Чёртик (рассказ Ремизова)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Чёртик
Жанр:

рассказ

Автор:

Алексей Ремизов

Язык оригинала:

русский

Дата первой публикации:

1907

«Чёртик» — святочный рассказ А. М. Ремизова о деревенской секте сатанистов, опубликованный в 1-м номере журнала «Золотое руно» за 1907 год и победивший в конкурсе на лучший рассказ о дьяволе. В 1925 году вместе с тремя другими «готическими» рассказами («Пожар», «Занофа», «Жертва») включён автором в сборник «Зга».

Действие рассказа происходит в глухой провинции, в доме Дивилиных, куда из всего селения имеет доступ один тараканомор — человек, морящий тараканов. Во всём тараканомор видел козни дьявола, а в детях — «поганое семя». Семья Дивилиных состоит из Аграфены (нестареющей колдуньи, приворожившей к себе «утопленника», похожего на рака с клешнями), её невестки Яги (муж её пропал при загадочных обстоятельствах) и детей этих женщин — Агриппины и Дениски. При этом по тексту рассыпаны намёки, что дети эти незаконнорожденные и от супругов женщины избавились чертовским наваждением.

О тараканоморе и Дивилиных в селении ходят странные слухи. Говорят, что тараканомору ведома «чёрная книга», что он сам превращается в таракана и «хрюкает по-свинячьи». Внешне он «прямо собака и собака», голос его срывается на лай. Время от времени «мозг его придавливало»; слепо «с тяжёлой тупой головой» он бросался к ближайшему зверинцу (намёк на скотоложство), а вечером запирался в грязных номерах, где насиловал и убивал женщин. По ночам же творил службу в дивилинском доме. Аграфена же всё молилась — «о грехах: о каких грехах?»

В гимназии даже учителя донимают Дениску вопросом: «Каких там у вас чертей вызывают?» Мучимый любопытством, Дениска притворяется больным и, похитив ключ от женской половины дома, субботней ночью проникает туда. Однако понять может только то, что там тараканомор «долбит». Разбитая болезнью Агриппина в ответ на его рассказ высказывает предположение, что «они там детей делают». Дениска тайком просверливает отверстие в заветную комнату, чтобы субботней ночью подглядывать за происходящим. Наутро он докладывает Агриппине: все трое взрослых там молятся, целуются, хлещут друг друга ременными лестовками.

Наступает ночь на прощёное воскресенье, когда Аграфена, Яга и тараканомор призывают к себе самого Сатану, чтобы «загореться костром». Из их рассказов становится ясно, что Агриппина была покалечена когда её в раннем детстве по приказу тараканомора женщины пытались принести в жертву, но дрогнули: накинули на шею петлю, а она сидит и смеётся. На призывы Сатаны в глазах у тараканомора поплыли «кровавые струи», Яга упала без чувств, а он принялся в исступлении кромсать богородичную икону, к которой Дениска вместо младенца приделал самодельного чёртика.

События в финале рассказа оставлены автором нерасшифрованными: «И глухой собачий вой разрезал ночь, ночь и комнату, будто тысячи собак выли и грызлись, отнимая друг у друга какой-то единственный кусок поганого сладкого мяса». Дети хохочут, и их не смущают «бесившиеся вопли из низу и какой-то девичий, будто из земли, из крови выходящий крик». Расправившись с Ягой, кто-то «безымянный» (маньяк-тараканомор?), по-видимому, проникает к ним в комнату: «Голова у него будто не на шее — на винте; длинные тонкие губы его — отвратительные — чуть улыбались».



См. также


Напишите отзыв о статье "Чёртик (рассказ Ремизова)"

Отрывок, характеризующий Чёртик (рассказ Ремизова)

– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.