Серафима (Чёрная)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Чёрная Варвара Васильевна»)
Перейти к: навигация, поиск
Игумения Серафима
Варвара Васильевна Чёрная
Имя при рождении:

Варвара Васильевна Резон

Род деятельности:

учёный-химик, инженер, монахиня, игуменья

Дата рождения:

12 августа 1914(1914-08-12)

Место рождения:

Санкт-Петербург, Российская империя

Дата смерти:

16 декабря 1999(1999-12-16) (85 лет)

Место смерти:

Москва, Россия

Отец:

Василий Августович Резон

Мать:

Леонида Леонидовна Чичагова

Супруг:

Николай Валентинович Чёрный

Награды и премии:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Игумения Серафима (в миру Варвара Васильевна Чёрная; 12 (25) августа 1914 года, Санкт-Петербург, Российская империя — 16 декабря 1999 года, Москва, Россия) — советский учёный-химик, инженер, монахиня. Настоятельница московского Новодевичьего монастыря 19941999.





Семья

Образование

Окончила Московский нефтехимический техникум в 1931 году, Московский институт тонкой химической технологии в 1939 году. Кандидат химических наук (1951 год), доктор технических наук (1970 год), профессор (1972 год).

Научная и инженерная деятельность

С 1931 года работала в Военно-технической академии и Институте органической химии АН СССР. В 1939 году была направлена на работу на Московский завод «Каучук». С 1942 года — заместитель главного инженера завода.

В 1946 году переведена на научную работу в Институт резиновой промышленности (в частности, участвовала в разработке космических скафандров), где была заместителем директора в течение 16 лет. Проработала в институте до 1986 года, когда ушла на пенсию. Создатель новой отрасли резинового производства — латексной технологии.

Церковная жизнь

С детства была воспитана в православной вере. В юности значительное влияние на неё оказал дед, которого она почти ежедневно навещала во время его проживания в Москве (1933—1934 гг.). Затем, в 1936—1937 годах, будучи студенткой вечернего факультета института, жила в его доме близ станции Удельная — до ареста митрополита Серафима. Вспоминала, что по вечерам «дедушка садился за фисгармонию — с ней он никогда не расставался — и играл или сочинял духовную музыку, а я сидела на диване, смотрела на него или читала и ощущала благодать, от него исходящую».

С 1986 года в течение шести лет несла послушание за свечным ящиком в московской церкви во имя пророка Божия Илии, что в Обыденном переулке, где находится образ Спасителя, написанный её дедом. Параллельно у себя на дому вела православные семинары с участием столичной интеллигенции.

Под руководством своего духовного наставника, митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия (Поярков), занималась сбором и публикацией материалов для канонизации её деда. В 1993 году выпустила в свет двухтомник трудов митрополита Серафима под названием «Да будет воля Твоя». Автор предисловия и сведений об участниках событий в современном (1995 г.) издании книги «Дневник пребывания императора Александра II в Дунайской армии 1877—1978 г.», автором которой являлся будущий митрополит Серафим.

13 октября 1994 года в Успенском храме московского Новодевичьего монастыря митрополит Ювеналий совершил её монашеский постриг с именем Серафима в честь преподобного Серафима Саровского (иноческое имя было выбрано не случайно: так звали в монашестве её мать и тетку, и её деда и крёстного отца митрополита Серафима, способствовавшего, в своё время, прославлению в лике святых Серафима Саровского). 27 ноября 1994 года в том же храме возвёл её в игумении.

В 1994—1999 годах была настоятельницей Новодевичьего монастыря — первой после его возвращения Церкви.

При ней был введён монастырский устав, организован монашеский хор, создан шеститомный синодик для поминовения священнослужителей, монахинь и благоустроителей монастыря со дня его основания. Она постоянно заботилась о благолепии храмов (при ней было воссоздано внутреннее убранство храма свт. Амвросия Медиоланского, отреставрирован снаружи и внутри Успенский храм), о богослужении в монастыре, а также о двух монастырских подворьях. С приобретением ткацкого станка началось возрождение рукоделия в монастыре: ковроткачества, пошива и ремонта облачений. Были созданы иконописная и золотошвейная мастерские.

Внесла значительный вклад в сооружение храма-памятника Новомучеников и Исповедников Российских в Бутово, где в годы советской власти приводились в исполнение смертные приговоры, в том числе и в отношении священнослужителей (там же был расстрелян её дед, митрополит Серафим). Участвовала в составлении списка похороненных там жертв репрессий из числа духовенства.

По ходатайству игумении Серафимы и благодаря её поискам в исторических и церковных архивах летом 1999 года Патриарх Алексий II благословил возобновить молитвенное почитание (в лике местночтимых святых) схиигумении Елены (Девочкиной) — первой настоятельницы Новодевичьего монастыря.

Погребена в ограде Успенского храма Новодевичьего монастыря с северной стороны.

Награды

Светские:

Церковные:

Напишите отзыв о статье "Серафима (Чёрная)"

Литература

  • Игумения Серафима (Варвара Васильевна Чёрная) // В книге: Да будет воля твоя. Житие и труды священномученика Серафима (Чичагова). М., 2003.

Ссылки

  • [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?3_353 Биография на сайте ortho-rus.ru](недоступная ссылка)
  • [www.tayninskoye.ru/voskresnye-besedy/besedy-2008-god-/igumeniya-serafima.html Биография на сайте tayninskoye.ru]
  • [www.pravmir.ru/igumeniya-serafima-chichagova-chernaya-derzhat-golovu-nizko-a-serdce-vysoko/ Биография на сайте pravmir.ru]

Отрывок, характеризующий Серафима (Чёрная)

«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.