Чурналистика

Чурнали́стика (англ. Churnalism) — разновидность журналистики, для которой характерно использование пресс-релизов, сообщений информационных агентств и других форм готовых материалов для создания статей в газетах и других средствах массовой информации без проведения дополнительных исследований или проверки для экономии времени и финансовых затрат. Чурналистика распространилась до такой степени, что множество материалов в прессе не являются оригинальными. Спад оригинальной журналистики связан с соответствующим ростом пиара.

Распространение

Британский журналист Ник Дэвис в книге «Новости с плоской Земли» (англ. Flat Earth News) рассказал об исследовании, проведённом в Кардиффском университете профессором Джастином Льюисом и группой исследователей, которые обнаружили, что 80 % статей в солидной британской прессе не были оригинальными и только 12 % материалов были созданы репортёрами. В результате снижается качество и точность, поскольку статьи подвержены манипуляциям и искажениям.

Введение термина приписывают журналисту Би-би-си Васиму Закиру. По его словам, тенденция к этой форме журналистики связана с репортёрами, которые становятся в большей степени реагирующими на события и менее инициативными при поиске новостей: «К вам поступает рассылка из агентств, а репортёры штампуют её, перерабатывая материал и, возможно, добавляя кавычки в случайные места. Это затрагивает каждый отдел новостей в стране, и репортёры становятся чурналистами».

Автор статьи в British Journalism Review, посвящённой этому вопросу, назвал эту тенденцию смертельной для нынешней журналистики, «предвестником конца новостной журналистики, какой мы её знаем; вердикт коронера может быть лишь один — самоубийство». Другие, например Питер Престон, бывший редактор The Guardian, посчитал эту проблему преувеличенной, заметив, что никогда не существовало золотого века журналистики, в котором репортёры не подвергались бы подобному воздействию.

В 2011 году Daily Mail сообщила, что за подписью бывшего редактора The Sun и News of the World Ребекки Брукс «десятки, если не сотни передовых статей были написаны пиарщиками. Они выдумывали заголовок и заметку, а The Sun и News of the World публиковали это. Между тем, заслуживающие уважения материалы уважаемых журналистов были похоронены глубоко внутри газеты».

Чурналистика встречаются не только в газетах. Например, этим термином была обозначена книга Free главного редактора журнала Wired Криса Андерсона, который при её написании широко применял метод «переработки» чужих текстов, в том числе из Википедии. Психиатр Дэвид Хили критиковал использование в научных журналах материалов, написанных «безымянными» авторами.

Литература

• Davies, Nick. Flat Earth News. — Chatto and Windus, 2008. — 408 p. — ISBN 9780701181451.

Ссылки

• [churnalism.com/ Поисковый сервер для обнаружения чурналистики в Великобритании]

Отрывок, характеризующий Чурналистика

Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…