Чурин и Ко
«Чурин и Ко» — историческая универсальная торговая фирма, существовавшая на Дальнем Востоке Российской империи и Маньчжурии в конце XIX — начале XX века, основанная сыном иркутского купца I гильдии Иваном Яковлевичем Чуриным (16.10.1833—30.04.1895)[1][2]. Партнёрами Чурина были купцы Касьяновы, Бабинцевы, Мамонтовы.[3] На пике развития фирмы персонал насчитывал несколько тысяч работников, а работа в ней считалась престижной.[4]
Содержание
История
В 1857 г. основанием торгового дома в Иркутске было положено начало купеческой деятельности Чурина. Он был одним из тех, кто откликнулся на призыв графа Н. Н. Муравьева-Амурского об участии в снабжении Приамурья необходимыми для экспедиции товарами. И. Я. Чурин заведовал доставкой военных грузов из Читы в Софийск. Товарищество «Чурин и Ко» было основано в 1867 году в Николаевске совместно с братьями Николаем и Василием Бабинцевыми. В 1882 году был учреждён Полный торговый дом «И. Я. Чурин и Ко».[5] Хабаровское отделение открылось в 1882 году, вскоре после присвоения Хабаровке статуса города. С 1900 по 1918 гг. им управлял купец I гильдии А. Ф. Топорков. Однако главная контора находилась в Благовещенске, во главе которой стоял купец I гильдии А. В. Касьянов.[4] Придя на работу после окончания уездного училища 11 летним парнем, Касьянов в 20 лет стал полноправным компаньоном фирмы, а после смерти Чурина в 1895 году был избран её распорядителем.[6] В 1897 году фирма была реорганизована в товарищество с названием «Торгово-промышленное Товарищество на паях — преемники И. Я. Чурина и А. В. Касьянов и К°».[7]
С началом строительства Китайско-Восточной железной дороги Чурин снарядил экспедицию в Маньчжурию; вместе с товарной баржей и пароходом отправилась топографическая партия.[4] В 1900 году открылся филиал в Харбине. «Цюлинь Янхан» (то есть Иностранная торговая фирма «Чурин») продавала одежду, кожаные сапоги, консервированные продукты, водку и др.[8]
После постройки КВЖД, фирма Чурина открыла свои магазины в Порт-Артуре, Инкоу, Имяньпо (一面坡). Русско-японская война сначала значительно оживила торговлю, но затем наступил спад. Несмотря на это торговый дом смог удержать свои позиции, сведя убытки компании к минимуму. Накануне Первой мировой войны оборот фирмы достиг 35 млн рублей.[6]
В коммерческом журнале «Спутник по Сибири, Маньчжурии, Амуру и Уссурийскому краю» за 1911 год говорилось:
В универсальных магазинах торгового дома «И. Я. Чурин и Ко» в Харбине… имеются всегда в большом выборе мануфактурные и галантерейные товары. Мужское и дамское готовое платье, белье и обувь. Галоши Российско-Американской Резиновой Мануфактуры. Парфюмерия разных фабрик. Золотые, серебряные и бриллиантовые вещи. Бронза. Фотографические аппараты и принадлежности. Писчебумажные товары и канцелярские принадлежности. Мебель буковая «Ампли». Арматуры электрические. Лампы. Зеркала. Кровати. Обои. Линолеум. Столовые и дверные клеенки. Хрусталь фабрики «Баккара»…Винно-бакалейные и гастрономические товары. Чай собственной развески. Торговый дом «И. Я. Чурин и Ко» единственный представитель на пишущие машины «Смис-Премьер», огнетушитель «Оптимус» и газированные сифоны «Прана».[9]
В 1909 году в путеводителе сообщалось, что помимо Владивостока торговый дом имел свои отделения в Никольск-Уссурийском, Черниговке, Хабаровске, Николаевске-на-Амуре, Благовещенске, Сретенске, Зее-пристани, Петропавловске-Камчатском, Харбине и Мукдене.[6] В том же году фирмой открыта фабрика красок и лаков, а в 1919 году — колбасная фабрика.[10]
Революция 1917 года заставила провести в 1923 году реорганизацию товарищества на паях в акционерное общество, но в 1929 году в России оно уже было ликвидировано.[7]
На волне эмиграции в Харбин из российских отделений торгового дома приезжали сотрудники, (в том числе в 1922 году Касьянов из Москвы[8]), что позволило расширить торговую сеть в Маньчжурии. После образования японского государства Маньчжоу-го директор фирмы А. А. Бабинцев, опасаясь конфронтации с СССР, обратился к Гонконг-Шанхайскому банку (HSBC) с просьбой принять в счёт долга фирмы (1 млн оккупационных иен) её владение и имущество.[10] Тогда же фирма преобразовалась в акционерное общество с общим капиталом 4 614 000 маньчжурских долларов, акционерами которого стали англичане, немцы, японцы и маньчжуры. Название фирмы сохранилось.[10] Отделения находились в Дайрене (Даляне), Мукдене (Шэньяне), Синьцзине (Чанчуне), Сыпине, Куаньчэнцзы, Гирине, Хэйхэ и Хайларе, а к началу 1940-х насчитывалось 23 отделения. В 1930—1940 гг. фирма превратилась в торговую империю, в которой выплачивалась высокая зарплата, выдавались места в пяти общежитиях для одиноких сотрудников. Она поощряла спорт и кружки, имела свой хор и два оркестра. Даже на кладбище было отведено специальное место.[4]
В 1941 году фирма была реквизирована японцами и преобразована в новое акционерное общество уже с японским участием (кит. 秋林株式会社). Название фирмы не изменилось. После Второй мировой войны в 1945 году японские права были аннулированы, и фирма вернулась к своим прежним английским хозяевам. Однако Гонконг-Шанхайскому банку было невыгодно восстанавливать фирму и управлять ею[10] и её акции были проданы Всесоюзному обществу «Дальвнештранс», входящему в систему Внешторга СССР.[4] В 1947 году на базе «Чурин и Ко» было организовано советское акционерное общество, акционерами которого стали «Дальинторг», «Дальвнештранс», «Экспортхлеб» и «Международная книга».[10] В 1953 году фирма безвозмездно передана китайскому правительству. Сегодня в Харбине можно встретить современные вывески «Чурин» на магазинах и продукты, носящие эту марку (кит. 秋林食品, англ. Churin Food).[4]
См. также
Напишите отзыв о статье "Чурин и Ко"
Примечания
- ↑ [www.okipr.ru/encyk/view/139 Чурин Иван Яковлевич], Энциклопедия российского купечества, www.okipr.ru
- ↑ Биографический словарь деятелей восточной Сибири. Сост. Востоков З. В., М-Я., т.2
- ↑ Хабаровск купеческий. — Хабаровск. «Приамурские ведомости». 1998. Бурилова М.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Записки краеведов. Вежновец А. Ф., Крадин Н. П.- Хабаровск. «Магеллан». 2000
- ↑ Премированная промышленность и торговля Северной Маньчжурии. — Харбин : Типо-литография «Озо», 1923. С. — 30.
- ↑ 1 2 3 [vladlib.ru/elib/zdaniye/churin.html Хисамутдинов А. Бизнес по-чурински: от Владивостока до Харбина славилась торговая марка // Владивосток. — 2009]
- ↑ 1 2 [guides.rusarchives.ru/browse/gbfond.html?bid=410&fund_id=1313409 Путеводитель по фондам Государственного архива Приморского края. Издание 2-е, дополненное и переработанное. Том 1. 2009]
- ↑ 1 2 [russian.china.org.cn/russian/56082.htm Торговая фирма «И. Я. Чурин и Ко» и табачная фабрика А. Лопато] // Китайский информационный Интернет-центр 10/01/2003
- ↑ Спутник по Сибири, Маньчжурии, Амуру и Уссурийскому краю. 1911 год (6 год издания). Составил И. С. Кларк. VII выпуск. — Иркутск. — Паровая типо-литография П. Макушина и В. Посохина. — С. 106.
- ↑ 1 2 3 4 5 [old.dvkapital.ru/imageall/2003/1101.asp Дальневосточный капитал. № 11(39). Ноябрь 2003]
Ссылки
- [baike.baidu.com/view/1511585.htm 哈尔滨秋林集团股份有限公司] (кит.)
Отрывок, характеризующий Чурин и Ко
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
