Чу (царство)
 История Китая
| |||
| Доисторическая эпоха | |||
| 3 властителя 5 императоров | |||
| Династия Ся | |||
| Династия Шан | |||
| Чжоу | |||
| Восточная Чжоу | Вёсны и Осени | ||
| Сражающиеся царства | |||
| Империя Цинь | |||
| (Династия Чу) — смутное время | |||
| Хань | Западная Хань | ||
| Синь: Ван Ман | |||
| Восточная Хань | |||
| Троецарствие: | Вэй, Шу, У | ||
| Западная Цзинь | |||
| 16 варварских государств | Восточная Цзинь | ||
| Южные и Северные Династии | |||
| Династия Суй | |||
| Династия Тан | |||
Чу (кит. 楚) — царство в южном Китае во время эпохи Чуньцю (722—481 гг. до н. э.) и Чжаньго («Воюющие царства» 481—221 до н. э.).
Первоначально царство было известно под названием Цзин (荆), затем Цзинчу (荆楚). На пике могущества под властью Чу находилась территория современных провинций Хунань, Хубэй, Чжэцзян, частично Цзянсу, Цзянси, Аньхой и Фуцзянь а также города Шанхай. Ранней столицей Чу был Даньян 丹陽, в правление Сюн Туна (8-7 вв. до н.э.) столица была перенесена в Ин 郢 (совр. Цзинчжоу).
Содержание
История
Возникновение царства.
Древние источники содержат множество упоминаний о происхождении и пожертвованиях первым чуским правителям, а также о местонахождении первого чуского домена.
Исторические тексты периода Воюющих царств (475-221 до н.э.) обозначают первого владыку Чу как представителя клана Чжу-жун, обитавшего на юге. Два раздела «Классической поэзии» содержат рассказ шанского наследника, описывающего чуское общество в период правления шанского У-дина (1250-1192 до н.э.). Сыма Цянь в своих «Исторических записках» сообщает, что в конце шанского периода чжоуский государь Вэнь (1099-1050 до н.э.) пожаловал титул «владыка Чу» (чуцзы) первому лидеру чуского народа Юсюну. Фраза «Князь Чу явился доложить» (чуцзы лайгао) найдена на одной из гадательных костей чжоуского периода из Чжоуюаня, пров. Шаньси.
В древних источниках также можно найти упоминания о географическом расположении раннего государства Чу. Из них известно, что Сюнли, сын Юсюна, «получил земли в горах Суй». По всей вероятности это горы Цзин в пров. Хубэй, в которых берёт начало река Суй (она же Цзю). В периоды Шан и Чжоу государство Чу называли «Цзин-Чу», что также свидетельствует в пользу этого предположения. Во времена правления чжоуского царя Чэна (1042-1021 до н.э.) внук Сюнли – Сюнъи обосновался в местечке Даньян, основав там столицу. Другой источник сообщает: « В старые времена наш недавний царь Сюнъи правил в горах Цзин».
Таким образом, можно с известной долей уверенности заключить, что своё первое государство чусцы основали на стыке позднего Шан и раннего Чжоу, и происходило это в горах Цзин в долинах рек Цзю и Чжан. Тем не менее, местоположение самого Даньяна до сих пор неизвестно и остаётся предметом научных споров. Исторические источники предоставляют возможность для четырёх гипотез, из которых самой достоверной признают ту, что располагает Даньян в районе северной части реки Дань в месте слияния рек Дань и Сы.
Происхождение самого чуского народа неясно и остаётся предметом полемики. Китайский историк Ху Хоусюань считает, что чусцы прибыли с востока. Другой историк, Ван Ючжэ, размещает их родину в центральном районе пров. Хэнань и утверждает, что их продвижение на восток в Даньян относится к более позднему времени.
Период Западной Чжоу
О точном времени и обстоятельствах возникновения чуской государственности в древнекитайских исторических источниках сведений практически нет. Высказанная в Исторических записках Сыма Цяня версия о происхождении царства Чу от мифического Жёлтого императора и его внука Чжуань-сюя, якобы основавшего чускую династию (см. en:Jilian 季連), исследователями признается недостоверной. Более надёжную картину дают косвенные сведения из истории северокитайских царств, хотя они дают информацию в основном из сферы внешней политики и главным образом на северном направлении.
В начале I тысячелетия до н. э. династия Чжоу (周朝) пыталась установить контроль над южными землями. Источники упоминают как минимум 5 военных походов во время правления чжоуского Чжао-вана, все они были направлены на юг. Основным противником было царство Чу.
Согласно «Бамбуковым анналам», на 16-м году своего правления (то есть в 980 до н. э.) Чжао-ван напал на Чу-Цзин, пересёк реку Хань, и повстречал гигантского носорога. В 19-м году правления Чжао-ван потерял на реке Хань все свои 6 армий. Наконец, в последний год своего царствования Чжао-ван отправился в поход на юг против южных варваров-и и не вернулся.
Согласно китайским хроникам, в 977 до н. э. царь Чжоу Чжао-ван погиб на реке Цзян (в «Бамбуковых анналах» она названа Хань) во время похода на юг. После ряда поражений и гибели своего вана княжество Чжоу отказалось от экспансии в южном направлении.
Поражение Чжао-вана свидетельствует о том, что в южном Китае тогда уже существовало сложившееся государство, поскольку мощные армии Чжоу могли быть побеждены только хорошо организованными чускими вооружёнными силами. Об этом же говорят и сообщения о совместных с чжоусцами походах против жунов в правление Му-вана (947—928 до н. э.).
Таким образом, отразив чжоуские вторжения, местные правители смогли утвердить независимость Чу от чжоуского вана на много веков ранее, чем это удалось северным царствам, выросшим из удельных княжеств в составе империи Чжоу. В отличие от них, царство Чу утвердилось не как подчинённый чжоускому вану удел, а в результате самостоятельного развития местной государственности.
Период Вёсен и Осеней
В 704 до н. э. чуский правитель Сюн-тун первым из китайских царей присвоил себе титул "вана", ранее принадлежавший исключительно правителю Чжоу и стал, как и владыка Чжоу, зваться У-ваном.[1] Однако под давлением других царств чуские правители несколько раз были вынуждены признать формальное главенство центрального дома Чжоу.
Попытки царства Чу объединить Китай под своей властью натолкнулись на сопротивление могущественного царства Цзинь, правитель которого Вэнь-гун в 632 до н. э. в битве при Чэнпу разбил чускую армию.[2] Тем самым он не позволил царству Чу распространить своё влияние на север от Хуанхэ, хотя Чу и сохранило свою основную мощь. На конференции в 546 до н. э. в столице царства Цзинь 14 малых царств признали господство царств Цзинь и Чу, при этом на конференции председательствовал чуский делегат.
На двенадцатом году правления Вэнь-вана (678 до н. э.) Чу напало на небольшое царство Дэн и уничтожило его.
На двадцать шестом году правления Чэн-вана (646 до н. э.) было уничтожено царство Ин.
На третьем году правления Му-вана (623 до н. э.) Чу уничтожило царство Цзян.
На четвёртом году правления (622 до н. э.) Чу уничтожило царства Лю и Ляо.
В 611 до н. э. Чу уничтожило царство Юн. В 505 до н. э. чуский Чжао-ван уничтожил царство Тан.
В 479 до н. э. Чу аннексировало царство Чэнь.
В 447 до н. э. чуский царь Хуэй (惠) завоевал царство Цай и территория этого царства стала частью северной военной границы царства Чу. Цайским правителям было позволено переселиться на юг от реки Янцзы, на территорию нынешнего округа Чандэ, и основать там поселение Гаоцай, но и это карликовое государство было упразднено спустя 80 лет.
На начальном году правления Цзянь-вана (431 до н. э.) чусцы напали на севере на царство Цзюй и ликвидировали его.[1]
В конечном счете, царство Чу покорило все земли центральной и восточной части бассейна реки Янцзы и всего бассейна реки Хуайхэ. Постоянно расширяясь за счёт захвата малых государств и покорения племен, Чу стало крупнейшим по территории из древнекитайских царств. По богатству Чу не уступало никому из соседей, а её многочисленная армия заставляла все другие китайские царства считаться с её мощью.
Период Сражающихся царств
В период Сражающихся царств Чу занимало более трети Поднебесной и оказывало значительное влияние на окружающие царства. В 390—380 гг до н. э. царства Чу и Чжао в союзе воюют против царства Вэй, которое терпит поражение. В 351 г до н. э. Чу заключает мир с Вэй. В 333 до н. э. царства Чу и Ци совместно захватили прибрежное государство Юэ, которое находилось на территории современной провинции Чжэцзян, и разделили его земли.
В середине IV века до н. э. в политике "Сражающихся царств" появился новый фактор, оказавший огромное влияние на историю Китая: в результате легистских реформ Шан Яна царство Цинь беспрецедентно усилилось и начало вести крайне агрессивную политику по отношению ко всем без исключения соседним царствам, претендуя не только на гегемонию над ними, но и на полное их завоевание. В 316 до н. э. царство Цинь захватило царства Ба и Шу, с давних времен являвшиеся предметом споров между Цинь и Чу.
Размеры и мощь царства Чу делали его ключевым участником антициньских коалиций, поэтому циньские правители делали все, чтобы расколоть такие союзы, применяя для этого подкуп, шантаж и прямой обман. Используя высокий уровень коррупции в Чу, циньские агенты подкупали большим количеством золота высокопоставленных чуских сановников, которые проталкивали на государственном совете Чу выгодные Цинь, но пагубные для Чу решения. Таким образом циньский правитель много раз расстраивал антициньские коалиции, что давало ему возможность громить противостоящие царства по отдельности. В конце IV века до н. э. царство Цинь, применив подкуп и прямой обман, разрушило прежде тесный союз Чу с могущественным царством Ци, а затем повело на него решительное наступление.
Согласно Сыма Цяню, циньский посол Чжан И пообещал царству Чу значительную территорию (600 ли) в обмен на разрыв отношений с царством Ци. Советник Чэнь Чжэнь возражал против принятия предложения Чжан И, настаивая на союзе с Ци и предсказывая обман (что и случилось). Однако чуский Хуай-ван захотел получить обещанные земли и заставил его молчать.
Хуай-ван стал вести себя заносчиво и оскорблять циского вана. Это привело к разрыву отношений с Ци, в результате чего циский ван заключил союз с Цинь, направленный против Чу. Только после этого Чжан И заявил чускому послу о передаче 6 ли земли (вместо 600 ли), заявив, что его неверно поняли и он с самого начала говорил о шести ли, а не о шестиста. Вопреки советам Чэнь Чжэня, который считал, что в данной ситуации лучше уже нападать на Ци, разгневанный Хуай-ван объявил войну Цинь. Но теперь уже объединённые войска Ци и Цинь нанесли ему тяжёлое поражение, обезглавив 80 тысяч воинов. После поражения чуский ван снова собрал большую армию и напал на Цинь, но снова потерпел поражение(312 год до н.э.)
В ходе этой войны циньцы нанесли ряд тяжёлых поражений армии Чу и захватили значительную часть чуской территории на западе.
В дальнейшем Цинь продолжало нападать на Чу и захватило у него многие земли, включая его столицу Ин, захваченную в 278 до н. э.[3] После этого на ослабленное царство Чу напали другие царства, выступавшие тогда как союзники Цинь, что было большим успехом циньской дипломатии. Царство Чу в войне с циньцами и его союзниками понесло тяжелые потери и ввиду этого оказалось неспособным нанести циньцам ответный удар. В результате Чу было вынуждено уступить Цинь значительную территорию и перенести столицу на восток, пока чуская столица после ряда переездов не утвердилась в 241 до н. э. в городе Шоучунь.[3]
Захватив огромный кусок чуской территории и создав там новую область Наньцзюнь, циньский правитель направил свою армию на север, против бывших «трёх Цзинь» — царств Вэй (魏), Хань (韩) и Чжао (趙). Это дало царству Чу, которое было на грани уничтожения, длительную передышку для восстановления сил. В результате через 50 лет Чу снова представляло собой серьёзную силу. Оправившись от удара, Чу пыталось организовывать сопротивление циньской агрессии, сумев даже отвоевать часть захваченных циньцами чуских земель. В 256 до н. э. царство Чу аннексировало княжество Лу(鲁国), родину Конфуция.
Но этот небольшой успех не компенсировал постоянно разраставшейся циньской угрозы: пока Чу оправлялось от понесённых потерь, царство Цинь на севере всё время нападало и путём тяжёлых и кровопролитных войн уничтожило все «три Цзинь». Мощь самого сильного из противостоящих Цинь государств царства Чжао была сломлена в 260 до н. э. в битве при Чанпине, где выдающийся циньский полководец Бай Ци заманил в ущелье, окружил и уничтожил почти всю чжаоскую армию. В 257 до н. э. войска Чу и Вэй спасли от падения осажденную циньцами в 258 до н. э. чжаоскую столицу Ханьдань, заставив циньскую армию отступить и снять осаду.[4]
Однако это была лишь временная отсрочка и царству Чжао в битве при Чанпине был нанесен смертельный удар, от которого оно так и не смогло в дальнейшем оправиться. Царство Цинь продолжало наносить удары, захватывая все новые земли и города, и в 230 до н. э. захватило Хань, а в 228 до н. э. наконец сокрушило Чжао, своего сильнейшего противника.
В 225 до н. э. после завоевания циньцами Вэй только три царства Китая остались незавоёванными: Ци (齐), Янь (燕) и Чу. С этого момента их захват царством Цинь был лишь вопросом времени, таково было превосходство победоносной циньской армии над войсками соседних царств.
В 224 до н. э. циньский правитель Ин Чжэн предложил своим полководцам обсудить план завоевания Чу. Молодой генерал Ли Синь брался покорить Чу, имея не более 200 тысяч солдат, тогда как старый заслуженный полководец Ван Цзянь полагал, что для этого потребуется никак не менее 600 тысяч солдат. Циньский правитель посчитал Ван Цзяня старым и трусливым и предпочёл мнение Ли Синя, направив его во главе 200-тысячного войска на захват Чу. Оскорбленный Ван Цзянь удалился в отставку под предлогом болезни.
Но действительность опрокинула расчёты Ин Чжэна, и генерал Ли Синь после первоначальных успехов потерпел большое поражение от чуской армии. Тогда циньский правитель признал свою ошибку и вызвал с отставки Ван Цзяня, назначив его командующим и предоставив ему требуемые 600 тысяч воинов.[5]
Это вторжение циньской армии оказалось более успешным — в битве у Цинань (местоположение неизвестно) Ван Цзянь разбил чускую армию. В 223 до н. э. циньские войска захватили новую столицу Чу и пленили чуского правителя Фучу-вана. В следующем году Ван Цзянь завоевал чуские земли к югу от Янцзы, и принудил к сдаче правителя княжества Юэ, вассала Чу. Таким образом, вся территория огромного чуского государства была завоевана циньской империей.
Династия Чу во время распада Цинь
В 221 до н. э. император Цинь Шихуанди завоевал все древнекитайские царства и объединил Китай под своей властью. Однако после его смерти в 209 до н. э. на территории царства Чу вспыхнуло восстание, которое возглавил Чэнь Шэн, объявивший себя ваном. Хотя восстание Чэнь Шэна было довольно быстро подавлено и он погиб, вслед за ним вспыхнули антициньские восстания по всей захваченной циньцами территории. Царство Чу объединило усилия владетельных князей в борьбе против Цинь.
Руководство взял на себя генерал Сян Лян, который поставил царём обедневшего наследника дома Чу, дав ему титул Хуай-вана, а после его гибели в сражении — его племянник генерал Сян Юй (項羽).
Сян Юй в 206 до н. э. занял циньскую столицу Сяньянь, уничтожил и разграбил весь город, казнив циньского императора. Утвердившись во власти, Сян Юй присвоил себе титул вана-гегемона, а Хуай-вану присвоил титул «Справедливого императора» (И-ди), однако вскоре его умертвил и стал править самолично.
В дальнейшем разгорелась междоусобная война. В 202 до н. э. Сян Юй, почувствовав, что не сможет взять ситуацию под контроль, бежал и был схвачен войсками Лю Бана, который стал единовластным правителем новой династии Хань. Династия Чу была ликвидирована и земли прежнего царства Чу стали частью Ханьской империи, объединившей Китай на последующие четыре столетия.
Дом княжества Чу
Правящий дом Чу носил фамилию Ми 羋 и клановое имя Сюн 熊. Описан в гл.40 «Исторических записок» Сыма Цяня.
Царство Чу выступало ранним соперником Чжоу. Это отразилось в присвоении титула ван Сюн Цюем. Новый титул закрепился в правление Сюн Туна. Лин-ван — единственный правитель царства Чу, которому летопись Цзо чжуань приписывает амбицию «заполучить всю поднебесную» (得天下).
- Чжоусюн.
- Сюн И, современник Чэн-вана чжоуского. Традиционно 1122—1079 до н. э.
- Сюн Ай. Традиционно 1078—1053 до н. э.
- Сюн Дань. Традиционно 1052—1002 до н. э.
- Сюн Шэн. Традиционно 1001—947 до н. э.
- Сюн Ян. Традиционно 946—888 до н. э.
- Сюн Цюй, современник И-вана чжоуского. Традиционно 887-ок.880 до н. э.
- Сюн Укан.
- Сюн Чжихун. Традиционно 877—876 до н. э.
- Сюн Янь.
- Сюн Юн. (847)-838 до н. э.
- Сюн Янь. 837—828 до н. э.
- Сюн Шуан. 827—822 до н. э.
- Сюн Сюнь. 821—800 до н. э.
- Сюн Э. 799—791 до н. э.
- Сюн И II, он же Жо Ао. 790—764 до н. э.
- Сюн Кань, он же Сяо Ао. 763—758 до н. э.
- Сюн Шунь, он же Мао Фэнь. 757—741 до н. э.
- Сюн Тун, он же чуский У-ван. 740—690 до н. э., ван с 704 до н. э.
- Вэнь-ван, он же Сюн Цзы. 689—677 до н. э.
- Сюн Цзянь, он же Чжуан Ао. 676—672 до н. э.
- Чэн-ван по имени Юнь. 671—626 до н. э.
- Му-ван по имени Шан-чэнь. 625—614 до н. э.
- Чжуан-ван по имени Люй. 613—591 до н. э.
- Гун-ван по имени Шэнь. 590—560 до н. э.
- Кан-ван по имени Чжао. 559—545 до н. э.
- Цзя Ао по имени Юнь. 544—541 до н. э.
- Лин-ван по имени Вэй, он же Цзя Ао. 540—528 до н. э.
- Пин-ван по имени Цзюй, он же Ци Цзи. 527—516 до н. э.
- Чжао-ван по имени Чжэнь. 515—489 до н. э.
- Хуэй-ван по имени Чжан. 488—432 до н. э.
- Цзянь-ван по имени Чжун. 431—408 до н. э.
- Шэн-ван по имени Дан. 407—402 до н. э.
- Дао-ван по имени Сюн И. 401—381 до н. э.
- Су-ван по имени Цзан. 380—370 до н. э.
- Сюань-ван по имени Сюн Лян-фу. 369—340 до н. э.
- Вэй-ван по имени Сюн-шан. 339—329 до н. э.
- Хуай-ван I по имени Сюн-хуай. 328—299 до н. э.
- Цин-сян-ван по имени Хэн. 298—263 до н. э.
- Као-ле-ван по имени Сюн Юань. 262—238 до н. э.
- Ю-ван по имени Хань. 237—228 до н. э.
- Ай-ван по имени Ю. 228 до н. э. (без эры)
- Фучу-ван. 227—223 до н. э.
В 223 до н. э. Чу захвачено царством Цинь.
- Чэнь Шэн. 209—209/8 до н. э.
- Хуай-ван II по имени Ми Сюнсин. 208—206 до н. э. (c 207 — император Китая И-ди)
- Сян Юй. 206—202 до н. э.
В 209 до н. э. в Чу поднялось восстание Чэнь Шэна. Хотя это восстание было подавлено, династия Цинь не смогла выстоять в условиях начала всеобщей смуты. Полководец Сян Лян разыскал обедневшего бокового потомка династийной линии Чу Хуай-вана, и восстановил царство. Позднее Сян Юй присвоил Хуай-вану императорский титул И-ди и некоторое время династия существовала до провозглашения династии Хань Лю Баном в 202 году до н. э.
Экономика
Царство Чу обладало мощной аграрной экономической базой, основанной на рисоводстве, чуждом просоводческим северокитайским государствам бассейна р. Хуанхэ. Хотя рисоводство позднее распространилось и в северных китайских царствах там, где это позволял климат, территория Чу включала в себя лишь земли рисоводческой зоны. В период "Сражающихся царств" в Чу получила широкое развитие металлургия, именно здесь появилось первое оружие из железа. Земли Чу были богаты лесами, месторождениями железа, олова, меди и золота. Как показали раскопки последних лет, в царстве Чу высокого развития достигли железоделательное, бронзолитейное, деревообделочное, лаковое и другие ремёсла. По данным исторических источников, в Чу город Хофэй был известен производством кожевенных изделий, а город Чанша — ювелирными изделиями. Относящиеся к этой эпохе образцы тканей и, в частности, фрагмент живописи на шёлке были обнаружены при недавних раскопках в окрестностях города Чанша. Там же были найдены разнообразные керамические изделия и множество предметов из лака, среди которых имеются столики, тарелки, чашки, рюмки, а также рукоятки секир и копий, ножны мечей, щиты и луки. В Чу процветала торговля, это было единственное древнекитайское царство, в котором имела хождение золотая монета. Однако золотые чуские монеты "Ин юань", квадратные и круглые с клеймом столицы Чу, имели ограниченное хождение из-за своей огромной стоимости и использовались лишь при совершении очень крупных сделок, а также как награда правителя и как средство накопления сокровищ.[6] В повседневной торговле в Чу обычно использовались бронзовые монеты в виде имитаций каури, как и сами ракушки каури.
Культура царства Чу
На протяжении всей своей истории Чу противопоставляло себя собственно китайским (хуаским) государствам, от противостояния с царством Ци в VII в. до н. э. — до противостояния с Цинь в IV—III вв. до н. э. Тем не менее царство Чу прочно вошло в круг китайской цивилизации, благодаря очень тесным культурным связям с другими китайскими царствами, прежде всего китайской иероглифической письменности, полученной с севера (прочие существовавшие в древнем Китае виды письменности, например, система письма культуры Ба-Шу, существовавшая отдельно от китайских иероглифов, не получили распространения и были вытеснены китайской иероглификой).
Несмотря на близость к китайской цивилизации, в Период Вёсен и Осеней царство Чу среди прочих китайских государств ещё долго считалось полуварварским государством, чусцев называли «южными варварами Мань». Для таких высказываний были веские основания, поскольку население Чу, хотя и испытало сильнейшее китайское культурное влияние, но все же этнически отличалось от населения северных царств, собственно китайцев-хуася. Население Чу было этнически неоднородным, наряду с китайцами значительный процент составляли мяосцы и чжуанцы. Все эти народности оказывали взаимное влияние, поэтому культура царства Чу представляла собой синтез нескольких культурных компонентов. По некоторым данным, в периоды Чуньцю и Чжаньго язык царства Чу не был вполне понятным населению северных территорий, т.е. Чжунго[7]. Письменная традиция Чу в лексическом отношении также заметно отличается от северокитайских вариантов письменности. Хотя иероглифическая основа письменности во всех древнекитайских государствах была одна и та же, чуское письмо представляет собой особый региональный стиль, который не использовался в других китайских государствах[8].
В середине IV века до н. э. в царстве Чу зародилась литература, получившая название «чуцы» («чуские строфы») (楚辭), — поэтический жанр относительно свободной формы, берущий своё начало в устном народном творчестве. Крупнейший представитель этого жанра — Цюй Юань (340—278 гг. до н. э.).[9] Другие представители этого жанра — Сун Юй, Чжуан Цзы, Цзин Ча, Цзя И.
Самобытность культуры царства Чу проявляется не только в поэзии, а во многих сферах. Археологические материалы и литературные памятники свидетельствуют о том, что период «Чжаньго» был для Чуского царства временем расцвета его древней и самобытной культуры, которая оказала большое влияние на дальнейшее культурное развитие всего Южного Китая. Чуские ремесленники владели искусством бронзового литья по выплавляемым моделям, изготовления бронзовых зеркал и других изделий, изготовленных с большим мастерством и творческой фантазией. Декоративный стиль мебели, найденный при раскопках на территории царства Чу, варьирует от изысканно простого до богато украшенного. Поверхности мебели во много слоев, покрытые красным и чёрным лаком и затем украшенные резным узором, передавали характерную игру контраста, обогащая декоративные сюжеты. Использованные для отделки предметов мебели приемы контурной, рельефной и сквозной резьбы свидетельствуют о высоком уровне чуских мастеров. В древнем памятнике того времени «чуцы» сохранились упоминания о декоративных узорах, используемых для художественной отделки дверей и окон, что также говорит о высоких достижениях в области строительства.[10]
Выдающиеся деятели царства Чу
Из царства Чу вышли поэт и государственный деятель Цюй Юань, политик Ли Сы, ставший первым министром царства Цинь, полководцы Чэнь Шэн, Сян Лян, Сян Юй, даос Хуань Юань, представитель школы нун цзя Сюй Син, ученый и дипломат Лу Цзя.
Напишите отзыв о статье "Чу (царство)"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Tom_V/frametext40.htm Сыма Цянь "Ши цзи" Глава 40 "Чу ши цзя - наследственный дом княжества Чу"]
- ↑ www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Tom_II/text5.htm
- ↑ 1 2 www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Tom_VII/text78.phtml
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Tom_VII/text83.phtml Восточная Литература — библиотека текстов Средневековья]
- ↑ www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Tom_VII/text73.phtml
- ↑ [www.russian.xinhuanet.com/russian/2007-12/17/content_545047.htm ::В провинции Цзянсу обнаружены самые ранние в Китае золотые монеты ::]
- ↑ [oldevrasia.ru/library/Vasilev-L-C-_Drevniy-Kitay--Tom-3--Period-CHzhango--V-III-vv--do-n-e--/12 Царство Чу. Л.C. Васильев.Древний Китай. Том 3. Период Чжаньго (V-III вв. до н.э.). История древней Евразии]
- ↑ [anashina.com/ieroglificheskaya-pismennost/#i-5 Китайские иероглифы с древности до наших дней]
- ↑ www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Izbrannoe/text11.phtml
- ↑ [www.chinaperevod.com/eto-interesno/klassicheskaya-mebel-min-i-tsin/istoriya-kitajskoj-mebeli-dinastii-min/20-istoriya-kitajskoj-mebeli-dinastii-min-1 Ваш переводчик в Китае - Краткая история китайской мебели до начала периода правления династии Мин - часть 1]
См. также
| ||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Чу (царство)
С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.
У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.
Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
