Улица Шаболовка

Улица Шаболовка Москва
Общая информация
Страна	Россия
Город	Москва
Округ	ЦАО, ЮАО
Район	Даниловский, Донской, Якиманка
Протяжённость	1,97 км
Ближайшие станции метро	05 Октябрьская 06 Шаболовская
Почтовый индекс	119049 (нечётные 1—57, кроме 31/1, 31/21, 37; чётные 2—28, 34-38), 115162 (31/1, 31/21, 33, 37, 59); 115419 (остальные дома)
Номера телефонов	+7(495) XXX----
[www.openstreetmap.org/?lat=55.71944&lon=37.60917&zoom=15&layers=M на OpenStreetMap]
[maps.yandex.ru/?ll=37.60917%2C55.71944&spn=0.15381%2C0.080341&z=16&l=map на Яндекс.Картах]

Улица ШаболовкаУлица Шаболовка

Ша́боловка — улица на юго-западе центра Москвы, в районах Якиманка, Донской и Даниловский; одна из древних улиц столицы, сложившаяся к середине XVIII века.

«Шаболовкой» в переносном значении называют также телевизионный центр, расположенный на улице Шаболовка, дом 37, и телевизионную башню проекта инженера Шухова, расположенную рядом с телецентром.

Шаболовка отходит от Калужской площади (после современных построек на площади и изменения плана улиц — от проезда Апакова), расположена в секторе между Ленинским проспектом (до 1957 — Большая Калужская улица) и Мытной улицей. Заканчивается — перекрёстком с Серпуховским валом. Нумерация домов — от проезда Апакова.

История возникновения

В отличие от многих других радиально расположенных московских улиц, Шаболовка никогда не была магистральной дорогой. Она сложилась вдоль пути в подмосковное село Шаболово (в районе пересечения современных Новочерёмушкинской улицы и Нахимовского проспекта).

Дома вдоль дороги на Шаболово появились лишь в конце XVII века. В конце этой застроенной части дороги была построена церковь Троицы. Она была деревянной, и в документах 1707 года она значилась «вновь построенной».

На плане Москвы 1739 года Шаболовка отмечена уже до Донского монастыря (до современного 1-го Донского проезда). Недалеко отсюда от улицы отходили переулки: на запад — Ризположенский, ныне улица Академика Петровского, и на восток — Сиротский переулок, теперь — улица Шухова.

Шаболовская слобода

По состоянию на 1744 год земли к востоку от Шаболовки по нечётной стороне принадлежали Данилову монастырю и активно сдавались им в аренду под домовладения, частично передавались под строительство. По нечётной стороне улицы стояла и церковь Троицы с кладбищем при ней. По чётной стороне Шаболовки — земли Донского монастыря.

В начале улицы в 1744 году по нечётной стороне улицы был устроен Мясной ряд, а также находилось огромное домовладение генерал-полицмейстера Ф. В. Наумова: деревянные заборы Наумова тянулись на 188 метров по Шаболовке и Донской улице.

В районе, где сегодня Конный переулок пересекается с Хавской улицей, на площади до Мытной улицы был устроен «животинный двор» (там издревле устраивались конские ярмарки), проложена Мытная улица (от Калужских ворот), и Конный переулок (в 1783 году).

К 1793 году на улице числилось уже 37 дворов, строения во всех дворах — деревянные, в один-два этажа с большими садами и огородами, типичная далёкая окраинная улица того времени.

К 1812 году Шаболовка считалась улицей уже до Серпуховского вала (часть Камер-Коллежского вала), но на большей части её составляли огороды, особенно по чётной, западной стороне, что и спасло её от выгорания во время пожара 1812 года: сгорело лишь несколько строений.

К 1826 году из 37 числившихся дворов мещанам и купцам принадлежало шесть, один — ремесленнику, и в доме 13 размещался полицейский участок.

К 1854 году на улице числилось уже 48 дворов, по-прежнему с обширными огородами, и нечётная сторона была застроена лишь до Хавско-Шаболовского переулка (ныне часть улицы Лестева). Огромный двор с садом принадлежал в то время Варваринскому (в честь великомученицы Варвары) сиротскому дому. Переулок рядом с домом назывался сначала Варваринским, затем Сиротским (современная улица Шухова). Сейчас на этом месте находится телецентр, а в перестроенном здании церкви великомученицы Варвары находится детская редакция российского телевидения. В доме № 19 с 1863 года размещался пивоваренный завод Карнеева и Горшанова; в этом месте находится сегодня кондитерская фабрика Ударница.

К концу XIX века Шаболовка изменилась: вместо деревянных появились каменные строения в три-четыре этажа с палисадниками и зелёными фасадами. В 1882 году на Шаболовке уже 72 двора. Огороды остались только вокруг Донского монастыря, они по-прежнему придавали улице окраинный вид.

В революцию 1905 года основные события происходили в северной части улицы: восстали рабочие механического завода Шварцкопфа (был в доме 45). Шаболовка и Конный переулок были перегорожены баррикадами, которые продержались дольше других, сказывалась «окраинность» Шаболовки.

В 1906 году была открыта Нечаевская богадельня (дом 33), построенная на средства Ю. С. Нечаева-Мальцова (архитектор Роман Клейн)

В полуподвале дома 16 помещалась в 1907 году типография Московской окружной организации РСДРП(б).

К 1914 году Шаболовский пивоваренный завод завод Карнеева и Горшанова расширился уже на четыре здания (19, 21, 25 и 31 дома). В домовладении номер 7 размещался Замоскворецкий трамвайный парк, построенный по проекту В. Г. Шухова .

Улица была замощена булыжником. По ночам на ней горели керосиновые фонари. Движение было небольшое, и улица выглядела далёкой окраиной Москвы.

В 1917 году во время октябрьских событий проявили себя трамвайщики Замоскворецкого парка: отвозили от баррикад раненых, подвозили оружие и продукты. Именем лидера трамвайщиков Петра Апакова назвали Первое трамвайное депо, в которое был преобразован Замоскворецкий трамвайный парк.

Телецентр и Шуховская башня

Башня для подвеса антенн радиостанции имени Коминтерна была построена во дворе дома 51 (нумерация домов была изменена позднее) по указанию Ленина в 1922 году. Рядом в 1958 году была построена ещё одна башня такой же ажурной конструкции, но ниже высотой. Разобрана в октябре 1984 года.

С самого начала телевизионного вещания в Москве зрители запомнили адрес телевидения, куда в день приходили мешки писем: 113162, Москва, Шаболовка, 37. После строительства телецентра в Останкине на Шаболовке остались лишь некоторые редакции телевидения, в частности, детская, спортивная, литературно-драматическая.

Шуховская башня сохраняла функцию передающего центра до 1995 года, для жителей окрестных домов по Шаболовке пришлось прокладывать кабельное телевидение, поскольку они попадали в «радиотень» передающих антенн.

Советские годы

Улица Шаболовка, построенная «свободно», с большими огородами и палисадниками перед домами, интенсивно застраивается в конце 20-х — начале 30-х годов. Возводятся многоквартирные жилые дома. Расширяется трамвайное депо, ему передаются соседние домовладения, в частности, здание Серпуховской полицейской части (дом 13). Сносят купол и колокольню Троицкой церкви (современный дом 21), внутри неё организуется Клуб трамвайщиков.

На Шаболовке возникает несколько производств. Напротив Троицкой церкви — завод автопринадлежностей (впоследствии — Московский карбюраторный завод, ныне закрыт, здания снесены, на его месте построены новые). В нескольких зданиях механического завода Шварцкопфа на пересечении Конного переулка и улицы Шаболовка организуется Второй шарикоподшипниковый завод (ныне 2-й ГПЗ).

Здание богадельни имени С. и А. Тарасовых для престарелых лиц (тогда дом 14, сейчас — 4, архитектор А. И. Рооп) отдают Министерству социального обеспечения РСФСР (ныне там располагается Пенсионный фонд Российской Федерации).

Нечаевская богадельня была закрыта. Сегодня там — одно из подразделений Министерства образования и науки.

Современное состояние

На всём протяжении Шаболовки проходят трамвайные пути, в начале улицы (у проезда Апакова) расположен разворотный круг и Трамвайное депо имени Апакова. Напротив телецентра (дом 37) расположен единственный выход из станции метро «Шаболовская».

Между зданием Минобразования и Телецентром (дом 37) более четверти века стоит недостроенное 14-этажное здание нового телецентра (Шаболовка, 35), строительство которого было начато в 1986 году как здания для космических войск. Потом здание передали аффилированной структуре ВГТРК — «РТР-СИГНАЛ» — и отделку приостановили, хотя построены все этажи, высотой 5 метров каждый.

Здания карбюраторного завода напротив Троицкой церкви снесены в 2005 году, на их месте построен высотный торгово-офисный центр.

Рассматриваются различные проекты реконструкции территории, прилегающей к Шуховской башне.

Улица по-прежнему зелёная и относительно «тихая».

Примечательные здания и сооружения

По нечётной стороне

• № 9 — Трамвайное депо имени Апакова (1909, архитектор В. Г. Шухов)
• № 33 — дворянская богадельня имени С. Д. Нечаева-Мальцева с церковью Стефана Архидиакона (1900—1901, архитектор Р. И. Клейн).

По чётной стороне

• № 4 — богадельня имени С. А. и А. П. Тарасовых для престарелых (1910, архитектор А. И. Рооп).
• № 8, стр. 1 — трёхэтажный жилой дом (конец XIX века).
• № 26 — особняк и шелковая фабрика Г. Симона (1898, архитектор Р. И. Клейн).

Интересные факты

На стене Донского монастыря до сих пор сохранились следы от пристроенных ранее к ней строений, а в сквере со стороны Дальнего переулка остался в целости и сохранности погреб, выложенный камнем.

См. также

• [testan.narod.ru/article/shabol.htm Москва прирастала слободами. Слободы Шаболовская и Донская. На этой улице живем мы]
• [www.youtube.com/watch?v=eZAe8C_BdU4&feature=related 70-летие Шаболовского телецентра]
• [www.youtube.com/watch?v=5ngu3B659ZU О проекте реконструкции территории Шаболовского телецентра]
• [www.hse.ru/fundament/shabolovka Шаболовка] — рассказ о зданиях НИУ ВШЭ

Отрывок, характеризующий Улица Шаболовка

– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.