Чёрный цвет
Поделись знанием:
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
(перенаправлено с «Чёрный»)
Запрос «Чёрный» перенаправляется сюда; см. также другие значения.
| Чёрный | ||
|---|---|---|
| — Цветовые координаты — | ||
| HEX | #000000 | |
| RGB¹ | (r, g, b) | (0, 0, 0) |
| CMYK² | (c, m, y, k) | (0, 0, 0, 100 †) |
| HSV | (h, s, v) | (-°, -%, 0%) |
| ¹: Нормализовано к [0–255] | ||
Чёрный — ахроматический оттенок, отсутствие светового потока от объекта. В системе RGB обозначается как #000000. Оттенки чёрного цвета именуются серым цветом.
По состоянию на 2014 год самым чёрным веществом в мире является Vantablack.
Для современного человека чёрный цвет традиционно считается цветом траура, хотя на Востоке это символ добра, чистоты и совершенства, благородства и опыта. Чёрный также считается символом неоднозначности, тайны и неизвестности: «покрыто мраком тайны» (то есть неизвестно, непонятно).
Содержание
Эталоны и образцы оттенков
Физические эталоны
Пигменты
- Углерод различного происхождения: графит, сажа, жжёная кость
- Марс чёрный
Получение смешанных красителей
В типографии, для производства чернил и в других случаях нередко возникает необходимость синтезировать чёрный цвет, создав краситель, подходящий по другим физико-химическим свойствам (растворимость, светостойкость, сродство к заданному материалу поверхности и пр.) — путём смешивания нескольких красителей или пигментов. В частности, чёрный цвет можно получить по субтрактивной схеме при смешивании жёлтого, пурпурного и голубого красителей. Для производства растворимых чернил нередко используют смесь зелёного и красного красителей.
Старинные названия оттенков[1]
- Антрацитовый — насыщенно-черный, с сильным блеском. Как правило, этот цвет использовали при описании цвета глаз.
- Аспидный — черно-серый, от названия сланца — аспида, применявшегося для изготовления учебных досок.
- Бардадым — бытовое наименование короля чёрной масти в карточных азартных играх.
- Бычьей крови — чёрный цвет с красным отливом.
- Карамазый — черномазый, чернявый.
- Клуши — чёрная карточная масть — пика.
В истории, культуре, искусстве, этнографии
Чёрный человек,
Чёрный, чёрный,
Чёрный человек
На кровать ко мне садится,
Чёрный человек
Спать не дает мне всю ночь.
Чёрный цвет в истории государственной символики России сыграл весьма примечательную роль: в знаменитой Куликовской битве в 1380 г. русское войско князя Дмитрия Донского сражалось под стягом с образом Спаса Нерукотворного. Цвета стяга были чёрный и золотой[2].
В 1858 году, Указом императора Александра II от 11 июня 1858 года был введен черно-золотой-белый «флаг гербовых цветов». Первые полосы соответствовали чёрному государственному орлу в жёлтом поле. Нижняя полоса белая или серебряная соответствовали кокарде Петра Великого и императрицы Екатерины II. 28 апреля 1883 года Александром III было издано «Повеление о флагах для украшения зданий в торжественных случаях», предписывавшее использовать исключительно бело-сине-красный флаг. Черно-желто-белый с этого момента считался династическим флагом царствующего дома Романовых
В России чёрный был ещё и цветом анархистов — под чёрным знаменем воевали отряды Н. И. Махно.
В культурном контексте чёрный цвет, как правило, символизирует зло, что подтверждают такие, часто используемые, метафоры, как «черный день», «черный список», «черная полоса», «черная овца» и др.[3]
Кроме того, в современной западной культуре чёрный цвет ассоциируется с сексуальностью, особенно женской: в частности, по этой причине популярно женское нижнее бельё этого цвета. Корни этого явления, возможно, следует искать в постулируемой в психоанализе и близким к нему направлениям философии связи между смертью (символическим выражением которой является чёрный цвет) и половым влечением, а также в популярном в западном обществе до XX века литературно-художественном образе представителей негроидной расы как сексуально распущенных и доступных (чёрное нательное бельё в этом случае могло рассматриваться как съемная частица «чёрного» тела)[4].
Крылатые выражения с чёрным
- Чёрный юмор — особый вид юмора, в котором комический эффект достигается ниспровержением моральных ценностей, а смех вызывается тем, что в другой ситуации должно вызвать ужас. На высмеивании священных или неприкасаемых тем построена английская «чёрная комедия».
- Нуар (от фр. noir — «чёрный») — литературный субжанр и направление в кинематографе.
- Блэк-метал («чёрный метал») — музыкальный жанр.
- Чёрный рыцарь — рыцарь в Средние века, который не имел при себе геральдических опознавательных знаков, что могло быть обусловлено либо отсутствием у рыцаря таковых, либо желанием скрыть собственную личность или личность своего сеньора.
- Чёрная душа — говорят о коварном, недобром человеке.
- Чёрная зависть — особенно ненавистное отношение к человеку, к его личным качествам, таланту, красоте, богатству. Именно чёрная зависть побуждает завистника делать злые поступки по отношению к этому человеку (например, Моцарт и Сальери).
- Чёрная изба — теплая часть крестьянской избы, с печью без дымохода (черной речью). В такой избе было много дыма, поэтому и называлась «черной».
- Чёрная каша — другое название — русская каша, это круто сваренная гречневая каша.
- Чёрная книга — так в XVIII столетии называли арифметику из-за её трудности.
- Чёрная комедия — разновидность комедии, в которой едко высмеиваются злободневные, болезненные для общества и серьезные темы.
- Чёрная кость — о человеке, принадлежащем к низшему сословию.
- Замазать чёрной краской — оклеветать кого-либо.
- Чёрная смерть — о чуме, которая свирепствовала в средние века.
- Чёрная страница — неудачное время или случай в жизни.
- Чернедь — чернь, простой народ.
- Чернобог — божество у славян. Изображался в виде зверя.
- Черноборец — сборщик чёрной дани на Руси; черная дань — подушная подать.
- Чёрное дело — плохое, нехорошее дело.
- Чёрное духовенство — монашествующие священники.
- Чёрное золото — о нефти.
- Чёрное пятно — о чём-либо порочащем человека.
- Чернокнижие — в старину: колдовство, основанное на знакомстве с нечистой силой. Колдун пользовался особыми, черными, колдовскими книгами. Чернокнижник — тот, кто занимался чернокнижием.
- Черные береты — обозначение бойцов особого подразделения милиции — отрядов специального назначения (ОМОН).
- Черные люди — тяглое население Руси, те, кто платил дань, тягло.
- Чёрный двор — включенный в посадское тягло. По-другому, тяглый двор.
- Чёрный передел — народническая организация во второй половине XIX века.
- Чёрный рынок — торговля товарами и услугами, продажа которых запрещена или существенно ограничена.
- Чёрный человек — символ господства темного начала в человеке, например у Пушкина персонаж поэмы Сергея Есенина.
Мифология, поверья и легенды
- У многих народов является цветом траура, с чёрным цветом связывают тёмные силы.
- Чуваши животным чёрного цвета приписывают сверхъестественную силу. Считается, например, что ворон знает злонамеренность всех людей и каждый раз, когда он, каркая, пролетает над людьми, он тем самым предсказывает будущее, предупреждает о бедах. Если у матери-чувашки один за другим умирают малые дети, то новорождённому ребёнку, чтобы он остался в живых, дают имя какого-либо животного чёрной масти. По чувашским же поверьям, петух чёрной масти приносит счастье своему хозяину.
- Люди в чёрном — городская легенда, распространённая в основном в США. Часто встречается в массовой культуре как элемент различных теорий заговоров, связанных с НЛО и похищением людей инопланетянами.
- Самое знаменитое поверье с чёрным — это поверье о чёрном коте (кошке), перебегающем дорогу человеку. Особенно якобы плохо, если кошка бежала «за пазуху», то есть по направлению к застежке на одежде. Чтобы «предотвратить несчастье», нужно пойти другой дорогой или хотя бы трижды сплюнуть через левое плечо и продолжить путь, сложив кукиш в кармане или держась за пуговицу. Ещё одна русская народная примета гласит, что появление в доме чужого чёрного кота — предвестье беды. Было и такое поверье: во время грозы чёрный кот притягивает на себя молнию, поэтому его непременно выбрасывали на это время на улицу. И вообще чёрный кот или кошка считались верными слугами дьявола или, в крайнем случае, ведьмы[5].
Символизм
- Чёрный цвет часто является символом ухода от земных радостей, смерти, скорби, стресса, траура, неоднозначности, тайны и пугающей неизвестности («тайна покрытая мраком»).
- В японской культуре чёрный — символ возраста и опыта по контрасту с белым цветом, который символизирует ученичество, молодость. Чёрный цвет символизирует высший ранг во многих боевых искусствах (чёрный пояс).
- В тюркской истории, топонимике чёрный «кара» означает понятие «великий», «большой», «непобедимый». Империя Караханидов — Великие (Черные) ханы, Кара-Кумы (не чёрные пески, а большая пустыня), Кара-Булак, Кара-калпак и даже сказочный «Кара-Бас Барабас» — в переводе «Чёрная голова» с тюркского.
- Чёрный цвет в узелковой письменности инков кипу обозначал время. То есть на чёрных нитях записывалось «время», «срок», годы, исторические события, понятие «от начала чего-либо (например, от начала правления короля инков)»[6]; чёрный цвет потому, что «кипу сообщало, сколько ночей прошло с момента того или иного события»[7]. Также — болезнь (при наличии ключа в главном шнуре). В археологических кипу этот цвет встречается только в комбинации с другими цветами.
- В Средние века чёрная кошка была одним из атрибутов ведьмы. Суеверные люди и сейчас считают, что если чёрная кошка перейдёт дорогу, то это к несчастью.
- Чёрный — традиционный цвет анархистов. Под чёрным знаменем воевали отряды Н. И. Махно во время Гражданской войны в России (1917—1922). История чёрного знамени восходит к временам Лионских восстаний (1831 и 1834 годы), когда восставшие красильщики использовали чёрный флаг в противовес монархическому флагу, где преобладал белый цвет.
- Чёрный цвет ассоциируется с фашизмом, из-за фашистских отрядов в Италии (чернорубашечников) и одного из вариантов формы СС.
- Чёрный цвет является, наряду с красным, жёлтым и зелёным, одним из панафриканских цветов, символизируя Африканский континент и его коренных жителей.
- Традиционно во многих странах в чёрный цвет окрашиваются автомобили, выполняющие официально-представительские функции (хотя в южных республиках СССР чиновники ездили, наоборот, на белых машинах).[8][9][10]
Религия
В христианстве считается, что вселенная была чёрной до того, как Бог создал свет. Во многих религиях говорится о том, что мир был создан из изначальной тьмы.[11] В Библии свет веры и христианства часто противопоставляется тьме невежества и язычества. Христианского дьявола называют «князем тьмы».
Православные, католические и протестантские священники носят чёрные облачения. Чёрный в христианской символике противостоит белому. Он поглощает все цвета и свет, символизирует ад, удалённость от Бога. В православной иконописи чёрный поэтому используется крайне редко: в композиции «Распятие» под Голгофским крестом обнажается чёрная дыра в которой видна голова Адама — первого согрешившего человека; чёрным пишется пещера, из которой выползает змей, поражённый Георгием. В остальных случаях используется тёмно-красный, коричневый, иногда даже и синий. Например, чёрных коней изображали синим, чтобы избежать чёрного.
Однако символика чёрного цвета приобретает совершенно иное звучание в самой церковной жизни. Чёрный — цвет монашества. Монашество — это «церковь в церкви», Это «сугубая церковь», это «соль» нового общества, открывшегося во Христе. Вступающий на монашеский путь, отрекается от мира и всех земных интересов. Так как монах умирает для мира, то и цвет монашеских одежд — чёрный, цвет траура и смерти. Но в данном случае чёрный цвет — это глубокий символ будущих «белых одежд», будущего просветления. Чёрными монашескими одеждами выражается символика предельного унижения и умирания на пути к свету и славе по примеру Христа, спустившегося во ад, чтобы прорубить врата смерти. Чернота должна преобразиться в белое и золотое сияние апокалипсического будущего века[12].
В исламе чёрному, как и зелёному, придаётся большое значение. Чёрным было знамя, которое несли воины Пророка Мухаммеда, также оно присутствует у шиитов (предвещая приход Махди).
В индуизме Кали, богиня времени и изменений, изображается с чёрной или тёмно-синей кожей. Её имя значит «чёрная».[13]
Функциональность
В XIX и XX веке технику и машины (например, телефоны, швейные машины, пароходы, локомотивы, автомобили) часто выпускали в чёрном цвете, чтобы подчеркнуть их функциональность. Первый серийный автомобиль с 1914 до 1926 года был доступен только в чёрном цвете. Из всех средств передвижения только самолёты редко красят в чёрный цвет.[14]
В названиях
- Фамилия Чёрный и другие производные: Чернов, Черняев и тому подобные.
- Фауна: чёрный журавль, чёрный лебедь, чёрная игуана, чёрный кайман, чёрный лещ, чёрный носорог.
- Топонимы: Чёрная речка, Чёрный Яр, Чёрный Мыс, Чёрное море, Чёрная Русь[15].
- Политика: «Чёрный блок», «Чёрный передел», «Партия чёрных пантер», «Чёрный лев», «Чёрная армия».
- Искусство: «Чёрный квадрат».
- Литература: «Красное и чёрное», «Черный монах», «Чёрный человек», «Чёрный обелиск», «Чёрный стерх».
- Кинематография: «Чёрный Пётр», «Чёрный рыцарь», «Чёрный котёл», «Чёрный Плащ».
- Музыкальные группы: «Чёрный обелиск», «Чёрный кофе».
- Музыка: «Чёрный ворон», «Чёрный кот», «Чёрный альбом».
Загадки с чёрным
- Чёрная корова весь мир поборола (Ночь).
- Черненько, маленько, в платье вскочило, царя разбудило (Блоха).
- Черненько, маленько, на всех садится, царя не боится (Блоха).
- Ворон, да не конь, чёрен, да не медведь, шесть ног без копыт, рогат, а не бык (Чёрный таракан).
См. также
Напишите отзыв о статье "Чёрный цвет"
Примечания
|
Портал «Цвет» |
|---|
- ↑ Русский цвет. М.: Издательский Дом «Экономическая газета», 2011. С. 160—162
- ↑ Русский цвет. М.: Издательский Дом «Экономическая газета», 2011. С. 186
- ↑ Тальма Лобель. Теплая чашка в холодный день: Как физические ощущения влияют на наши решения = Sensation The New Science of Physical Intelligence. — М.: Альпина Паблишер, 2014. — 259 с. — ISBN 978-5-9614-4698-2.
- ↑ Jill Fields. The Meaning of Black Lingerie//Ibidem. An Intimate Affair: Women, Lingerie, and Sexuality. — Oakland, California: University of California Press, 2007. — PP. 113—173.
- ↑ Русский цвет…С. 194
- ↑ [bloknot.info/antonio-de-la-calancha-cronica-moralizada-del-orden-de-san-agustin-en-el-peru-tomo-1/ Антонио де ла Каланча. Моральная хроника Ордена Святого Августина в Перу. Том 1., стр. 176]. [www.webcitation.org/615qvM0NO Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
- ↑ Милослав Стингл. Индейцы без томагавков. — Москва: Прогресс, 1984, стр. 165
- ↑ [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=318887 Советского чиновника на дороге можно было узнать сразу — по чёрной «Волге» (или белой — в южных республиках)]
- ↑ [www.lgz.ru/article/7998/ Чёрная-чёрная машина]
- ↑ [infoart.udm.ru/magazine/nov_yun/24/smit.htm «…партийные чиновники предпочитают ездить на черных „волгах“…»]
- ↑ Stefano Zuppi. Color in Art. — С. pp. 268–69.
- ↑ Русский цвет…С.183
- ↑ Stefano Zuffi. Color in Art. — С. p. 275.
- ↑ Eva Heller. Psychologie de la couleur - effets et symboliques. — С. p. 226.
- ↑ Древние русские земли с городами Гродно, Волковыск, Слоним, Несвижск (ныне это все города Белоруссии), в верховьях реки Неман.
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Чёрный цвет
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
