Чёрный Абдулла

Абдулла
Кахи Кавсадзе в роли Абдуллы
Первое появление	Белое солнце пустыни
Создатель	Валентин Ежов
Исполнение	Кахи Кавсадзе
Информация
Прозвище	«Чёрный Абдулла»
Род занятий	басмач, контрабандист

Чёрный Абдулла — главный отрицательный герой фильма «Белое солнце пустыни», одноименной компьютерной игры, а также ряда книг, телевизионных программ и анекдотов.

Краткое описание персонажа

Абдулла, как, впрочем, и Саид, происходит из бедной семьи, однако на волне революционных преобразований, когда старая власть уже ушла, а новая ещё не пришла, сам берёт инициативу, и становится богатым, уважаемым всеми человеком. Возглавив местное преступное сообщество, он развивает активную торговую деятельность, связанную с перевозкой грузов морским путём и нефтяным бизнесом. Но с приходом большевиков он вынужден скрываться от них и постоянно менять место пребывания, так как в глазах новой власти он является классово чуждым элементом. Его можно охарактеризовать как находчивого, решительного, эмоционального, авторитарного человека, наконец, просто красивого мужчину — типаж, несомненно, нравящийся многим женщинам. Так или иначе, но преступной деятельности его и его группировки приходит конец благодаря умелым действиям красноармейца Сухова и его помощников. При попытке отбить свой гарем Абдулла получает огнестрельное ранение и падает с нефтехранилища, после чего не подает признаков жизни. Абдулла — щёголь, резко выделяющийся на фоне своих довольно оборванных нукеров: носит френч, а не чапан, курит сигары.

Вхождение в образ

Актёр театра и кино Кахи Кавсадзе, исполнивший роль Абдуллы, так охарактеризовал своего персонажа:

Абдуллу я никогда не считал ни разбойником, ни бандитом. Я играл человека, который защищал свой дом, свои традиции. Играл человека без комплексов, человека слова. Да, у него гарем. Но кому какое дело, сколько у него жен — десять или двадцать семь. Ведь это его жены, его семья. И он следует своим традициям жестко и до конца, отстаивая неписанные законы своего народа. Мне кажется, что я немного похож на своего героя — только я ни разу в жизни не пользовался и, дай Бог, никогда не воспользуюсь настоящим оружием.

О своём вхождении в образ в ходе съёмок фильма актёр поведал следующее:

Бандитов Абдуллы в основном играли местные мужики, решившие таким образом подзаработать. Люди они были, мягко говоря, неспокойные. После съемок у них часто случались разборки. И всякий раз они посылали кого-нибудь за мной. Подхожу. Они: «Тихо! Абдулла идет!» Я был как судья, — решал, кто из них прав, кто виноват. Выносил приговор — и они сразу успокаивались: «Все, хватит базарить! Как Абдулла сказал, так и будет!»

Анализ личности персонажа

Декан факультета глубинной психологии Санкт-Петербургского Института психологии и сексологии Владимир Александрович Медведев даёт исчерпывающую характеристику личности Абдуллы. Согласно Медведеву, Абдулла — фактически, главный герой фильма, носитель идеологии мачизма, трагическая фигура, обреченная на красивую и мучительную смерть, из которой нам предлагается извлечь некий жизненный урок.

Абдулла — воин, бывший контрабандист, романтический герой-ницшеанец. Для него нет никаких внешних ограничений, его законодательство формулируется предельно просто: «Кинжал хорош для того, у кого он есть, и плохо тому, у кого его не окажется в нужное время». Под пулями красных отрядов, что на первый взгляд парадоксально, его держит в этой пустыне гарем. Абдулла не может оставить гарем, ибо тогда он достанется кому-нибудь другому. На самом же деле перед нами разыгрывается архаическая драма, и убивающий женщин из собственного гарема Абдулла обречен на мучительную смерть так же, как и Степан Разин, бросающий «в набежавшую волну» новообретенную молодую жену.

Авторитет Абдуллы, согласно Медведеву, зиждется не на его бойцовских качествах (одни покойные Ибрагим, Махмуд и Аристарх чего стоили!), а именно на наличии у него гарема, и только он имеет доступ к ритуализированному отреагированию сексуальности в культурно приемлемой форме. Как древний праотец первобытной орды он лично владеет всеми женщинами и «вырывает язык», символически кастрирует того, кто покусится на его прерогативы. В упор не замечая товарища Сухова, глядя задумчиво сквозь него даже под дулом нагана, Абдулла довольно-таки оживленно вступает в диалог с красноармейцем тогда, когда речь заходит о его «ласковых жёнах». Меланхоличные полуфилософские беседы с Саидом об относительности понятий добра и зла сменяются диким воплем: «Убейте его!», стоит лишь тому покуситься на одну из цистерн.

Смерть его собственного отца Абдулла пережил бесконфликтно, восприняв в качестве наследия от умирающего старика ношу смирения и поддерживающей социальность тревожности, ориентированной на Божью волю. И Бог в конце концов помог Абдулле: «Я долго ждал, а потом Бог сказал: садись на коня и возьми сам все, что хочешь, если ты храбрый и сильный…». Чьим голосом говорил этот Бог и чьи интересы он озвучивал мы можем понять, если обратим внимание на то, что же именно захотел взять от жизни Абдулла, выйдя на тропу войны. Оказалось, что ему нужны лишь три вещи — богатство, гарем и банда сотоварищей.

Следуя описанию Медведева, Абдулла — типичный органичный деструктор, подобно младенцу, пытающийся сделать враждебный внешний мир родным и безопасным путём опредмечивания всех доступных ему либидных связей в образ материального богатства, приведения всего к общему знаменателю. Природную свою деструктивность он до поры до времени демонстрирует, избивая собственных жен («Каждый день он кого-нибудь бил…» — с тоской вспоминает его мазохистка-жена). Любовь по отношению к женщине воспринимается им в качестве прелюдии к её смерти: «Джамиля, ты была любимой женой… Почему ты не умерла?» — Жены ему нужны лишь для того, чтобы сплотить вокруг себя банду маргиналов-отцеубийц, а сама банда ему нужна для дальнейшего накопления богатства. Но при этом сам Абдулла попадает в самоубийственный замкнутый круг: семейная жизнь (да ещё в умножающем травматичность режиме полигамии) порождает мощное чувство вины, но бегство от женщин невозможно, поскольку тогда он потеряет статус главаря банды, а вместе с потерей статуса и своё богатство. Озарение снизошло на Абдуллу в Старой Крепости: если нельзя изменить ситуацию, то необходимо измениться самому. Необходимо выйти из-под влияния ничего не значащих для него понятий добра и зла, хорошего и плохого, перестать быть человеком (то есть существом греховным, боящимся возмездия и потому социальным) и стать зверем — безжалостным деструктором. Констатация этой метаморфозы, вложенная авторами фильма в уста Рахимова, и открывает тему Абдуллы в разбираемой картине: «Совсем озверел Чёрный Абдулла — ни своих, ни чужих не жалеет». По-своему Абдулла любит своих жен. Поэтому он, задушив двух лишних жен и доведя их общее число до сакральной девятки (символического числа супермужественности — три тройки), лезет в трубу Старой Крепости и вынужден отправиться «на антиводы» к Сухому Ручью. Именно поэтому, убив хранителя музея Лебедева, он столь задумчив и археологически подкован (прозревает наличие подземного хода, которым не пользовались последние четыреста лет!), а убив Гюльчатай, он надевает чадру. Надев чадру, Абдулла выявил общую характерную особенность всех деструкторов — их навязчивую потребность мучить и убивать других людей с целью идентификации с ними; то есть для деструктора убийство является единственным проявлением любви. Более того — только постоянно убивая и насилуя, деструктор способен существовать.

Сотрудница ВГИК, киновед Марина Вадимовна Кузнецова даёт женский взгляд на образ Адбуллы. По её мнению, Чёрный Абдулла — предводитель интернациональной шайки бандитского отребья, матерый, законченный злодей. Тонкое восточное лицо, английский френч и живое воплощение змеиного коварства, звериной жестокости. Он не за белых и не за красных. Он сам за себя. Цель — разбой, грабеж, нажива. По пескам Туркестана тянется за Абдуллой густой кровавый след. Абдулла в упор расстреливает старичка — хранителя музея. Убивает свою жену, полуребёнка Гюльчатай, переодевается в её платье, штыком закалывает красноармейца Петруху, губя две юные жизни и убивая едва зародившуюся любовь. Согласно Кузнецовой, советская цензура безжалостно удалила из фильма сцену, в которой раскрепощенные женщины Востока горючими слезами оплакивали своего хозяина и общего мужа Чёрного Абдуллу, застреленного к финалу Суховым. Но это не помешало зрителю понять смысл фабульного анекдота о том, как идея социального равенства была навязана людям, чье сознание к ней было абсолютно не готово.

Советский кинорежиссёр, кинодраматург, заслуженный деятель искусств РСФСР Александр Вениаминович Мачерет отмечает, что вождь басмачей Абдулла беспросветно подл. И всё же, несмотря на ничем не разбавленную черноту своей злодейской натуры, он не теряет живых очертаний — он жизненно возможен, но весьма отдален от бытовой «нормы».

Гибель Абдуллы

Как отмечает писатель Фёдор Раззаков, изначальный эпизод финальной схватки Сухова с Абдуллой в картину так и не вошёл. В этом эпизоде Сухов боролся с Абдуллой на баркасе и оба они падали в воду. Сухов и Абдулла пытались убить друг друга на баркасе, затем упали в воду и продолжили борьбу там. В схватке оба получили огнестрельные ранения: но Сухов был ранен легко — в плечо, а Абдулла — смертельно. Из последних сил бандит доплывал до берега, вставал на ноги и, шатаясь, шел на Сухова. Однако сил, чтобы выстрелить, у Абдуллы уже нет: он не доходил всего лишь нескольких метров до своего врага и замертво падал на землю. Но так как Анатолий Кузнецов, игравший роль Сухова, упав с баркаса, схватился в воде за бревно, которое было вымазано мазутом, сделать это ему не удалось, в результате обессиленный после драки на палубе актёр едва не утонул, и эпизод доснять не удалось. После этого концовка была забракована и снято завершение, допускающее появление Абдуллы в гипотетической второй части картины.

Факты и гипотезы

• Судя по тому, что практически весь фильм Абдулла ходит во френче и не расстается с сигарой, он довольно активно сотрудничал с англичанами во время интервенции последних в Среднюю Азию.
• В книге Валентина Ежова и Рустама Ибрагимбекова «Белое солнце пустыни» Абдулла полюбил русскую женщину — наложницу своего хозяина, у которого служил начальником охраны. Также в книге Абдулла занимается драгоценными металлами и камнями. Место действия — Афганистан.
• Образ Абдуллы запечатлён на холсте фотохудожником Василием Флоренским в нескольких из его работ в рамках выставки «Че Гевары Востока» в 2004 г.
• Несмотря на то что в конце фильма Абдулла падает с нефтехранилища, получив огнестрельное ранение, ходили слухи о съёмках продолжения фильма. Вот что по этому поводу сообщил Кахи Кавсадзе:

— Ходят разговоры о «Белом солнце пустыни-2». Как вы относитесь к этому? И что же тогда будет с вашим героем?
— Да, мне говорили об этом. Все герои встречаются снова через 30 лет. Абдуллу выходили, и он остался жив. Сухов, Абдулла, Саид — все живы, так что съемки можно продолжать… Почему-то я против. Всегда эти фильмы-2 в чём-то непременно проигрывают. «Белое солнце пустыни» — это классика, фильм-2 ею уже не будет. Но, естественно, если начнут снимать, я тоже с удовольствием присоединюсь.

Отрывок, характеризующий Чёрный Абдулла

– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.