской Библиотеки-читальни им. И. С. Тургенева. Председательствовала в Комиссии известная благотворительница и московская Потомственная Почетная Гражданка Варвара Алексеевна Морозова, пожертвовавшая на учреждение библиотеки 10 000 рублей. Разработанный Комиссией устав был рассмотрен и утвержден на заседании Московской городской думы в мае 1884 г. Согласно принятому тогда же приговору Думы № 47 было принято решение об устройстве в Москве Библиотеки-читальни им. И. С. Тургенева, дабы «доставить возможность пользоваться книгами тем слоям городского населения, которым, по состоянию их средств, существующие библиотеки недоступны». Новшеством библиотеки стало то, что «за пользование книгами, газетами и журналами» в ней «никакой платы» не взималось.

Библиография

Прижизненные издания

• Железнодорожное хозяйство. Его экономические особенности и его отношение к интересам страны. (1875)
• Условия, определяющие движение и сборы по железным дорогам, валовой доход и его факторы. Количество товарных грузов. (1878)
• О характере и причинах современного промышленного кризиса в Западной Европе (речь на торжественном собрании Московского университета 12 января 1889 г.).
• Демография на лондонском гигиеническом конгрессе («Юридический Вестник», 1892, № 2).
• Характеристика Москвы по переписи 1882 г.
• Товарные склады и их значение в виду американской конкуренции (доклад торгово-промышленному съезду, 1882).
• Упорядочение железнодорожных тарифов по перевозке хлебных грузов (в соавторстве с М. Мусницким, 1890).
• История политической экономии. — М., 1892;
• Политическая экономия. Лекции. Студенческое издание под редакцией профессора. — М., 1892
• Статистика. Лекции. — М., 1895
• Об экономическом значении образовательных и воспитательных учреждений для рабочего класса. (1898).
• Влияние урожаев и хлебных цен на некоторые стороны русского народного хозяйства (ред. совм. с А. С. Посниковым).

Посмертные и современные издания

• Чупров А. И. Из прошлого русских железных дорог: статьи 1874—1895 гг. — М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1909.
• Чупров А. И. Речи и статьи: В 3-х т. — М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1909.
• Чупров А. И. Крестьянский вопрос: Статьи 1900—1908 гг. — М., 1909.
• Чупров А. И. Курс политической экономии на базе студенческих конспектов лекций 1884/85 и 1891/92 гг. — М., 1911; 2-е изд. — 1917.
• Чупров А. И. [www.ozon.ru/context/detail/id/4771515/ Россия вчера и завтра. Статьи. Речи. воспоминания]. — М.: Русский мiр, 2009. — 528 с.

Литература

• Амфитеатров А. В. [dugward.ru/library/amfiteatrov/amfiteatrov_chuprov.html Александр Иванович Чупров. Биографический очерк] // Амфитеатров А. В. — Собр. соч. — М., 1912. — Т. 14. — С. 257—274.
• Амфитеатров А. В. [dugward.ru/library/amfiteatrov/amfiteatrov_chuprov2.html Александр Иванович Чупров. Очерк второй] // Амфитеатров А. В. — Собр. соч. — Т. 14. Славные мертвецы. — СПб.: Просвещение, 1912.
• Анучин Д. Н. Памяти А. И. Чупрова // Русские ведомости. — 1908. — № 44.
• Б. Г. Памяти А. И. Чупрова. // Исторический вестник. — 1908. — Т. 112, апрель.
• Волков В. А., Куликова М. В., Логинов В. С. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Гуманитарные и общественные науки. — М.: Янус-К; Московские учебники и картолитография, 2006. — С. 271—272. — 300 с. — 2 000 экз. — ISBN 5—8037—0164—5.
• Высшее образование в России: Очерк истории до 1917 г. / Савельев А. Я., Момот А. И., Хотеенков В. Ф. и др. — М., 1995.
• Каблуков Н. Александр Иванович Чупров // Отчет о состоянии и действиях Московского университета за 1908 г. — М., 1909.
• Каминка А. И. Чупров А. И. // Право. — 1908.
• Ковалевский М. М. Александр Иванович Чупров: (По личным воспоминаниям) // Вестник Европы. — 1908. — № 4.
• Кони А. Ф. Александр Иванович Чупров // Кони А. Ф. — На жизненном пути. — СПб., 1912. — Т. 2.
• Посников А. Памяти А. И. Чупрова // Изв. СПб. Политехн. ин-та. — 1908. — Т. IX.
• Студенческие годы А. И. Чупрова в письмах к В. Н. Амфитеатрову // Вестник Европы. — 1912. — № 6.
• Тимирязев К. А. Из воспоминаний о двух поколениях. (Памяти А. И. Чупрова и И. А. Петровского) // Русские ведомости. — 1913. — № 230.
• Судейкин В. Чупров, Александр Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Чупров Александр Иванович // Русские ведомости. 1863—1913. — М., 1913.
• Хусаинов Ф. И. [f-husainov.narod.ru/gudok16052012p7chuprov.pdf Акции без спекуляции] // Гудок. — 2012. — № 81. — 16 мая.
• Хусаинов Ф. И. [f-husainov.narod.ru/husainov_bti2012_08.pdf Профессор А. И. Чупров -основатель экономики железнодорожного транспорта] // Бюллетень транспортной информации. — 2012. — № 8. — С. 3-8.

Ссылки

• В. Судейкин. Чупров, Александр Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Чупров, Александр Иванович — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52714.ln-ru Профиль Александра Ивановича Чупрова] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Чупров, Александр Иванович

– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.