Чэнь Гунбо

Чэнь Гунбо 陳公博<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Чэнь Гунбо в 1943 году</td></tr>
Министр промышленности Китайской Республики
1932 — 1936
спикер Законодательного Юаня Китайской Республики
апрель 1940 — ноябрь 1944
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Лян Хунчжи
Губернатор Шанхая
ноябрь 1940 — ноябрь 1944
Предшественник:	Ху Сяоань
Преемник:	Чжоу Фохай
Президент Китайской Республики
11 ноября 1944 — 16 августа 1945
Предшественник:	Ван Цзинвэй
Преемник:	должность упразднена
Рождение:	19 октября 1892(1892-10-19) г. Гуанчжоу, Гуандун
Смерть:	3 июня 1946(1946-06-03) (53 года) г. Сучжоу, Цзянсу
Партия:	1) КПК (1920-1922 гг.) 2) Гоминьдан (1925-1938 гг.) 3) кол. Гоминьдан (1938-1945 гг.)
Образование:	Пекинский университет Колумбийский университет

Чэнь Гунбо (кит. упр. 陈公博, пиньинь: Chén Gōngbó, Ch’en Kung-po; род. 19 октября 1892 — ум. 3 июня 1946) — китайский политический деятель, принадлежавший к левому крылу Гоминьдана. Во время Второй мировой войны, после смерти соратник Ван Цзинвэя, возглавлял коллаборационистское Центральное правительство Китайской Республики в Нанкине.

Биография

Родился 19 октября 1892 года в деревне хакка недалеко от Гуанчжоу, города на севере китайской провинция Гуандун. Его отец был чиновником цинской администрации. Окончив школу поступил в Пекинский университет на кафедру философии. Будучи студентом, изучал идеи марксизма под редакцией Чэнь Дусю, принял участие в Движении 4 мая. В июле 1921 года принял участие в шанхайском Первом съезде Китайской коммунистической партии. После шанхайского съезда Чэнь Гунбо разочаровался в коммунистах, и в 1922 году вышел из КПК. Затем он переехал в США, где учился в Колумбийском университете. В 1925 году получил степень магистра в экономике.

По возвращении в Китай, он вступил в Гоминьдан. Был назначен главой Департамента Крестьян и Рабочих. Вскоре Чэнь Гунбо примкнул к левой клике партии Ляо Чжункая, став основным сторонником Ван Цзинвэя, с которым он установил тесные политические и личные отношения. Несмотря на то, что Чэнь поддержал Северный поход Чан Кайши 1926—1927 годов, он был в оппозиции Чану, считая сосредоточение власти в его руках прямым путём к единоличному диктаторскому правлению. В 1929 году Чэнь Гунбо стал лидером движения за реорганизацию Гоминьдана. Тем не менее, в 1932—1936 гг. Чэнь Гунбо занимал пост министра промышленности при гоминьдановском правительстве. Как глава Сычуаньского отделения Гоминьдана, с началом Второй японо-китайской войны, он оказывал всяческую помощь в организации эвакуации правительства Чунцин.

В 1940 году, оставшись верным сторонником Ван Цзинвэя, вошёл в марионеточное прояпонское Центральное правительство Китайской Республики, где занял пост спикера Законодательного Юаня. После того, как в ноябре 1940 года номинальная власть над Шанхаем была передана Нанкинскому Национальному правительству, Чэнь был назначен ещё и мэром этого города. В середине 1944 года, когда Ван Цзинвэй отправился лечиться в Японию, Чэнь фактически стал исполнять обязанности президента. 11 ноября, на следующий день после смерти Вана, Чэнь Гунбо встал во главе коллаборационистского правительства.

Когда в Китай вошли советско-монгольские войска, 15 августа 1945 года Чэнь Гунбо распустил правительство и сбежал в Японию. Сразу же после официальной капитуляции Японии 9 сентября 1945, китайские власти потребовали от японцев выдать Чэня. Японский представитель Ясудзи Окамура передал китайский запрос американским оккупационным властям. 3 октября 1945 года, через месяц после подписания капитуляции, Чэнь Гунбо был передан китайским властям. На суде он защищал себя сам. В свое оправдание Чэнь указывал, что он как президент отказался сотрудничать с Японией в ряде важных вопросов и действовал только из-за своей лояльности по отношению к своему другу, Ван Цзинвэю. Тем не менее, он был признан виновным в государственной измене и приговорен к смерти. Чэнь принял этот приговор спокойно, сказав, что "скоро я воссоединюсь с Ван Цзинвэем в следующем мире". Он был расстрелян 3 июня 1946 года в городе Сучжоу.

Источники

• David P. Barrett and Larry N. Shyu, eds.; Chinese Collaboration with Japan, 1932—1945: The Limits of Accommodation Stanford University Press 2001
• John H. Boyle, China and Japan at War, 1937—1945: The Politics of Collaboration (Harvard University Press, 1972).
• James C. Hsiung and Steven I. Levine, eds., China’s Bitter Victory: The War with Japan, 1937—1945 (Armonk, N.Y.: M. E. Sharpe, 1992)
• Ch’i Hsi-sheng, Nationalist China at War: Military Defeats and Political Collapse, 1937—1945 (Ann Arbor: University of Michigan Press, 1982).
• Frederick W. Mote, Japanese-Sponsored Governments in China, 1937—1945 (Stanford University Press, 1954).
• Margherita Zanasi, "Chen Gongbo and the Construction of a Modern Nation in 1930s China, " in Timothy Brook and Andre Schmid, eds.; Nation Work: Asian Elites and National Identities (University of Michigan Press, 2000).

Ссылки

• [rulers.org/indexc2.html Rulers:Chen Gongbo]  (англ.)
• [www.hudong.com/wiki/陳公博 Чэнь Гунбо на сайте Hudong.com]  (кит.)

Отрывок, характеризующий Чэнь Гунбо

– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.