Чёрная сотня (сословие)

Чёрная сотня — городское сословие торговцев и ремесленников Русского государства.

Выборный руководитель самоуправляющегося общества в посаде — Чёрной сотни — Сотник. Чёрные сотни делились на десятки, ими руководили десятские. Также в документах встречаются и полусотни.

История

В зависимости от города, посад, ранее подол, делился на слободы и сотни. Жители посадов и слобод назывались люди, с прибавлением эпитета: посадские, чёрной сотни, или определённой слободы. Чёрные сотни, слободские люди и посадские по закону имели равные права.

В царствование Михаила Фёдоровича в Москве было десять чёрных сотен. Название сотням давалось по названию местности, в которой они находились. Также в документах встречаются полусотни.

Организация сотен — общинная. Долг члена чёрной сотни взыскивался со всей общины. В 1649 году посадским людям запретили продавать и закладывать тяглые места.

На чёрные сотни накладывались обязательства по городскому благоустройству (например, мощения улиц), выделения квартир для различных людей, содержать земских ярыжек и так далее. Члены чёрных сотен избирались для исполнения различных обязанностей и должностей.

Чёрные сотни и слободы делились на десятки. Управляли сотнями выборные сотники и десятские. Во второй половине XVII века появились упоминания о сотенных палатах, в которых сидели выборные старосты.

Чёрные люди

Чёрные люди — низшее сословие, жители чёрных слобод, чёрные посадские люди, черносошные крестьяне. С начала XVIII века чёрным народом начали называть все податные сословия.

См. также

• Чёрные сотни
• Черносотенцы

Литература

• Костомаров Н. И. «Очерк Торговли Московскаго государства в XVI и XVII столетиях.», С-Петербург. Вь Тип. Н. Тиблена и Комп., 1862 стр. 145 — 146.

Отрывок, характеризующий Чёрная сотня (сословие)

«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.