Чёрное солнце (фильм, 1970)
| Чёрное солнце | |
 | |
| Жанр |
политическая драма |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария |
Алексей Спешнев при участии Кузьмы Киселёва |
| В главных ролях |
Амбруаз Мбия |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
97 мин |
| Страна | |
| Год | |
«Чёрное солнце» — советский фильм 1970 года[1]. Политическая драма режиссёра Алексея Спешнева, созданная на африканском материале. Сценарий написан Алексеем Спешневым при участии советского дипломата Кузьмы Киселёва.
Содержание
Сюжет
Завязка и конфликт
Начало фильма носит аллегорический характер: в пустующем здании ООН встречаются Робер Мусомбе (Амбруаз Мбия) и Джон Барт (Николай Гринько). «Не ради самих себя, — говорит Мусомбе, — а ради других людей мы обязаны понять, почему всё произошло именно так и почему мы оба погибли». Дальнейшее киноповествование отражает совместные воспоминания.
Неназванная — хотя легко определяемая — африканская страна охвачена политическим кризисом. Правительство Робера Мусомбе добивается экономической независимости, развивает социальные программы в школьном образовании и массовой медицине. Лично Мусомбе — молодой идеалист левых взглядов. Пишет стихи, выступает с пламенными речами. Пафосно звучит обращение к мальчику, который единственный решился прийти в открытую новую школу:
При Мусомбе неотлучно находится Николь Готье (Джемма Фирсова) — белая советница-единомышленница, искупающая «европейскую вину перед Африкой».
Премьер-министр сталкивается с жёсткой оппозицией правых сил, поддерживаемых бывшими белыми колонизаторами. Против него большинство местной элиты — президент, племенные вожди, часть бюрократии и бизнеса, шаманы и церковники. В джунглях идёт вооружённая борьба, в которой на стороне оппозиции участвуют иностранные наёмники. На жизнь Мусомбе совершена серия неудачных покушений.
Мусомбе: Из этого автомата в меня стреляли. Разрывными пулями. Апельсины и стрела отравлены. Апельсины мышьяком, а стрела ядом кураре. Если вы не прекратите террора против меня, я предам ваш заговор гласности! А теперь, господа, прошу к столу.
Правительство обращается за международной поддержкой. По просьбе Мусомбе в страну прибывают войска ООН. Они подчинены американскому дипломату Джону Барту — сдержанному респектабельному джентльмену. Барт с большим уважением относится к Мусомбе, но преследует интересы США, заключающиеся в установлении контроля над запасами урана в Западной провинции страны. Кроме того, Барт связан давними отношениями с Николь Готье, которая в своё время отвергла его чувства. Мотив ревности глубоко скрыт, но явно присутствует.
Переворот
Ситуация в стране обостряется. Парламент выражает доверие правительству Мусомбе. Однако правый президент совершает государственный переворот и отправляет его в отставку. Жандармы силой разгоняют депутатов прямо на заседании. Мусомбе рассчитывает на поддержку войск ООН. Но Барт не вмешивается в события, позволяя перевороту совершиться. Сознательная пассивность Барта оказывается решающим фактором в падении правительства Мусомбе.
Иностранные послы предлагают Мусомбе бежать из страны. Премьер отказывается, встречая поддержку посла СССР. Верный Мусомбе вице-премьер Гастон Дило уходит в джунгли, где организует вооружённое сопротивление.
Охранник премьер-министра — сын племенного вождя — помогает Мусомбе изменить внешность и берётся сопроводить в безопасное место. Неузнанный премьер едет с телохранителем в автобусе, где с изумлением видит Готье. Автобус вскоре останавливают жандармы, но охранник с Мусомбе и Готье быстро пересаживается на автомобиль и отрывается от преследования. По дороге Мусомбе размышляет о драматизме африканской судьбы, укоряет себя за бегство.
Плен
В конце пути выясняется обман. Охранник доставил Мусомбе к губернатору Западной провинции Жаку Лу (Боб Цымба). Этот деятель ведёт собственную игру. Его позицию даже трудно охарактеризовать в политических категориях — она не имеет идеологической основы и движима исключительно криминальным сепаратизмом. Характерен антураж: тайная штаб-квартира размещена в разгромленной школе, боевиками-африканцами командует белый наёмник по кличке Фредди Африка (Арен Рейно), разговор фактически начинается с угрозы убийством, делаются циничные признания, задаются вопросы о характере отношений Мусомбе с Готье…
Лу имеет к Мусомбе деловое предложение. В обстановке общего хаоса губернатор объявил независимость Западной провинции. Свергнутого левого премьера он уже не считает опасным, но предстоит противостояние с правым президентом. Кроме того, Лу не доверяет западным правительствам и собирается торговаться с ними за контролируемый уран. Президент, по всей видимости, ориентирован на США, Лу более связан с западноевропейцами. Мусомбе нужен сепаратисту как знак легитимности своей власти и посредник в международных контактах.
Лу: Вы идеалист. Я циник. Вы верите в человеческие достоинства. Я в недостатки и силу. Мой вывод поразит вас — мы должны объединиться.
Выясняется, что наёмники Лу уже захватили председателя парламента и одного из министров. Лу оставляет трёх друзей наедине, уверенный, что безвыходное положение вынудит их к сотрудничеству. Сам он уходит к заложнице Готье и забавляется праздным разговором.
Готье: Вы великолепный экземпляр негодяя.
Лу: Обещаю вам это припомнить.
Борьба, гибель, возрождение
Мусомбе с соратниками решаются бежать. Они оглушают Фредди, убивают охранника, захватывают автомобиль с пулемётом и прорываются в джунгли. Начинается партизанская борьба. Мусомбе пользуется широкой поддержкой, однако объединённые силы президентского режима, сепаратистов и наёмников, поддерживаемых Западом, заставляют отступать. Карателям удаётся схватить Мусомбе и председателя парламента. Дило остаётся на свободе и продолжает борьбу.
Мусомбе и председатель попадают в руки Фредди и его головорезов (Готье всё это время находилась в плену). Их избивают и переправляют в Западную провинцию, захваченную Лу. Туда же летит Барт — якобы для спасения Мусомбе и Готье. Барта сопровождает журналист Нелсон, выступающий в роли коммерческого представителя своего отца — крупного бизнесмена с африканскими интересами. Барт читает книгу стихов Мусомбе и между делом предупреждает, что самолёт могут сбить «европейцы, которым тоже нужен уран».
Ночная сцена расстрела под рок-н-ролл: Муссомбе произносит беззвучную обличительную речь, старый председатель отрешённо задумчив, Лу в машине издевательски ухмыляется и пытается занять последние минуты Мусомбе и Готье своим разговором, Фредди с деловым видом молчит на соседнем сиденье. Расстрельная команда (состоящая из африканцев) поочерёдно расправляется с тремя пленниками.
Тем временем сбываются опасения Барта — продемонстрированы обломки сбитого на границе самолёта.
Финал картины — завершение разговора Мусомбе с Бартом. «Мы оба не существуем», — констатирует западный дипломат. Африканский лидер категорически возражает ему. Под соответствующий видеоряд Мусомбе говорит о становлении независимой Африки.
Особенности постановки
Последняя часть этой стильно снятой оператором Юрием Марухиным чёрно-белой ленты… уже цветная, что несколько нарушает графическую строгость изображения. А ведь это придавало рассказываемой истории одновременно и хроникальность…, и некоторую интеллектуальность манеры. Очень отдалённо это может напомнить что-нибудь типа «Хиросима, моя любовь» режиссёра Алена Рене и оператора Саша Вьерни.
Неизбежный пропагандистский пафос… всё-таки не агрессивен и даже не навязчив. Да и фильм в целом несёт на себе приметы стремительно улетучивающегося духа «кинематографа шестидесятых», когда тематически вполне конъюнктурные опусы (включая картину «Я — Куба» Михаила Калатозова и оператора Сергея Урусевского), тем не менее, имели чёткую романтическую направленность и стилистическую изощрённость.
Сергей Кудрявцев[2]
В ролях
- Амбруаз Мбия — Робер Мусомбе, премьер-министр
- Николай Гринько — Джон Барт, советник ООН
- Джемма Фирсова — Николь Готье, соратница Мусомбе
- Тереза Диоп — жена Мусомбе
- Дута Сэк — председатель парламента, соратник Мусомбе
- Ампонса Сампсон — Гастон Дило, соратник Мусомбе
- Боб Цымба — Жак Лу, губернатор-сепаратист
- Арен Рейно — Фредди Африка, наёмник Жака Лу
- Мишель Тагнора — сын вождя, охранник Мусомбе, агент Жака Лу
- Анатолий Иванов — Нелсон, журналист, сын бизнесмена
- Тито Ромалио — президент
- Роберт Росс — епископ
Персонажи и реальные прототипы
Очевидно, что речь идёт о событиях в Конго 1960—1961 годов.
- Робер Мусомбе — Патрис Лумумба.
- Джон Барт — Даг Хаммаршельд.
- Жак Лу — Моиз Чомбе.
- Президент — Жозеф Касавубу.
- Председатель парламента — Жозеф Окито.
- Гастон Дило — собирательный образ, соединяющий черты Гастона Сумьяло, Антуана Гизенги, Пьера Мулеле, Лорана Кабилы.
- Фредди Африка — собирательный образ, соединяющий черты Боба Денара, Майкла Хора, Жана Шрамма.
Западная провинция губернатора Лу — Катанга, отделившаяся летом 1960 под руководством Чомбе. (Провинция Катанга расположена не на западе, а на юго-востоке Конго.)
Партизанское движение Гастона Дило имеет сходство с восстанием «симба».
Допускаются некоторые художественные отступления от исторической достоверности. В частности, вместе с Лумумбой был убит не только председатель парламента, но и министр по делам молодёжи и спорта Морис Мполо, ранее возглавлявший армейский генштаб. В фильме военные вопросы находятся в ведении Дило, а вместе с премьером и председателем парламента погибает иностранная советница Николь Готье.
Фредди Африка (вероятно, для демонизации образа) носит нацистскую награду — Железный крест. На одной из фотографий он изображён в немецкой форме рядом с повешенными на фоне восточноевропейского пейзажа. Наиболее известные наёмные командиры конголезского конфликта не участвовали во Второй мировой войне на стороне Третьего рейха. Денар, по некоторым данным, примыкал к Сопротивлению, Хор воевал в составе британских войск на стороне Антигитлеровской коалиции. Однако Железный крест носил лейтенант Зигфрид Мюллер, более известный как Конго-Мюллер, бывший офицер вермахта.
Образ Мусомбе сильно идеализирован в духе официальной советской интерпретации конголезских событий. В фильме нет и намёка на долю ответственности премьер-министра за происходящее (при том, что радикальные выступления Лумумбы тоже сыграли роль в раскручивании спирали насилия).
Фильм завершается на этапе убийства Лумумбы. Дальнейший ход событий — конфронтация Чомбе с Касавубу, приход к власти Мобуту Сесе Секо, его более чем 30-летнее правление, гражданская война, новый переворот — остаются за рамками сюжета.
Съёмочная группа
- Режиссёр: Алексей Спешнев
- Сценаристы: Алексей Спешнев при участии Кузьмы Киселёва
- Оператор: Юрий Марухин
- Художник: Евгений Игнатьев
- Композитор: Лев Солин
В съёмках принимали участие советские актёры африканского происхождения и граждане тридцати стран Африки.
Напишите отзыв о статье "Чёрное солнце (фильм, 1970)"
Примечания
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Чёрное солнце (фильм, 1970)
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.
Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
