Чэньшицзунцы

Достопримечательность

Чэньшицзунцы

Чэньшицзунцы (кит. трад. 陳氏宗祠, упр. 陈氏宗祠, пиньинь: Chénshì zōngcí, пэвэдзи Tân-sī-tsong-sû, Таньсичонгсу; также Баочигун кит. 保赤宫, пиньинь: bǎochìgōng) — китайский храм в Сингапуре, расположенный на Мэгазин-роуд в центре города-государства.

Храм был построен между 1876 и 1878 годами; название получил по имени клана Чэнь (Тан/Тань) в связи с верой китайцев в то, что люди с одинаковым именем наследуют одну и ту же судьбу.

История

Чэньшицзунцы был построен на берегу реки Сингапур в 1876 году для удовлетворения потребностей влиятельного клана Чэнь. В то время храм располагался поблизости от небольшого островка Пулау Сайгон. С тех пор часть реки поменяла русло, островок перестал существовать, а храм теперь находится не непосредственно у берега.

Средства, необходимые для строительства храма, были получены от двух представителей наиболее видных семей Чэнь в Сингапуре: Тань Кимцинга Чэнь Цзинчжуна (1824—1892) и Тань Бинсуи (陈明水; 1828—1884). Тань Кимцинг был старшим сыном филантропа и предпринимателя Тань Токсинга, значительное состояние которого он унаследовал. Тань Токсинг стал известен прежде всего благодаря своему вкладу в развитие здравоохранения. Тань Бинсуи был сыном Тань Кимсьяна, также успешного предпринимателя и лидера китайской общины Сингапура. Среди множества его гражданских проектов наиболее выделяется организация первых в городе линий по снабжению чистой питьевой водой.

Храм был построен как храм предков клана Тань. Родовой храм, такой как Чэньшицзунцы, предоставляет членам клана общее место для поклонения своим предкам. Комплекс состоит из зала при входе, главного зала с божествами-покровителями, и глубинного зала. Залы разделены открытыми двориками.

Храм кроме религиозного значения исполнял функции места встреч для членов клана Тань как из Сингапура, так и из Малайзии. Среди них были экс-министры, политики, банкиры. Некоторые гости храма становились его попечителями.

Туризм

Сингапур «вспомнил» о храме как своем национальном достоянии в 1974 году. В 80-е и позже здание подверглось реставрации. На пике славы в 1950-е храм каждый день заполняло до тысячи паломников, которые уже не помещались внутри. Перед последней реставрацией в 90-е годы XX века его посещало менее 100 человек в сутки.

Архитектура

Стены, двери и колонны храма обильно украшены изображениями богов, драконов и львов. Присутствуют восемь каллиграфических поздравлений и добрых пожеланий, пять от 1880 и три от 1898 года. За первым залом располагается зал молитв, украшенный статуями и лозунгом «помогайте миру и людям!» За залом молитв находится сердце и главное помещение храма — Зал Предков. Храм наполнен китайскими символами благоденствия, двери охраняют не пускающие зло боги-стражники, а оформление выполнено в соответствии с традициями Южного Китая.

• Tan Si Chong Su Temple 12, Mar 06.JPG

  Гранитная колонна с драконом

• Tan Si Chong Su Temple 4, Mar 06.JPG

  Лев и львица охраняют вход

• Tan Si Chong Su Temple 16, Mar 06.JPG

  Орнамент с фениксами, цветами и драконами на крышке

Литература

• National Heritage Board (2002), Singapore’s 100 Historic Places, Archipelago Press, ISBN 981-4068-23-3
• Lee Geok Boi (2002), The Religious Monuments of Singapore, Landmark Books, ISBN 981-3065-62-1
• Preservation of Monuments Board, Know Our Monuments

Ссылки

• [www.yoursingapore.com/content/traveller/en/browse/see-and-do/culture-and-heritage/places-of-worship/tan-si-chong-chu-temple.html Чэньшицзунцы на сайте yoursingapore.com]
• [www.nhb.gov.sg/NHBPortal/faces/oracle/webcenter/portalapp/pagehierarchy/Page815.jspx?detContId=NHBSVRAPP61620002088&_afrLoop=1739561949459103&_afrWindowMode=0&_afrWindowId=null#%40%3F_afrWindowId%3Dnull%26_afrLoop%3D1739561949459103%26detContId%3DNHBSVRAPP61620002088%26_afrWindowMode%3D0%26_adf.ctrl-state%3D15gk2vwsa4_277 Чэньшицзунцы на портале nhb.gov.sg]

Отрывок, характеризующий Чэньшицзунцы

Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил: