Чурюмов, Клим Иванович

Клим Иванович Чурюмов
укр. Клим Іванович Чурюмов
Страна:	СССР СССР → Украина Украина
Научная сфера:	астрономия
Учёная степень:	доктор физико-математических наук
Учёное звание:	профессор, член-корреспондент НАНУ
Альма-матер:	Киевский государственный университет
Известен как:	Исследователь физики комет и космогонии Солнечной системы, открыватель двух комет
Награды и премии:

Клим Ива́нович Чурю́мов (укр. Клим Іванович Чурюмов, 19 февраля 1937, Николаев, СССР — 15 октября 2016, Харьков, Украина) — советский и украинский астроном, первооткрыватель комет 67P/Чурюмова — Герасименко (1969) и C/1986 N1/Чурюмова — Солодовникова (1986). Член-корреспондент Национальной академии наук Украины, действительный член Нью-Йоркской академии наук, директор Киевского планетария, главный редактор астрономического научно-популярного журнала «Наше Небо» (2006—2009), президент Украинского общества любителей астрономии. Популяризатор науки, детский писатель.

Биография

Был четвёртым из восьми детей Ивана Ивановича и Антонины Михайловны Чурюмовых. Отец погиб во время Великой Отечественной войны в 1942 году.

В 1949 году семья Чурюмова переехала в Киев. После седьмого класса он поступил в Киевский железнодорожный техникум, который закончил с отличием в 1955 году. Получил рекомендацию к поступлению в высшие учебные заведения.

Поступил на физический факультет Киевского государственного университета им. Т. Г. Шевченко (специальность «физика, астрономия»). В 1960 году после его окончания был направлен на полярную геофизическую станцию в бухте Тикси Якутской АССР. Там он исследовал полярные сияния, земные токи и ионосферу.

В 1962 году, вернувшись в Киев, начал работать на заводе «Арсенал», где принимал участие в разработке астронавигационной аппаратуры для космических ракет и её испытании на космодромах Байконур и Плесецк. После окончания аспирантуры Киевского государственного университета (специальность «астрофизика»), где научным руководителем К. И. Чурюмова был профессор С. К. Всехсвятский, остался работать научным сотрудником на кафедре астрономии КГУ. Наблюдал за кометами на загородной станции Киевского университета в селе Лесники и в астрономических экспедициях в высокогорные районы Средней Азии, Кавказа, в Сибирь, Приморский край, на Чукотку и Камчатку.

В 1969 году университет снарядил экспедицию в составе трёх человек, в том числе Клима Чурюмова и Светлану Герасименко, для наблюдения периодических комет в Алма-Ату, в астрофизический институт (теперь Астрофизический институт им. В. Г. Фесенкова).

В 1972 году Клим Иванович защитил кандидатскую диссертацию «Исследование комет Икейя-Секи (1967n), Хонда (1968с), Тахо-Сато-Косака (1969) и новой короткопериодической кометы Чурюмова-Герасименко на основе фотографических наблюдений».

В 1993 году в Институте космических исследований РАН (Москва) защитил докторскую диссертацию на тему «Эволюционные физические процессы в кометах».

С 1998 года — профессор Киевского университета им. Т. Шевченко. В январе 2004 году по решению президиума общества «Знание» был назначен директором научно-просветительского центра «Киевский планетарий».

12 октября Клим Чурюмов выехал в Харьков на встречу с молодыми физиками и астрономами, однако в поезде ему стало плохо. В Харькове бригада скорой помощи, встретившая поезд, срочно госпитализировала Чурюмова. В результате инсульта в ночь с 14 на 15 октября 2016 года Клим Иванович Чурюмов скончался в больнице в возрасте 79 лет.

17 октября состоялось прощание в Красном корпусе Киевского национального университета имени Тараса Шевченко, похоронен на Байковом кладбище в Киеве.

Именем Клима Ивановича Чурюмова названа малая планета (2627) Чурюмов, открытая в 1984 году Николаем Степановичем Черных. Кроме того, Н. С. Черных назвал открытый им астероид № 3942 именем «Чуриванния» в честь двух Иванов Ивановичей Чурюмовых — отца и брата Клима Ивановича Чурюмова.

Ещё одну из малых планет, (6646) Чуранта, исследовательница комет и астероидов американский профессор Элеанор Хелин назвала в честь матери Клима Ивановича Антонины Михайловны Чурюмовой.

Научная деятельность

Основные научные работы в области астрономии комет и астероидов. Работал в Астрономической обсерватории Киевского университета.

В сентябре 1969 года вместе с аспиранткой Светланой Герасименко во время наблюдения за кометой Комас-Сола, сделали фото, на котором оказалась ещё одна комета, получившая название по имени первооткрывателей — «Комета Чурюмова — Герасименко» (67P/Churyumov-Gerasimenko).

В 1986 году Клим Чурюмов открыл вторую, долгопериодическую, комету вместе с В. В. Солодовниковым (из Астрофизического института им. Фесенкова, Казахстан). Она получила название кометы Чурюмова — Солодовникова (C/1986 N1 Churyumov-Solodovnikov).

2 марта 2004 года Клим Чурюмов и Светлана Герасименко присутствовали на космодроме Куру во Французской Гвиане при запуске европейского межпланетного зонда «Розетта» (Rosetta), отправившегося к комете Чурюмова — Герасименко. Основной задачей зонда является исследование кометы Чурюмова — Герасименко, которой он достиг в 2014 году, и 12 ноября отделившийся от зонда спускаемый аппарат «Филы» выполнил 7-часовое сближение и в течение интервала 18:33…20:33 МСК осуществил в целом успешную посадку на поверхность кометы (три посадки с двумя отскоками).

К. И. Чурюмов опубликовал более 800 научных работ, в том числе 4 монографии и 4 учебных пособия. Был научным консультантом по астрономии во время второго издания Украинской советской энциклопедии.

К. И. Чурюмов, как председатель научных оргкомитетов, организовал и провел пятнадцать международных астрономических конференций: Всехсвятские чтения (1985, 1990, 1995, 2000, 2005, 2010), Международный семинар памяти профессора А. Ф. Богородского и С. К. Всехсвятского (1994), Международные конференции памяти И. С. Астаповича «АИСТ» (1998, 2003, 2008), Международные конференции КАММАК (1999, 2002, 2005, 2008, 2011).

Под руководством К. И. Чурюмова защищены одиннадцать кандидатских диссертаций по физике комет и теории и методике преподавания астрономии.

По инициативе К. И. Чурюмова Международный астрономический союз назвал национальными именами-символами малые планеты: «(2427) Кобзарь» — в честь Т. Г. Шевченко, «(2428) Каменяр» — в честь И. Я. Франко, «(2431) Сковорода» — в честь украинского философа XVIII века Г. С. Сковороды, «(4868) Кнушевия» — в честь Киевского национального университета (КНУ) им. Т. Шевченко, «(22616) Боголюбов» — в честь советского физика и математика Н. Н. Боголюбова.

Литературная деятельность

Клим Чурюмов является автором научно-популярных книг и детским писателем — автором нескольких сборников стихов для малышей («[litnik.org/index.php/detskaya-literatura/klim-churyumov Малышам о профессиях]», «Малышам о животных», «Ребятам о лодке», «Математика для малышей» (в соавторстве), «Приключения динозаврика Дино»). Автор множества научно-популярных статей.

Награды

За открытие кометы Чурюмова — Герасименко К. И. Чурюмов был награждён медалью Астросовета АН СССР «За обнаружение новых астрономических объектов» (23 декабря 1975).

В 2005 году за цикл работ «Спектральные исследования звёзд и комет» награждён премией имени Н. П. Барабашова НАН Украины (совместно с И. А. Вакарчуком и Н. Г. Щукиной).

В 2003 году был удостоен ордена «За заслуги» III степени, а в 2009 году — II степени.

Клим Иванович — член Международного астрономического союза (с 1979), Европейского астрономического союза (с 1992), Украинской астрономической ассоциации (с 1992); заслуженный работник народного образования Украины (с 1998).

Ссылки

• [dspace.nbuv.gov.ua/bitstream/handle/123456789/36164/10-Melnyk.pdf Свій серед зірок і комет. 75 років члену-кореспонденту НАН України Климу Чурюмову] (укр.)
• [sci.esa.int/rosetta/54598-klim-churyumov/ Klim Churyumov — co-discoverer of comet 67P] | Европейское космическое агентство
• [www.2000.ua/v-nomere/aspekty/nauka/klim-churyumov-jadernye-boegolovki-spasut-chelovechestvo.htm Интервью Клима ЧУРЮМОВА 2000.ua «Ядерные боеголовки спасут человечество» (19/11/2014)]

Отрывок, характеризующий Чурюмов, Клим Иванович

Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.