Шабдрунг Нгаванг Намгьял

Шабдрунг Нгаванг Намгьял

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Шабдрунг Нгаванг Намгьял (1594—1651) — основатель Бутана, царь и буддийский монах школы Друкпа Кагью. Он смог объединить страну около 1630 и придать Бутану собственную государственную и культурную идентичность, отделив бутанскую культуру от тибетской.

Шабдрунг Ринпоче — также линия реинкарнаций, тянущаяся ещё с Тибета до Шабдрунга Нгаванг Намгьяла по настоящее время.

Шабдрунг происходит из влиятельной религиозной семьи на Тибете. Его дед был выслан из Тибета во время конфликта со школой Гелуг и поселился в долине Паро на западе Бутана, где население придерживалось школы Кагью.

В 1627 Бутан посетили первые европейцы — португальские иезуиты Каселла и Кабрал. Они отзываются о Шабдрунге как о доброжелательном и интеллигентном хозяине, полном творчества и духовных сил. В то время он завершил трёхлетний ритрит молчания, необходимый своему рангу высокого ламы. Он готов был оказать иезуитам всяческую поддержку и разрешить строить церковь, однако их цели были — достичь Тибета.

В 1634 во время Битвы пяти лам Шабдрунг смог победить объединённые тибетско-бутанские силы, и после чего объединил Бутан в одну страну.

Шабдрунг установил двойную систему власти, когда страна управлялась назначенным Шабдрунг Нгавангом Намгъялом (или его реинкарнацией) духовным лидером Дже Кхемпо и административным лидером Дези Друк, такое же деление сохранялось до 1905 года.

По всей стране Шабдрунг организовал строительство укреплённых крепостей (дзонгов), которые использовались как для администрации, так и для буддийских монастырей.

Столицей страны Шабдрунг выбрал дзонг Пунакха, и правил там до своей смерти в 1651. Чтобы избежать беспорядков, его близкие советники скрывали его смерть ещё 54 года. Так как не было ничего удивительного в его ритритах молчания, какое-то время удавалось убедить население в его тайном присутствии, хотя после нескольких десятков лет это становилось всё труднее и труднее.

Тело Шабдрунга сохранилось в священном чортене в дзонге Пунакха и находится под постоянной охраной, что считается в Бутане самой почётной работой.

В настоящее время воплощением Шабдрунг Нгаванг Намгьяла считается известный мастер Дзогчен, профессор Чогьял Намкхай Норбу Ринпоче.

См. также

• Буддизм в Бутане

Отрывок, характеризующий Шабдрунг Нгаванг Намгьял

– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.