Локации в играх серии Half-Life

Данная статья содержит описание локаций, которые фигурируют в серии компьютерных игр Half-Life компании Valve. Среди локаций присутствуют как полностью вымышленные места (например, мир Зен), так и места, смоделированные на основе реально существующей местности (к таким относится город Сити 17, чей внешний вид основан сразу на нескольких городах Восточной Европы).

Некоторые локации присутствуют сразу в нескольких играх серии, например, научный комплекс «Чёрная Меза», в котором разворачивается действие первой игры серии Half-Life, вышедшей в 1998 году, и её официальных дополнений: Half-Life: Opposing Force 1999 года, Half-Life: Blue Shift и Half-Life: Decay 2001 года.

Локации

Half-Life и дополнения

Чёрная Меза

Научно-исследовательский комплекс «Чёрная Меза» (англ. Black Mesa Research Facility) — научно-исследовательский комплекс, который, согласно сценарию игры, расположен в пустыне в штате Нью-Мексико, США. В комплексе «Чёрная Меза» развивается действие первой части серии, Half-Life, а также нескольких официальных дополнений к ней — Opposing Force, Blue Shift и Decay, это основное место действия данных игр.

Определенные части и помещения могут быть представлены в одной из указанных игр, и не показаны в другой. В Half-Life 2 и эпизодах комплекс не фигурировал, за исключением краткого эпизода в Episode Two.

Здесь в результате неудачного эксперимента происходит катастрофа, имеющая роковые последствия для всей Земли и являющаяся отправной точкой сюжета всей серии.

Масштабные размеры комплекса, который включает в себя офисы, лаборатории, тестовые камеры, военную базу, места для отдыха и спорта, позволили разработчикам показать разные части «Чёрной Мезы» в каждой из игр. В играх серии отображены как помещения комплекса, так и наружные области. Комплекс поделен на множество секций, перемещение между которыми выполняется, как правило, при помощи монорельса.

Секторы комплекса

Перемещение по комплексу осуществляется при помощи монорельсовой системы; она представляет собой разветвлённую транспортную сеть, имеющую перегрузочные терминалы на обычную железную дорогу, соединяющуюся, в свою очередь, с Нью-Мексико при помощи гражданской железной дороги. Монорельсовую дорогу снабжает электроэнергией Сектор управления транспортной сетью (сектор Е).

Лаборатории

Центральный комплекс «Чёрной Мезы» содержит несколько областей упаковки экипировки, механизированные ремонтные панели.

Комплекс «Биокупол» (сектор Е) — сверхсекретная, сильно охраняемая и высокотехнологичная секция «Чёрной Мезы», содержит различные лаборатории и тестовые камеры для исследования форм жизни Зен и других измерений. Находящийся под землей и запечатанный тяжелыми стальными дверьми, «Биокупол» также является местом для содержания и изучения пришельцев. После каскадного резонанса большинство пришельцев вырвалось на свободу. Лаборатория изучения гидрофауны, являющаяся частью «Биокупола», используется учёными для изучения водной фауны Зена. Огромные заполненные водой камеры содержат хищных инопланетных ихтиозавров и клетки для акул.

Комплекс «Лямбда» (сектор F) — сверхсекретный комплекс, содержащий ядерный реактор и секретные телепортационные лаборатории. Комплекс получил серьёзные повреждения после каскадного резонанса, однако продолжал функционировать и после инцидента. Он стал убежищем для выжившего персонала.

Лаборатории энергетических частиц используются для изучения энергетических частиц, с возможным применением в оружии.

Продвинутая биологическая лаборатория находится на и под поверхностью, располагается рядом с сектором G (дамба).

Лаборатория биологических исследований — место, где учёные проводят эксперименты, исследуют хирургию, фауну Зена, а также наблюдают их натуральную среду, питание, характеристики и умения выживания. Второй уровень используется для разработки оружия.

Ракетные тестовые лаборатории (сектор Е) доступны через ж/д систему. Включают пусковую шахту Е, центр экспериментальных ракетных технологий, спутник Лямбды.

Комплекс Гамма — следующий за комплексом Лямбда, один из самых скрытных секторов «Чёрной Мезы», и, возможно, отделение «Биокупола». Сектор Гамма содержит несколько карантинных лабораторий, используемых для изучения биологических процессов и физических особенностей организмов из Зена. Комплекс Гамма также содержит генераторы для прототипа смещающего маяка, генерирующего мощные мини-порталы между Землёй и Зеном, для безопасного сбора организмов. Центр контроля воздушного пространства — постройка, смежная с взлетными полосами, используемая для наблюдения за воздушным пространством «Чёрной Мезы», а также в качестве диспетчерского пункта.

Секция А-17: Лаборатории прототипов — эти лаборатории находятся под землей и содержат ранние прототипы телепортов, вспомогательные генераторы ниже «Чёрной Мезы».

Экспериментальная пусковая лаборатория (Пусковая установка D) находится под землей и практически не посещается. Этот сектор использовался для изучения двигателей ракет. После каскадного резонанса шахта заселяется тентаклами.

Прочие помещения

Тренировочный центр (сектор А) используется для обучения персонала использованию защитного энергокостюма HEV и обучения сотрудников охраны. Обучение проводят голографические ассистенты. Две известные части комплекса находятся в неиспользуемой индустриальной части комплекса. Комплекс состоит из самого тренировочного центра и «Зоны 2» операций со спутником, которая содержит склады и спутниковые подключения.

Центр хранения охладителей (Сектор В) — один из семи основных секторов «Чёрной Мезы», включает в себя «Зону 2: Офисы Администрации», «Зону 8: Верхние жилые помещения» (жилая зона, расположенная на поверхности и соединенная с Линией B монорельсовой системы, здесь проживал Барни Калхун).

Складской комплекс содержит несколько обширных бетонных складов, защищенных мощными дверьми и охранным персоналом. Гидроэлектростанция (сектор G) — один из основных источников энергии для «Чёрной Мезы». Пусковые шахты достигаются по монорельсовой дороге. Этот сектор содержит оборудование для запуска спутников и преобразованные пусковые шахты МБР для хранения больших ракет.

Зона 4 содержит парковку и систему доставки материалов к транспортной системе «Чёрной Мезы». Вспомогательный генератор находится в секторе В.

Зона 7 для служащих «Чёрной Мезы» является местом отдыха и проживания. Содержит места для занятий спортом, развлечений. Включает в себя кафетерии и прочие социальные объекты. Медицинский центр оснащен КТ и МРТ-сканерами, складом с медикаментами и медицинским оборудованием.

Жилые сектора (уровень 3) — содержит жилые кварталы персонала, комнаты отдыха, магазины, библиотеки, бассейны и т.д. Здесь жил Гордон Фримен в период своей работы в «Чёрной Мезе».

Военный Центр кроме различных защитных механизмов по всей «Чёрной Мезе», содержит ядерное вооружение. Имеет непробиваемые двери, механизированные ремонтные панели для солдат, большой арсенал из экипировки военных, ангары для танков и вертолетов. Уровень 1: Основной вход — центральная точка входа для всего персонала. Центр хранения заполняет практически всю поверхность «Чёрной Мезы». Зона 3: Центр охраны — тут располагаются центры видеонаблюдения, оружейные и прочее.

Канализация (сектор G) — это транспортная система, через которую отходы попадают на завод по переработке. Канализация выходит через фрахтовый склад на поверхность.

«Переработка отходов» представляет собой центр по уничтожению биологически опасных материалов и химически опасных веществ. Грузовой склад находится на поверхности, один из множества складов в «Чёрной Мезе».

Зен

Зен или Ксен (англ. Xen, произн. «Зэн») — чужеродный мир, фигурирующий в серии игр Half-Life, в частности, в первой части — Half-Life, и в официальных дополнениях для неё — Half-Life: Opposing Force и Half-Life: Blue Shift. Сюжет первой части строится на том, что из Зена на планету Земля, в результате открывшегося в лаборатории «Чёрная Меза» портала, переносятся живые существа, враждебные к обитателям Земли. Согласно задумке, главной особенностью Зена является то, что этот мир — своеобразный «пространственный коридор»: при совершении телепортации, являющейся одним из ключевых явлений в сюжете серии Half-Life, все объекты проходят через этот мир, чтобы попасть в назначенное место.

Все локации Зена, показанные в играх серии, представляют собой островки (астероиды), либо неподвижно висящие, либо летящие в пространстве, окружённом живописной небесной сферой. Размеры островков варьируются от крошечных, стоя на которых едва умещается один человек, до огромных образований с собственными внутренними водоёмами и гигантскими существами, населяющими их. Рядом с островками в пространстве часто располагаются крошечные платформы, непрерывно движущиеся по определённой траектории. Различных цветов небеса, окружающие островки, на разных локациях Зена могут отличаться друг от друга: в одних можно разглядеть звезду, в других — туманности, а в некоторых — отдалённые объекты совершенно неизвестного происхождения. Гравитация Зена несколько слабее земной, но схожий состав атмосферы позволяет человеку находиться на Зене без защитной экипировки, не причиняя ущерба для здоровья (как доказано примером персонажа Барни Калхауна, путешествующего по Зену в Half-Life: Blue Shift). Атмосфера Земли, в свою очередь, также не является губительной для существ Зена.

Экосистема Зена достаточно разнообразна. К представителям его животного мира относятся такие существа, как буллсквиды, барнаклы, тентаклы, хаундаи и хедкрабы (подробнее см. Список обитателей Зена). Последние представлены несколькими стадиями своего развития: помимо наводнивших «Чёрную Мезу» обычных зомбирующих хедкрабов, встречается огромная матка под названием «гонарч» и её многочисленные детёныши. В первой части игры, Half-Life, показано, что многие живые существа, обитавшие на Зене, переместились на Землю. Хедкрабы, барнаклы и некоторые другие представители фауны Зена, присутствуют также и в Half-Life 2 в несколько видоизменённом виде: они приспособились к новой для себя обстановке, оставаясь по-прежнему враждебными к людям; другие существа из Зена, обладающие развитым сознанием и интеллектом — вортигонты, являясь противниками в Half-Life 1, стали союзниками во второй части.

Мир Зен содержит множество природных ресурсов, совершенно отличных от тех, что встречаются на Земле; например, в Зене можно увидеть небольшие водные источники, которые способны положительным образом влиять на состояние живых существ. Главные герои в Half-Life и дополнениях могут пополнять в таких источниках здоровье.

Half-Life 2 и эпизоды

Сити 17

Сити 17 (англ. City 17) — это город, где разворачивается бо́льшая часть действий игр Half-Life 2 и Half-Life 2: Episode One. Этот город является столицей постапокалиптического мира, захваченного Альянсом — могущественной межпланетной цивилизацией, которая вторглась на Землю во время портальных штормов после событий Half-Life и поработила человечество. В городе царит атмосфера тотального контроля над жителями со стороны Гражданской обороны Альянса; Сити 17 служит образцом типичного города тоталитарного режима. Расположен недалеко от морского побережья. Город окружён неприступными стенами и ядовитыми каналами, где из живых существ встречаются лишь барнаклы, хедкрабы и зомби.

На начальном этапе создания игры разработчики взяли за основу несколько восточноевропейских городов (дизайнеры уровней собрали фотографии Болгарии, России и Румынии). Восточноевропейская архитектура была выбрана из-за того, что она вобрала в себя множество стилей, «пережив» множество исторических событий и влияний, что сказалось на её разнообразности и необычайности. При создании Сити 17, в архитектуру XIX века добавлялись элементы архитектуры 1930-х, 40-х и 70-х годов. Затем в город были добавлены инопланетные элементы в характерной Альянсу стилистике. Разрабатывая город, создатели игры добивались того, чтобы игрок во время игры имел ощущение сюрреализма, абстракции и искажения, испытывал одновременно атмосферу безысходности, чувство подавленности и упадка.

Многие автомобили, встречающиеся брошенными на улицах города, основаны на советских марках «Москвич», «ЗАЗ», «РАФ» и «ГАЗ», «Трабантах» ГДР, чешских «Авиа» и «Шкода», а также «Volkswagen Golf II», производившихся в 60-х, 70-х, 80-х и 90-х годах; эти автомобили часто встречаются в постсоветских республиках. Для перевозки граждан и некоторых грузов по железной дороге Альянс использует в качестве локомотивов укороченные моторные вагоны дизель-поездов ДР1 (ДР1П, ДР1А) рижского производства, а также поезда собственной проектировки.

Со становлением режима Альянса началось возведение в городе сооружений с тёмной монолитной архитектурой, таких как смотровые башни, гарнизоны безопасности с силовыми полями, заслоны безопасности, камеры видео-наблюдения, передвижные стены и дверные запоры с сенсорными замками, которые служат единственным целям — обеспечивать безопасность и контролировать перемещение граждан в городе.

В одном из зданий, неподалеку от вокзала, располагается секретная лаборатория доктора Айзека Кляйнера — одного из персонажей Half-Life 2, учёного, помогающего Сопротивлению.

За городом проходит система каналов водоснабжения — по ней главный герой, Гордон Фримен, в главах игры 3-5, добирается до «Восточной Чёрной Мезы».

Цитадель

Цитадель (англ. The Citadel) — обширная военная база Альянса высотой в несколько километров, располагающаяся в центре Сити 17. Цитадель выполняет функции командно-административного центра, координационного центра связи, завода по производству военной техники Альянса и ремонтно-снабжающей базы. Помимо этого, в ней имеется устройство телепортации на главную военную базу родного мира пришельцев, работающее на реакторе тёмной энергии. Телепорт расположен практически на вершине Цитадели. В ней находится и правительство Сити 17 во главе с Уоллесом Брином. Цитадель окружена глубокой впадиной.

Сити 17 в других играх

15 сентября 2010 года была размещена в Сети пользовательская кампания (мод) игры Left 4 Dead 2 под названием City 17. Кампания является бесплатной и в неё можно играть на специально выделенных официальных серверах. В City 17 воссозданы главы 3-5 игры Half-Life 2: Episode One, но с косметическими изменениями в стиле Left 4 Dead. Поскольку события кампании происходят во вселенной Left 4 Dead, а не Half-Life, в кампании нет Гордона, Аликс и Барни, а зомби являются не люди, зомбированные хедкрабами, а «зараженные» из вселенной Left 4 Dead.

Восточная Чёрная Меза

После событий, произошедших в финальной части Half-Life и приведших к разрушению комплекса «Чёрная Меза», несколькими выжившими учёными была построена Восточная Чёрная Меза (англ. Black Mesa East). Данное место, впервые показанное в Half-Life 2, является небольшой исследовательской лабораторией, а также базой Сопротивления. Она размещается в подземной части старой гидроэлектростанции, находящейся рядом с заброшенным шахтёрским городком Рейвенхольм за пределами Сити 17.

В «Восточной Чёрной Мезе» проживает доктор Илай Вэнс со своей дочерью Аликс и ассистенткой Джудит Моссман, а также другие члены Сопротивления, включая союзников-вортигонтов. Вортигонты в «Восточной Чёрной Мезе» выполняют множество обязанностей, таких как приготовление еды или энергоснабжение с помощью их естественной способности генерировать электричество. Они также помогают Илаю, работая на компьютерах или устанавливая новые части каких-либо механизмов.

Все входы в «Восточную Чёрную Мезу» находятся под наблюдением видеокамер, охраняются автоматическими подвесными турелями и вмещают в себя камеры дезинфекции с тяжёлыми герметическими дверьми, чтобы сдерживать потенциальных врагов. «Восточная Чёрная Меза» соединена с шахтёрским городом Рейвенхольмом посредством туннеля, который был забаррикадирован после бомбардировки Рейвенхольма крабснарядами, не давая, таким образом, заражённым людям и хэдкрабам попасть внутрь.

После того, как главный герой Гордон Фримен добирается до «Восточной Чёрной Мезы» в Half-Life 2, Джудит Моссман выдаёт Альянсу местонахождение базы и она подвергается массированной бомбардировке. Очевидно, что после того как Илай Вэнс некоторое время позже перебрался на другую базу Сопротивления, «Белую Рощу», «Восточная Чёрная Меза» более не использовалась людьми.

Рейвенхолм

Рейвенхолм (англ. Ravenholm) — небольшой заброшенный шахтёрский город, расположенный недалеко от «Восточной Чёрной Мезы»; в нём обитают зомби — в прошлом, заражённые при помощи крабснарядов люди, возможно, беженцы из Сити 17. Единственный живой обитатель города — священник отец Григорий, который слишком привязан к своей церкви, чтобы уйти оттуда.

Григорий установил в городе ряд ловушек, которые призваны останавливать зомби на своём пути, пропуская «обычных» людей: ловушка с электрическим забором под напряжением, к которому прикреплен труп, привлекающий зомби; ловушка с крутящимся пропеллером, режущим зомби; ловушка с падающим на проходящих под ней зомби автомобилем; ловушка с газовым спринклером, в результате срабатывания которой зомби оказываются подожжены.

Во время разработки Half-Life 2 создатели игры несколько раз меняли внешний вид города и его название (в числе названий были: Quarry (рус. Карьер), Traptown (от англ. „trap“ — рус. „западня“), Zombie Town и др). В ролике, показанном на выставке E3 в 2003 году, город располагался на пристани.

Побережье

Побережьем (англ. The Coast) именуется большая часть пустоши, показанная в Half-Life 2 и размещающаяся возле океана; она включает в себя несколько заброшенных посёлков, а также заброшенный порт.

Побережье расположено между окраинами Рейвенхольма и Нова-Проспект. Часть его пространства была обустроена Альянсом. Побережье также заселено колонией муравьиных львов, живущих под песком и выходящих оттуда в том случае, если они почувствуют вибрации от движений над собой; определённая часть побережья заселена зомби, а также некоторыми другими существами из Зена.

На побережье видно, что комбайны буквально «высасывают» земные ресурсы: море частично высушено, береговая линия гораздо ниже, чем была изначально; это подтверждается тем фактом, что причалы, которые строят в непосредственной близости от воды, находятся на значительном расстоянии от океана. На берегу можно видеть множество лодок и кораблей.

Вдоль побережья проходит Шоссе 17, которое соединяет Сити 17 с соседними городами и тюрьмой Нова-Проспект. Вдоль шоссе можно обнаружить разрушенные и затем заселённые обитателями Зена туннели.

Повстанческие базы

На этой местности, помимо заброшенных городков, размещается также несколько точек Сопротивления. Эти базы повстанцев именуются: «Берегом» (основная база, находящаяся на Пирсе 187, соединяется с Рейвенхольмом при помощи старой шахты; имеет в своём распоряжении одноместный автомобиль-багги, на котором главный герой игры, Гордон Фримен, передвигается по местности), «Новой Малой Одессой» (под командованием полковника Одессы Каббеджа) и «Точкой Маяка» (третья база, которую посещает Гордон Фримен в ходе действия игры, размещается на маяке). Сразу после битвы со штурмовиком в Новой Малой Одессе, Гордон прибывает на захваченную Альянсом базу, дислоцированную неподалеку от крупного разрушенного моста. Повсеместно на побережье игрок встречает множество селений и домов, расположенных непосредственно на берегу.

Также на побережье находится лагерь вортигонтов — небольшая повстанческая точка, заселённая людьми и их союзниками — вортигонтами; соединяется с пещерами, в которых главный герой обучается возможности использовать фероподы для контроля муравьиных львов.

Нова-Проспект

Нова-Проспект (англ. Nova Prospekt) — военная база и лаборатория для содержания политических заключённых, усовершенствованная Альянсом; прежде была известна, как сверхохраняемая тюрьма. В данном месте Альянсом проводится «исправление» преступников посредством психотронного излучения} и биомодифицирования, превращение их в преданных системе солдат. Пытки проводятся, вероятно, при помощи кибернетических имплантатов, которые используются для того, чтобы запрограммировать заключённого на службу Альянсу. Металлические вставки на головах солдат и лоботомизированные части скелета сталкеров — специально подготовленных солдат, которые вынуждены служить в качестве своеобразных рабов — показывают, что учёные Альянса также используют нейрохирургию для экспериментов над заключёнными.

Нова-Проспект разделён на две части, показанных в двух главах игры, называемых: «Нова-Проспект» (в которой фигурирует «Старый Нова-Проспект») и «Завихрение» («Новый Нова-Проспект»). Тюремные зоны поделены на двенадцать различных секторов; старая секция тюрьмы состоит преимущественно из стандартных камер, офисов и большой общей душевой комнаты; на момент событий, происходящих в Half-Life 2 (где это место впервые показано в девятой главе), она практически не используется. Архитектура новой секции выглядит более современной и состоит, как правило, из множества сложных технических конструкций.

Шахта Победы

Шахта Победы (англ. The Victory Mine) — локация, впервые показанная в Half-Life 2: Episode Two и представляющая собой старую шахту, сильно изменившуюся после того, как там обосновались колонии муравьиных львов, устроивших гнездо в её подземельях.

Шахта состоит из наземного и подземного корпусов. Наземный корпус из двух частей, имеющих маркировки «П» и «И» соответственно, частично заселён зомби, в то время как подземный оборудован ограничителями периметра, которые препятствуют проникновению в него муравьиных львов; в нём находится большое количество складских и рабочих помещений. Внешние корпуса сообщаются через железную дорогу и автомагистраль.

Белая Роща

Белая Роща (англ. White Forest, дословно — рус. «Белый лес») — локация, которая представляет собой большую территорию с лесной местностью и небольшим количеством построек. Впервые появляется в Half-Life 2: Episode Two.

Согласно интервью, данному компанией Valve сайту Computer and Video Games, «Белая Роща» изначально была военной базой времён холодной войны, которую исследовательский центр «Чёрная Меза» приобрела в связи с бюджетными проблемами в Северной Америке.

Связанные игры

Святая Ольга

Святая Ольга (англ. St. Olga) — небольшой город, который размещается в неопределённой местности вдоль Шоссе 17. Первоначально планировалось показать эту локацию в Half-Life 2, однако она была вырезана из окончательного варианта игры; в данном городе происходит действие дополнения Half-Life 2: Lost Coast (англ. Lost Coast — рус. „Затерянное побережье“).

Ольга (название, возможно, является отсылкой к киевской княгине Ольге) задумана как монастырь, построенный в византийском стиле. Единственным живым обитателем города является старый рыбак, имя которого не называется (разработчиками и игроками он именуется как The Fisherman, что буквально означает «Рыбак»). Монастырь играл роль пусковой площадки для крабснарядов, устроенной Альянсом, однако затем город был окончательно заброшен.

Лаборатория исследования природы порталов и корпорация Aperture Science

Лаборатория исследования природы порталов (англ. Aperture Laboratories) — штаб-квартира и научно-исследовательский комплекс, принадлежащий корпорации Aperture Science. В «Лаборатории» проходит действие связанной с серией Half-Life игры Portal 2007 года (и, позже, — Portal 2 2011 года), разработанной Valve и выпущенной одновременно с Half-Life 2: Episode Two. В самой Episode Two «Лаборатория» лишь упоминается (её логотип изображён на ледоколе «Борей»).

«Лаборатория исследования природы порталов» (основана в 1947 году) располагалась в городе Кливленд, штат Огайо (США). Будучи конкурентом исследовательского центра «Чёрная Меза», она занималась изучением телепортации, созданием технологий для мгновенного перемещения, а также разработала суперкомпьютер GLaDOS, играющий важную роль в сюжете Portal.

Лаборатория исследования природы порталов являлась серьёзным конкурентом исследовательского центра «Чёрная Меза», который также вёл разработки в области мгновенного перемещения. Исследования «Чёрной Мезы» были сконцентрированы на телепортации (в конечном счёте, как можно наблюдать в Half-Life 2, они привели к созданию работоспособного телепортера), в то время как Aperture Science занималась альтернативной технологией, использующей червоточины (входами/выходами которых, собственно, и являются порталы). Именно принятые Aperture Science в стремлении обогнать «Чёрную Мезу» рискованные решения привели к выходу компьютера ГЛэДОС из-под контроля, а также к исчезновению ледокола «Борей». Тем не менее, в какой-то момент Aperture Science удалось достигнуть значительных успехов и превзойти своего оппонента, о чём свидетельствуют графики, которые можно увидеть при прохождении Portal в конференц-зале.

Разработки Aperture Science: турели

Внешне турель представляет собой небольшую боевую установку на трёх ножках, сделанную в характерном для Aperture Science гладком белом стиле. Она стреляет из двух парных стволов, расположенных под белыми панелями, которые выдвигаются из боковых сторон турели, когда она замечает врага. Ножки могут быть убраны внутрь турели для удобства транспортировки. У турели имеется красный объектив-«глаз» и ведущий из него целеуказательный лазерный луч; для поиска цели устройство может двигать корпусом и имеет угол обстрела 90 градусов. Турель обезвреживается простым опрокидыванием на пол, после чего она несколько секунд беспорядочно стреляет во все стороны и отключается. Автоматические турели Aperture Science компьютеризированы и имеют набор фраз для общения с противником; у них «нежный» детский голос и, наряду с обычными техническими фразами вроде «Веду поиск» и «Критическая ошибка», присутствуют вежливые «живые» обращения, например «Ты всё ещё здесь?», «Не трогай меня»; даже при её деактивации турель на прощание не забывает говорить что-то вроде «Я не ненавижу тебя», «Я тебя ни в чём не виню», «За что???».

Ракетная турель — робот в виде боевой установки, который поднимается из пола и стреляет ракетами, используя лазерное наведение для обозначения цели. Из-за его задержки перед выстрелом — после того как турель уже наметила цель — игрок применяет его ракеты в прохождении: например, перенаправляет их с помощью порталов для уничтожения препятствий.

Ракетная турель в Portal встречается всего два раза, включая финальное противостояние с GLaDOS: она появляется и атакует игрока после уничтожения процессора морали; при этом GLaDOS говорит, что именно из-за потери первого процессора она не может отключить турель. Когда турель находится в состоянии поиска цели, её объектив горит зелёным цветом; при обнаружении противника он становится жёлтым, и красным — при запуске ракеты. Несмотря на свою стационарность, ракетная турель обладает очень свободной и подвижной конструкцией.

Центр развития (англ. Aperture Science Enrichment Center) — часть Лаборатории исследования природы порталов. Центр был создан Aperture Science в начале 50-х годов для проведения испытаний с переносным устройством создания порталов. Участники испытаний в игровой форме проходили тестовые камеры, преодолевая различные препятствия и головоломки, на основе которых наблюдающие за ними учёные Aperture Science изучали пути практического применения устройства создания порталов и самих порталов. Тестовые камеры современного Центра развития выглядят как оформленные белыми панелями залы с различными объектами для проведения испытаний (к таким объектам относятся различные грузовые кубы). Часть залов обрамлена темными блоками, на которых невозможно открывать порталы (что тоже является элементом испытаний). За ходом тестирования следит ГЛэДОС, используя для наблюдения стационарные видеокамеры. Перемещения между залами испытаний осуществляются с помощью лифтов или подсобных помещений. Комплекс расположен под землей, он невероятно огромен и уходит вглубь на несколько километров.

Нижний уровень, расположенный в пещере на глубине более четырёх километров под поверхностью земли, представляет собой громадное пространство, заброшенные тестовые камеры расположены в огромных подвешенных асбестовых сферах. Изначально испытания разработок Aperture Science проводились именно в этой части комплекса. Несмотря на то что эта часть комплекса уже много лет заброшена, из громкоговорителей во время действия Portal 2 всё ещё можно услышать заранее записанные сообщения от Кейва Джонсона — бывшего руководителя Aperture Science Innovators.

Верхний уровень также представляет собой огромное подземное пространство с проложенными по нему направляющими балками, по этим балкам могут перемещаться тестовые камеры. Таким образом комбинация тестовых камер не является постоянной и может меняться при необходимости. Тестовые камеры в свою очередь состоят из нестационарных панелей способных менять конфигурацию камеры. Панели изготавливаются на конвейерах в самом центре, что позволяет GlaDOS собирать новые тестовые камеры. Центр был практически полностью автономен и не требовал постоянного вмешательства учёных в ход испытаний. Совершив побег за пределы тестовых камер, игрок обнаруживает множество обслуживающих их различных механизмов. Известно, что Aperture Science вкладывала в Центр развития бо́льшую часть своих средств. Изначально, на заре становления Aperture Science Innovators, в качестве подопытных использовались сторонние люди, затем прохождение испытаний стало обязательным и для работников.

На верхнем уровне лаборатории расположена огромная «зона консервации». Здесь, в состоянии анабиоза, находилось около 10 тысяч человек, испытания для которых должны были начаться позже. Каждый испытуемый располагался в собственной камере, внешне напоминающей небольшую комнату с предметами интерьера и мебелью: кроватью, шкафом, телевизором и т. д. Во время событий Portal 2, вероятно, большинство законсервированных уже мертвы. Перед началом испытания подопытный выводится из состояния анабиоза и переводится во временную камеру отдыха. Подопытная — девушка Челл, персонаж игрока в Portal, одета в оранжевую униформу с надписью «Aperture». Она приходит в себя в камере отдыха для испытуемых, где имеется герметичная капсула для сна и туалет. Камера отдыха изолирована, из неё нет выхода, кроме как через создаваемый портал. Работник, который был озадачен постройкой Центра развития, в своём сообщении так же делает замечание о подобной камере (названной как «01 Подвал отдыха»): «Посмотри-ка на запись камеры. Чем бы этот „подвал отдыха“ не являлся, дверей у него нет».

Разработки Aperture Science

Основные статьи: Переносное устройство создания порталов, GLaDOS

В числе разработок Aperture Science: переносное устройство создания порталов, суперкомпьютер GLaDOS и турели — см. для подробностей врезку выше — в том числе: автоматическая турель (англ. Aperture Science Sentry Gun) и ракетная турель (англ. Rocket Sentry).

Важнейшим изобретением является переносное устройство создания порталов (англ. Aperture Science Handheld Portal Device) — ручное устройство, предназначенное для создания червоточины между двумя точками пространства.

Выходы червоточины в терминологии Aperture Science называются порталами. Через порталы можно беспрепятственно перемещать предметы и проходить самому сохраняя первоначальную кинетическую энергию. Специально для практического изучения возможностей этого устройства в Лабораториях исследования природы порталов был построен специальный Центр развития, куда запускаются подопытные люди в целях найти выход, применяя порталы.

Борей

«Борей» (в оригинале лат. Borealis — «северный») — ледокол, ранее принадлежавший корпорации Aperture Science и впервые упомянутый в Half-Life 2: Episode Two. Предположительно, «Борей» будет фигурировать и в следующей игре серии — Half-Life 2: Episode Three.

На борту корабля содержалась некая высокая технология, разработанная в Лаборатории. В своём стремлении превзойти исследовательский центр «Чёрная Меза» в борьбе за правительственный грант, в Aperture Science пренебрегли стандартными мерами безопасности, и в результате инцидента корабль бесследно исчез.

Критика и мнения

Локации и окружающая среда, представленные в Half-Life и Half-Life 2, а также в дополнениях и продолжениях к обеим играм, были положительно оценены игровыми рецензентами.

Локации Half-Life описаны сайтом GameSpot как «автономные, достоверные и очень цепляющие». Обозреватели также отметили индивидуальность внешнего вида различных территорий, которые встречаются в игре. Момент, когда игрок попадал в инопланетный мир Зен ближе к концу игры, был похвален за «вдохновляющее чувство благоговения и изумления». В дополнение, несколько рецензентов похвалили путь, который проходит игрок через различные секции Чёрной Мезы, а также «бесшовные» связи между различными уровнями (в играх серии Half-Life в некоторых местах предусмотрена возможность возвращаться на уже пройденную ранее местность или локацию); комментируя это, журнал Computer and Video Games отметил, что «классическая» загрузка уровней ушла в прошлое. Однако некоторые аспекты дизайна уровней были подвергнуты критике: в частности, IGN.com, несмотря на описание локаций как «логически связанных и доставляющих удовольствие при исследовании», отметил, что в середине Half-Life «напряженность серьёзно провисает, и игрок вынужден блуждать вокруг каких-то отвратительных тоннелей, ища кнопки и переключатели в стиле ретро-игр, выполняя головоломки, связанные с прыжками, охотой за кнопками, и все другие скучные однотипные головоломки, встречаемые в десятках других игр».

PC Zone описал окружающую среду Half-Life 2 как «захватывающую дыхание, разнообразную и огромную». GameSpot похвалил локации за то, что они «просто потрясающие, начиная от площадей и улиц Сити 17 и заканчивая ржавыми интерьерами заброшенной фабрики», а также сообщил, что игра содержит «отличный дизайн уровней». IGN.com отметил, что игровой мир Half-Life 2 «безукоризненно проработан и воплощен». Город Сити 17 был отмечен за «эстетическое использование 3D-звука». Звук используется для напоминания игроку плохого состояния поезда, на котором он прибывает в город, а звук камеры наблюдения в большом резонансном пространстве создаёт в целом неприятное чувство.

Тогда как некоторые обозреватели выразили разочарование, связанное с отсутствием новых локаций в Episode One, полностью новая сельская местность, смоделированная в Half-Life 2: Episode Two, была очень высоко оценена. Журнал Computer and Video Games сообщил, что Episode Two содержит «превосходный арт-дизайн и чуточку технологического блеска». IGN.com похвалил «обширные» открытые локации и «клаустрофобные» туннели в Белой Роще.

Фумито Уэда (англ. Fumito Ueda), ведущий разработчик игр Ico и Shadow of the Colossus, заявил, что Half-Life 2 включает в себя «естественный сеттинг» и «головоломки, природным образом встроенные в сеттинг и не позволяющие игроку потеряться».

См. также

• Half-Life (серия игр)

Примечания

Комментарии

Источники

Ссылки

• [half-life.wikia.com/wiki/Category:Locations Locations] (англ.). Combine OverWiki. Проверено 14 января 2011. [www.webcitation.org/67ani4SEO Архивировано из первоисточника 12 мая 2012].
• David Hodgson. [www.primagames.com Half-Life 2: Raising the Bar]. — Roseville, Calif: Prima Games, 2004. — 287 с. — ISBN 0-7615-4364-3.
• Hodgson, David. Half-Life 2: Prima Official Game Guide. — [www.primagames.com Prima Games], 2004. — ISBN 0-7615-2590-4.
• Bell, Joseph. Half-life: Prima's Official Strategy Guide. — [www.primagames.com/ Prima Games], 1998. — ISBN 0-7615-1360-4.

Отрывок, характеризующий Локации в играх серии Half-Life

– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.