Чёртов остров

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Чёртов островЧёртов остров

</tt>

</tt>

Чёртов остров
фр. Ile du Diable
Чёртов остров (самый верхний)
5°17′37″ с. ш. 52°34′59″ з. д. / 5.29361° с. ш. 52.58306° з. д. / 5.29361; -52.58306 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=5.29361&mlon=-52.58306&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 5°17′37″ с. ш. 52°34′59″ з. д. / 5.29361° с. ш. 52.58306° з. д. / 5.29361; -52.58306 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=5.29361&mlon=-52.58306&zoom=9 (O)] (Я)
АкваторияАтлантический океан
СтранаГвиана Гвиана
РегионКайенна
Чёртов остров
Площадь0,14 км²
Наивысшая точка40 м

Чёртов остров (фр. Ile du Diable) — один из трёх островов архипелага Иль-дю-Салю, в 13 км от побережья Французской Гвианы.





География

Чёртов остров относится к Кайенне, столице Французской Гвианы. Это самый маленький, самый северный и самый известный остров из трёх близлежащих островов. Он занимает территорию 14 гектаров и достигает 40 м в высоту.

История

В 18521952 году остров служил тюрьмой для особо опасных преступников. Тюрьма была создана правительством императора Наполеона III в 1852 году. Это одна из самых печально известных каторжных тюрем в истории. Каторги располагались на всех трёх островах и на побережье в Куру. Со временем всех их стали обозначать собирательным названием «Чёртов остров».

За время существования тюрьмы среди заключённых было немало и политических (например, 239 республиканцев, выступивших против Наполеона III), содержавшихся среди убийц и воров. Большинство из 80 000 узников, работавших в жестоких условиях в нездоровой местности Чёртового острова, никогда больше не вернулись в родные края. Бежать отсюда можно было либо на лодке, либо через непроходимые джунгли, и скрыться удавалось лишь немногим.

30 мая 1854 года был принят закон, по которому отбывшие свой срок заключённые обязаны были остаться во Французской Гвиане на срок, равный их заключению, а если срок превышал восемь лет, то на всю жизнь. Бывшим заключённым давали землю для поселения. Затем заключённых стали делить на категории в зависимости от тяжести совершённых ими преступлений. С 1885 года сюда стали ссылать и за незначительные преступления. Было сослано и ограниченное количество осуждённых женщин с целью создания семей среди бывших каторжных, однако результаты оказались неутешительны, и в 1907 году эта практика была прекращена. 13 апреля 1895 года здесь был заключён капитан артиллерии еврейского происхождения Альфред Дрейфус. Ему было предъявлено обвинение в государственной измене Франции. Несправедливое разжалование, а затем и смертный приговор Дрейфуса, заменённый позже на пожизненное заключение, возмутили французскую интеллигенцию и побудили Эмиля Золя 13 января 1898 года опубликовать открытое письмо в его защиту. Эмиль Золя обвинил французского президента Феликса Фора в антисемитизме и несправедливом приговоре Дрейфуса. Разразился самый известный политический скандал времён Третьей французской республики. Тем не менее, Дрейфус был реабилитирован только в 1906 году.

Известные побеги

Клемент Дюваль

Клемент Дюваль, анархист, был сослан сюда в 1886 году. Он был приговорён к смерти, но затем её заменили на каторжные работы. Во время пребывания на острове он заболел оспой. Он сбежал с острова в апреле 1901 года и отправился в Нью-Йорк, где жил до конца своих дней. Он написал книгу о годах заключения под названием «Revolte» («Бунт»).

Анри Шарьер и Сильвен

Бестселлер Шарьера «Мотылёк» описывает удачный побег с Чёртова острова двух каторжников с помощью двух мешков, наполненных кокосовыми орехами. В романе двое мужчин бросаются со скалы в бурное море и три дня плывут до побережья. Появление книги вызвало большой шум в обществе. Были подняты тюремные записи, согласно которым Шарьер был заключён не на Чёртовом острове, а на побережье. Также и другие факты, описанные Шарьером, относились к другим заключённым. Сильвен бежал вместе с Шарьером на мешке, набитом кокосовыми орехами. Однако он погиб в зыбучих песках у побережья.

Бельбёнуа

Ветеран Первой мировой войны Бельбёнуа украл несколько жемчужин, его пытали и приговорили к 8 годам заключения на Чёртовом острове в 1920 году. Он попытался бежать на выдолбленном каноэ вниз по реке Марони но был схвачен и посажен в одиночную камеру. Впоследствии он предпринял новую попытку побега, но снова неудачно. В 1934 году его выпустили на свободу после 14 лет тюремного заключения, но ему не разрешили вернуться во Францию. В тюрьме он потерял все свои зубы.

В 1938 году он написал книгу мемуаров о своём тюремном заключении «Dry Guillotine», а затем вторую «Hell on Trial» в 1952 году.

Последствия

В 1938 году французское правительство остановило высылку заключённых на Чёртов остров, а в 1952 году тюрьма закрылась. Большинство заключённых вернулось во Францию, но некоторые остались во Французской Гвиане.

В 1965 году правительство Франции передало острова Гвианскому космическому центру. Kосмическое агентство отреставрировало исторические здания островов, и теперь ежегодно Чёртов остров посещает более 50 000 туристов.

Интересные факты

На острове разворачивается действие романа Анри Шарьера «Мотылёк». В 1973 году вышел фильм с тем же названием. Главные роли сыграли Дастин Хоффман и Стив МакКуин.

Комедия Майкла Кёртиса «Мы не ангелы» с актерами Хамфри Богартом и Питером Устиновым также снималась на Чёртовом острове.

Фильмография

  • «Разгадка тайн истории с Олли Стидсом. Остров дьявола» (англ. Discovery: Solving History with Olly Steeds. Devil’s Island) — фильм, снятый Discovery в 2010 году.


Напишите отзыв о статье "Чёртов остров"

Отрывок, характеризующий Чёртов остров

Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.