Шаброль, Клод

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Шаброль.
Клод Шаброль
Claude Chabrol
Дата рождения:

24 июня 1930(1930-06-24)

Место рождения:

Сардан, Третья французская республика

Дата смерти:

12 сентября 2010(2010-09-12) (80 лет)

Место смерти:

Париж, Франция

Гражданство:

Франция Франция

Профессия:

кинорежиссёр, сценарист, актёр, кинопродюсер

Карьера:

1956—2010

Награды:

«Золотой медведь» (1959)

Клод Шабро́ль (фр. Claude Chabrol [klod ʃaˈbʁɔl]; 24 июня 1930, Сардан — 12 сентября 2010[1][2], там же) — французский кинорежиссер, один из ведущих представителей Французской новой волны, добившейся широкого признания в конце 1950-х годов. Как и его коллеги и современники Жан-Люк Годар, Франсуа Трюффо, Эрик Ромер и Жак Риветт, Шаброль работал критиком во влиятельном журнале о кино «Кайе дю синема», после чего начал карьеру кинорежиссера.

Первым фильмом Шаброля был «Красавчик Серж», в котором заметно влияние Альфреда Хичкока. Триллеры стали фирменным жанром Шаброля, его подход обычно характеризуется как сдержанная беспристрастность. Особенно очевидно это в фильмах «Лани», «Неверная жена» и «Мясник», во всех этих картинах главные роли исполнила его тогдашняя жена Стефан Одран.

Иногда называемый представителем «мейнстрима» в рамках Новой волны, Шаброль оставался плодотворным и популярным режиссёром на протяжении всей своей полувековой карьеры[3]. В 1978 году он снял Изабель Юппер в главной роли в фильме «Виолетта Нозьер». На волне этой удачи пара продолжила сотрудничество в таких успешных фильмах, как «Мадам Бовари» и «Церемония». Кинокритик Джон Расселл Тейлор утверждал, что «есть немного режиссёров, чьи фильмы сложнее объяснить или описать на бумаге, хотя бы по той причине, насколько большое значение для Шаброля играет наслаждение кино как таковым…Некоторые из его фильмов — это как будто частные анекдоты, созданные специально для того, чтобы позабавить самого себя». Джеймс Монако назвал Шаброля «настоящим мастером Новой волны, а его вариации на эту тему дают нам понимание ясности и точности языка кино, чего мы не получаем из более разнообразных экспериментов в этом жанре Трюффо и Годара»[4].





Биография

1930—1957: Молодые годы и карьера журналиста

Клод Анри Жан Шаброль родился 24 июня 1930 года в Сардане, Франция, сельской коммуне в 250 километрах к югу от Парижа. Шаброль говорил, что всегда ощущал себя сельским жителем, и никогда не чувствовал себя парижанином. Отец и дед Шаброля были фармацевтами, и предполагалось, что он продолжит семейное дело. Но ещё ребёнком Шаброля «поглотил демон кино», и с 12 до 14 лет в Сардане он постоянно бегал в сарай, в котором располагался киноклуб[3]. В этот период у него возникла страсть к триллеру, детективу и другим жанрам массовой культуры.

После Второй мировой войны Шаброль переехал в Париж, чтобы изучать фармакологию[5] и литературу в Сорбонне, где получил степень лицензиата. В некоторых биографиях указывается, что Шаброль недолгое время изучал право и политические науки в Свободной школе политических наук[4]. В Париже Шаброль вошёл в послевоенный круг любителей кино, он посещал Французскую синематеку Анри Ланглуа и Киноклуб в Латинском квартале, где познакомился с Эриком Ромером, Жаком Риветтом, Жаном-Люком Годаром, Франсуа Трюффо и другими будущими журналистами «Кайе дю синема», ставшими впоследствии ведущими режиссёрами Французской новой волны. После завершения учёбы Шаброль прошёл обязательную военную службу во французских медицинских войсках в Германии, дослужившись до звания сержанта[4]. Шаброль утверждал, что во время службы в армии работал киномехаником[6]. После увольнения Шаброль вернулся в качестве штатного автора в «Кайе дю синема», который в то время бросил вызов тогдашним французским фильмам, и стал продвигать концепцию авторского кино. В качестве кинокритика Шаброль выступал за реализм в морали и эстетике, мизансцену и съемку с глубоким фокусом, что, по его словам, «сближает зрителя с создаваемым образом» и способствует «более активному внутреннему участию зрителя и более позитивному отношению с его стороны к происходящему действию»[4] В этот период Шаброль также писал статьи в журнал «Артс»[7]. К числу наиболее известных статей Шаброля относятся исследование на тему жанрового кино «Маленькие темы», а также «Эволюция детективных фильмов»[8].

В 1955 году Шаброль недолгое время работал в рекламном отделе французского офиса кинокомпании «ХХ век Фокс», где его охарактеризовали как «худшего пресс-атташе, которого они когда-либо видели». Он был заменен на Жана-Люка Годара, который, по их словам, оказался ещё хуже. В 1956 году Шаброль участвовал в финансировании короткометражного фильма Жака Риветта «Шах и мат», а в 1958 году помог финансировать короткометражный фильм Эрика Ромера «Вероника и лентяй». В отличие от своих будущих партнеров по Новой волне, Шаброль не снял ни одного короткометражного фильма и никогда не работал ассистентом у других режиссёров. В 1957 году Шаброль и Ромер совместно написали ээсе «Хичкок», в котором исследовали творчество режиссёра Альфреда Хичкока вплоть до фильма «Не тот человек»[4]. Шаброль говорил, что Ромер внес больший вклад в книгу, а он главным образом работал над разделами, посвященными ранним британским фильмам Хичкока, а также картинам «Дурная слава», «Страх сцены» и «Ребекка»[7]. В 1954 году Шаброль вместе с Франсуа Трюффо брал интервью у Хичкока на съемочной площадке фильма «Поймать вора», где произошёл известный случай, когда они от восхищения перед Хичкоком наступили в бак с водой. Многие годы спустя, когда Шаброль и Трюффо уже стали успешными режиссёрами, Хичкок сказал Трюффо, что всегда думал о них, когда смотрел на «кубики льда в стакане виски»[9].

1957—1967: Начало кинокарьеры

Наиболее плодовитый среди основных режиссёров Новой волны, Шаброль снимал примерно по одному фильму в год, начиная с 1958 года и вплоть до своей смерти. Его самые ранние фильмы (приблизительно с 1958 по 1963 год) обычно относят к Новой волне, их отличает характерный для этого направления экспериментальный подход. Более поздние из его фильмов начального периода обычно характеризуются как сознательно коммерческие и значительно менее экспериментальные. В середине 1960-х годов Шабролю было трудно получить финансирование для своих фильмов, и потому он снял серию коммерческой «халтуры» и пародий на шпионские фильмы, чего никогда не делал ни один другой режиссёр Новой волны[10].

Фильмы Новой волны

В 1952 году Шаброль женился на Аньес Гуте, а в 1957 году его жена получила в наследство большую сумму денег. В декабре того же года на эти деньги Шаброль поставил свой дебютный фильм «Красавчик Серж»[3]. Шаброль снимал его в течение трех месяцев в своем родном городке Сардан с небольшой киногруппой и малоизвестными актёрами[11]. Бюджет фильма составил 85 тысяч долларов[12]. Главные роли двух школьных приятелей исполнили Жан-Клод Бриали (Франсуа) и Жерар Блен (Серж). Только что закончивший медицинскую школу Франсуа возвращается в родной Сардан, где видит, что его друг Серж стал алкоголиком после того, у него родился мертворожденный ребёнок. Несмотря на туберкулез, Франсуа тащит Сержа сквозь снежную бурю, чтобы тот смог присутствовать при рождении своего второго ребёнка, давая таким образом Сержу смысл жить, и одновременно убивая самого себя. «Красавчик Серж» считается первым фильмом движения Французской новой волны, которое достигнет своего пика в 1959-62 годах. Шаброль был первым среди своих друзей, кому удалось снять полнометражный фильм (хотя Жак Риветт в том же году начал снимать картину «Париж принадлежит нам»). «Красавчик Серж» мгновенно получил восхищенные отзывы критики и коммерческий успех. Фильм завоевал Гран-при кинофестиваля в Локарно и Приз Жана Виго. Критики обратили внимание на сходство приемов Шаброля с фильмами Хичкока, в частности, на мотивы повторения ситуаций и событий, а также «католического переноса вины», о чём Шаброль много писал в книге о режиссёре годом ранее. Шаброль утверждал, что сделал этот фильм как «прощание с католицизмом»[13], многие критики отмечали, что его первый фильм сильно отличается от всех его последующих работ[11].

Вслед за первым успехом Шаброль сразу же снял фильм «Кузены» в 1958 году. Фильм как бы возвращает зрителя к «Красавчику Сержу» и во многих смыслах дополняет его. В частности, ответственный студент Бриали из первого фильма на этот раз стал декадентствующим плейбоем Полем, а беспечный Блен стал работящим студентом-юристом Шарлем. Шарль приезжает из провинции в Париж с целью продолжить образование в университете, поселяясь в квартире со своим гулякой-кузеном Полем. Это был первый из многих фильмов Шаброля, в которых персонажей звали Поль и Шарль, в более поздних его фильмах героиню часто звали Элен[14]. Ещё более, чем в первом фильме, в картине «Кузены» проявились многие черты, которые в дальнейшем будут рассматриваться как «шабролевские», среди них заметное влияние Хичкока, критическое изображение французского буржуазного класса, показ персонажей с неоднозначными мотивами и почти обязательное убийство. Это был также первый фильм Шаброля, сценарий которого он написал со своим многолетним партнером Полем Жегоффом, о котором Шаброль однажды сказал «когда мне нужна жестокость, я иду на поиски Жегоффа. Поль очень хорош в придании задора, в оживлении… Он может сделать персонаж абсолютно смешным и буквально через две секунды — вызывающим ненависть» «Кузены» также добился коммерческого успеха во Франции и завоевал Золотого медведя на девятом Берлинском международном кинофестивале[11].

На прибыль от первых двух фильмов Шаброль создал продюсерскую компанию AJYM и начал финансировать фильмы многих своих друзей. AJYN помогла профинансировать первый полнометражный фильм Эрика Ромера «Знак Льва», частично профинансировала фильм Риветта «Париж принадлежит нам», и фильмы Филиппа де Брока «Любовные игры» и «Весельчак»[11]. Он также передал неиспользованную пленку, оставшуюся после съемок «Кузенов» Риветту для завершения работы над фильмом «Париж принадлежит нам»[12]. Шаброль был также техническим ассистентом Жана-Люка Годара при съемках его дебютного полнометражного фильма «На последнем дыхании» и сыграл небольшие роли в фильмах многих своих друзей, а также в своих собственных ранних фильмах. За его помощь в начале карьер столь многих своих друзей, Шаброля часто называли «крестным отцом Французской новой волны», хотя некоторые исследования не замечают его вклад и вообще не считают Шаброля заметной фигурой Новой волны[11].

После двух коммерческих удач подряд, весной 1959 года Шаброль получил большой бюджет для съемок своего первого цветного фильма «Двойной поворот ключа». Главные роли двух социальных аутсайдеров, пытающихся проникнуть во французскую буржуазную среду, сыграли Жан-Поль Бельмондо и Антонелла Луалди. Шаброль написал сценарий вместе с Полем Жегоффом по роману Стенли Эллина. Фильм известен своим эдиповым сексуальным треугольником и изощренным планом убийства. Съемки велись в Экс-ан-Провансе оператором Анри Декэ частично ручной камерой, что не было характерно для Шаброля, хотя этот прием активно использовался во многих фильмах Новой волны того времени. Фильм разочаровал как в прокате, так и критиков, в частности, Рой Армс критиковал его «за недостаточность чувств Шаброля по отношению к его героям и любовь к переигрыванию»[11].

В 1960 году Шаброль снял то, что многие критики считают его лучшим фильмом — «Милашки». В фильме снялись Бернадетт Лафон, Клотильд Жоано, Стефан Одран и Люсиль Сен-Симон в ролях четырёх парижских продавщиц магазинчика промтоваров, каждая из которых мечтает сбежать от своей заурядной жизни, с различными последствиями для каждой из девушек. Большинство критиков высоко оценило фильм, в частности, Робин Вуд и Джеймс Монако. Однако некоторые левые критики, не довольные изображением Шабролем рабочего класса, обвиняли его в том, что он насмехается над их образом жизни. Фильм стал ещё одним кассовым разочарованием для Шаброля.

За ним последовали ещё два финансово неудачных фильма, которые Шаброль, по его собственному признанию, делал чисто по «коммерческим причинам». «Ухажёры» был сделан в 1960 году, и сам Шаброль его ненавидел. «Око лукавого», который снимался в Мюнхене и вышел в 1961 году, получил более позитивные отзывы. В центре внимания этой картины была зависть, которую молодой журналист испытывает к успешному писателю. Из зависти он сначала пытается соблазнить его красавицу-жену, а затем провоцирует писателя на её убийство, разрушая их счастливую семейную жизнь. Критики указывали, что фильмы, которые Шаброль ставил по собственному сценарию без участия Жегоффа, были значительно более сострадательными и реалистичными, чем те, что он делал с Жегоффом[15]. Хотя она появлялась в нескольких фильмах Шаброля и ранее в ролях второго плана, в «Око лукавого» Стефан Одран впервые сыграла у него главную женскую роль. В 1964 году они поженились и работали вместе вплоть до конца 1970-х годов[11].

В 1962 году Шаброль поставил «Офелию», свободную интерпретацию на тему «Гамлета», которая вновь стала кассовым разочарованием. Об этой картине Шаброль как-то сказал: «Я недавно пересмотрел „Офелию“, и она по-прежнему осталась отвратительной»[16]. Чуть позже в том же году скромного успеха добился фильм «Ландрю», сценарий которого был написан Франсуазой Саган, а в главных ролях сыграли Шарль Деннер, Мишель Морган, Даниель Дарье и Хильдегард Кнеф. В фильме рассказана история знаменитого французского серийного убийцы Анри Дезире Ландрю, та же история в своё время вдохновила Чарли Чаплина на создание фильма «Месье Верду»[11].

Творческий спад

С 1964 по 1967 год Шаброль снял шесть фильмов, большинство из которых стали катастрофой как по мнению критики, так и в прокате, и этот период считается худшим в его карьере. Четыре фильма были сняты в популярном в то время жанре шпионских пародий, среди них «Тигр любит свежее мясо» и «Тигр душится динамитом». Шаброль говорил: «Я люблю дойти до абсолютной границы принципов… В такой чепухе и чуши, как серия про Тигра, я действительно хотел достичь полной чуши. Это чушь, хорошо, давайте погрузимся в неё по самую шею»[11]. В 1965 году вышла ещё одна шпионская пародия «Мари Шанталь против доктора Ха», а в 1967 году — «Дорога в Коринф», которые отличалась от фильмов про Тигра в лучшую сторону только благодаря тому, что главные роли в них исполнили две харизматичные красавицы — Мари Лафоре и Джин Сиберг соответственно. Несколько более удачным был классический детектив «Скандал», построенный вокруг убийств, связанных с семьей владельцев популярной марки шампанского. Главные роли в картине исполнили Энтони Перкинс и Морис Роне, удостоенный за игру в этом фильме приза как лучший актёр на Международном кинофестивале в Сан-Себастьяне[17]. Однако наиболее удачной работой Шаброля этого периода, стал военный фильм «Демаркационная линия» с участием Джин Сиберг и Мориса Роне, в котором режиссёр показал весьма неоднозначную картину французской провинции в период немецкой оккупации, где простые французы были представлены не только борцами сопротивления, но и равнодушными мещанами, корыстными коллаборационистами и даже предателями. В 1965 году Шаброль также внес вклад в коллективный фильм режиссёров Новой волны «Париж глазами…» своим эпизодом «Псарня». Шаброль и Стефан Одран исполнили в нём главные роли пары среднего возраста, пытающейся справиться со своей бунтующей дочерью-подростком.

1968—1978: Фильмы «Золотого периода»

В 1968 году Шаброль начал работать с кинопродюсером Андре Женове, создав серию высоко оцененных критикой фильмов, этот период в его творчестве позднее был назван «золотым». Действие этих фильмов практически всегда происходило в буржуазной среде, а сюжет так или иначе строился вокруг убийства или убийств[11]. В отличие от его ранних фильмов, главными действующими лицами здесь были люди среднего возраста[18]. В этот период Шаброль часто работал с одними и теми же людьми, среди них актёры Стефан Одран и Мишель Буке, кинооператор Жан Рабье, монтажер Жак Гайар, звукотехник Ги Шишиньо, композитор Пьер Жансен, художник Ги Литтайе, а также продюсер Женове и сценарист Поль Жегофф[11].

В 1968 году Шаброль создал один из своих наиболее высоко оцененных критикой фильмов «Лани». В этой картине обеспеченная доминирующая бисексуалка Фредерик (Стефан Одран) находит себе молодую партнершу в лице бисексуальной уличной художницы Вай (Жаклин Сассар), а затем у обеих начинается роман с молодым архитектором Полем (Жан-Луи Трентиньян). В финале картины Вай убивает Фредерик, однако так и остается не ясно, убила ли она её как любовницу за измену, или убила её как соперницу, с которой изменял ей любовник. Критика высоко оценила фильм, который также имел и большой кассовый успех. За работу в этом фильме Одран как лучшая актриса была удостоена приза Серебряный медведь Берлинского международного кинофестиваля[19].

Вслед за ним последовала не менее успешная картина «Неверная жена», в которой муж Шарль (Мишель Буке) из ревности, в состоянии аффекта убивает любовника своей жены Элен (Стефан Одран). Особенность интриги заключается в том, что Шарль, зная про любовника Элен, не разу не сказал об этом ни ей, ни кому-либо другому, а Элен, узнав, что Шарль знает и даже, вероятно, убил её любовника, также не говорит об этом ни мужу, ни кому-либо другому, включая полицию.

Последним фильмом Шаброля 1960-х годов стал «Пусть зверь умрет», вышедший в 1969 году. В этом фильме Шарль (Мишель Дюшоссуа) из мести решает найти и убить Поля (Жан Янн), после того, как Поль на автомобиле случайно сбил насмерть его сына и скрылся с места преступления. Однако финал фильма оставлен умышленно неоднозначным, по словам самого Шаброля, «вы никогда не увидите Шарля, убивающим Поля. Никогда». Особое восхищение критиков вызвала съемка французского пейзажа в этом фильме[11].

В 1970 году Шаброль поставил одну из своих лучших работ — криминально-психологический триллер «Мясник». Жан Янн исполнил в этом фильме роль доброго простоватого мясника Пополя, психика которого непоправимо разрушена пятнадцатилетним участием в колониальных войнах и несчастной любовью к фригидной красавице, директрисе местной школы Элен (Стефан Одран). Пополь начинает убивать невинных девушек, Элен догадывается об этом, но не говорит об этом ни Пополю, ни полиции, а Пополь в свою очередь догадывается, что Элен обо всем знает. Действие фильма происходит в провинции Перигор, оператор показывает удивительную красоту французской природы, а также расположенную там знаменитую кроманьонскую пещеру с наскальными росписями. Французская газета «Фигаро» назвала эту картину «лучшим французским фильмом после освобождения». За работу в этом фильме в 1970 году Стефан Одран была удостоена приза лучшей актрисе на Международном кинофестивле в Сан-Себастьяне, а в 1973 году была номинирована на премию БАФТА[20].

Криминальный триллер 1970 года «Разрыв» с участием Одран, Буке и Жана-Пьера Касселя, посвященный борьбе простой женщины за своего сына с его могущественным дедом-миллионером, стал основой для ещё одного критического высказывания режиссёра на тему нравов французской буржуазии.

В драме 1971 года «Перед тем, как опустится ночь» руководитель успешного рекламного агентства Шарль (Мишель Буке) случайно убивает свою любовницу, которая одновременно является женой его лучшего друга. Не в силах справиться с чувством вины, Шарль сознается в незаконной связи и в убийстве сначала собственной жене (Стефан Одран), а затем и мужу убитой и своему другу (Франсуа Перье). Он ожидает гнева и осуждения с их стороны, однако вместо этого получает только сочувствие и прощение, что не приносит ему облегчения.

Следующий фильм Шаброля «Чудовищная декада» был довольно обычным детективом, поставленным по роману американского автора Эллери Куинна. Несмотря на участие в картине таких звезд, как Орсон Уэллс, Энтони Перкинс и Мишель Пикколи, критика приняла фильм весьма прохладно. Такой же прием ожидал и следующую картину Шаброля, комедию «Доктор Пополь» с Жаном-Полем Бельмондо и Мией Фэрроу в главных ролях. Критики сравнивали этот фильм в неблагоприятном свете с его более ранней картиной «Ландрю»[11]. Критик Жак Силье сказал, что «новаторство» «Доктора Пополя» заключается в импровизации при изложении криминальной истории"[21].

В 1973 году Шаброль поставил криминально-психологический триллер «Кровавая свадьба», в котором впервые затронул политические проблемы. Любовники — жена мэра небольшого городка (Стефан Одран) и вице-мэр этого городка (Мишель Пикколи) — по сугубо личным мотивам осуществляют убийство коррумпированного правого мэра этого городка. К удивлению пары Президент Франции лично дает указание комиссару полиции признать смерть мэра несчастным случаем, что наводит на мысли о возможной политической заинтересованности в его смерти[11]. Весной 1973 года французское правительство запретило фильм на один месяц, предположительно, чтобы он не мог повлиять на решение присяжных по одному скандальному криминальному процессу[22].

Шаброль продолжил разработку политической темы с фильмом «Нада», в котором группа молодых анархистов похищает американского посла. Пьющих бестолковых террористов волнует не столько достижение их политических целей, сколько возможность прославиться. А жестокость, с которой полиция расправляется с террористами, ни в чём не уступает жестокости самих террористов. Это был первый фильм Шаброля после «Красавчика Сержа», действие которого происходит не в буржуазной среде[23].

В 1975 году Шаброль вернулся в привычную буржуазную среду с картиной «Вечеринка удовольствий», трагедией счастливой и обеспеченной семьи, вызванной неконтролируемой ревностью мужа. Главную роль в картине сыграл постоянный партнер Шаброля, сценарист Поль Жегофф, его жену — реальная первая жена Жегоффа Даниель (с которой он к тому времени был уже разведен), а дочь — его реальная дочь Клеманс. Фильм получил плохие отзывы критики, в частности, Ричард Руд назвал его «довольно интересно отвратительным»[11].

Шаброль завершил свой «Золотой период» в 1978 году одним из своих самых восхитительных и самых спорных фильмов «Виолетта Нозьер». Действие картины происходит в 1930-е годы. Девушка из парижской респектабельной семьи (Изабель Юппер) по ночам в тайне от родителей занимаясь проституцией, подхватывает сифилис. Она утверждает, что получила болезнь по наследству от родителей, заставляет их принимать вместе с собой таблетки, а затем дает им яд. Фильм вызвал споры во Франции, но получил широкое признание за рубежом[11]. За работу в этом фильме Шаброль получил главный приз кинофестиваля в Чикаго, Юппер — приз лучшей актрисе Каннского кинофестиваля, и Одран — премию Сезар как лучшая актриса второго плана[24].

1979—2009: Последующие работы

1979—1990 годы: период творческого спада

В 1980-е годы Шаброль поставил восемь фильмов, шесть из которых были детективами. Психологический триллер «Призраки шляпника» о маньяке под личиной добропорядочного горожанина, поставленный по роману Жоржа Сименона с Мишелем Серро и Шарлем Азнавуром в главных ролях, не вызывал особого интереса ни у критики, ни у публики. После переделанной из мини-сериала провальной военной драма «Чужая кровь» по роману Симоны де Бовуар с Джоди Фостер в главной роли Шаброль вернулся к жанру детектива и поставил две картины о расследованиях инспектора Лавардена — «Цыпленок под уксусом» и «Инспектор Лаварден». Главное внимание в этих картинах было уделено не столько детективной интриге, сколько демонстрации лицемерной, аморальной и порочной сущности французских провинциальных буржуа, которую они тщательно скрывают под фасадом добропорядочности. Вокруг этой же тематики был построен сатирический детектив «Маски» с участием Филиппа Нуаре, включенный в конкурсную программу Берлинского международного кинофестиваля. Сюжетный криминально-психологический триллер «Крик совы» по роману Патриции Хайсмит принес актрисе Матильде Мэй Сезар в категории Самая многообещающая актриса[25].

Драма «Женское дело» о женщине, зарабатывающей на жизнь нелегальными абортами в оккупированной немецкими войсками Франции во время Второй мировой войны, получила высокую оценку критиков. За этот фильм Шаброль был удостоен двух призов на Венецианском кинофестивале, номинации на Золотой глобус за лучший иностранный фильм и множества наград профессиональных киноорганизаций США. Сыгравшая главную роль в картине Изабель Юппер завоевала Кубок Вольпи как лучшая актриса на Венецианском кинофестивале. Шаброль, Юппер и Мари Трентиньян были также удостоены номинаций на премию Сезар[26]. Фильм стал самой значительной творческой удачей Шаброля в 1980-е годы.

«Тихие дни в Клиши» по роману Генри Миллера стал полным провалом, также как и следующая картина Шаброля «Доктор М», ремейк немого авантюрного триллера Фритца Ланга 1922 года «Доктор Мабузе, игрок».

1991—2009: Умеренный подъем. Возврат к идеям 1970-х годов

В 1991 году вышел фильм «Мадам Бовари» по роману Гюстава Флобера с Изабель Юппер в главной роли. Картина была номинирована на Золотой глобус как лучший иностранный фильм и на Оскар за лучший дизайн костюмов, а также приняла участие в конкурсной программе Московского международного кинофестиваля, где Юппер завоевала Приз Серебряный Георгий как лучшая актриса[27].

Построенная в нехарактерном для Шаброля нелинейном стиле, психологическая драма «Бетти» по роману Жоржа Сименона с Мари Трентиньян и Стефан Одран в главных ролях, стала довольно интересным исследованием взаимоотношений двух женщин и морального падения одной из них. Фильм «Ад», поставленный по нереализованному сценарию Анри-Жоржа Клузо, с Эммануэль Беар и Франсуа Клюзе в главных ролях, развивает тему доходящей до безумия ревности, разрушающей благополучную буржуазную семью, вызывая ассоциации с такими картинами Шаброля 1970-х годов, как «Вечеринка удовольствий».

Наибольший успех у Шаброля в 1990-е годы выпал на криминально-психологическую драму «Церемония», которая воскрешала в памяти лучшие работы режиссёра 1970-х годов. Живущая в богатом загородном доме преуспевающая интеллектуальная семья нанимает безграмотную, но усердную служанку (Сандрин Боннер), в которой под влиянием её озлобленной подруги (Изабель Юппер) постепенно начинает развиваться классовая ненависть к своим работодателям, приводя к жестокому и бессмысленному убийству всей семьи. Фильм получил очень позитивные отзывы критики и успешно прошёл в прокате. Картина была включена в конкурсную программу Венецианского кинофестиваля, где Боннер и Юппер вместе получили Кубок Вольпи как лучшие актрисы. Картина также получила шесть номинаций на премию Сезар, а Юппер удостоилась Сезара как лучшая актриса в главной роли[28].

С криминальной авантюрной комедией «Ставки сделаны» с участием Мишеля Серро и Изабель Юппер Шаброль завоевал на Международном кинофестивале в Сан-Себастьяне призы Золотая раковина за лучший фильм и Серебряная раковина как лучший режиссёр, а Мишель Серро был удостоен премии Люмьер лучшему актёру[29]. Криминально-психологическая драма «Среди лжи» с участием Жана Гамблена и Сандрин Боннер рассказывает о крушении общественного статуса и всей жизни преподавателя рисования, после того, как на него падает подозрение в убийстве его 10-летней ученицы. Крепкий, типично шабролевский фильм с интересными эпизодическими персонажами был включен в конкурсную программу Берлинского кинофестиваля.

Психологический триллер «Спасибо за шоколад» рассказывает о благопристойной владелице шоколадной империи (Изабель Юппер), в психике которой скрыто сложно объяснимое желание убивать близких ей людей. Хотя в фильме присутствует и детективная интрига, и саспенс, однако в центре внимания режиссёра находится прежде всего глубокий и многослойный анализ социальной среды, в которой сюжет развивается, и которая таит немало нераскрытых тайн. Во многом напоминая работы Шаброля «золотого периода», эта картина стала самой успешной его работой 2000-х годов. За эту картину Шаброль был номинирован на престижную кинопремию Луи Деллюка, а Юппер завоевала премию Люмьера как лучшая актриса[30].

Криминальная драма «Цветок зла» помимо исследования тайн французской буржуазной семьи дала интересный взгляд на систему организации политической власти во французской провинции. Эта картина с участием Бенуа Мажимеля и Натали Бай была включена в конкурсную программу Берлинского международного кинофестиваля. В увлекательном триллере «Подруга невесты» работящий добропорядочный Филипп (Бенуа Мажимель) знакомится на свадьбе своей сестры с её подругой Сентой (Лаура Смет). В результате страстного романа Сента настолько погружает его в свой мир извращенных фантазий, что Филипп постепенно теряет ощущение реальности и в итоге готов разделить с Сентой любые поступки, включая убийство человека. В конкурсную программу Берлинского международного кинофестиваля участвовал ещё один политический триллер Шаброля — «Комедия власти» о борьбе судебного следователя (Изабель Юппер) с эшелонированной системой коррупции во французском истеблишменте. Психологическая драма с элементами чёрной комедии «Девушка, разрезанная надвое», рассказывает о молодой телеведущей (Людивин Санье), влюбленной в пожилого женатого писателя с сексуальными комплексами, но выходящей замуж на молодого ревнивого наследника фармацевтической компании (Бенуа Мажимель). Эта картина принесла Шабролю специальный приз критики на Венецианском международном кинофестивале[31]. Последним фильмом Шаброля стал детектив «Беллами». Главный герой картины, комиссар парижской полиции Поль Беллами (Жерар Депардье) во время отпуска в городе Ним на южном берегу Франции расследует дело о гибели в автокатастрофе одного человека и исчезновении другого. Первый, как выяснилось, сознательно пошёл на самоубийство, угнав машину второго, а второй, который планировал убийство первого ради получения страховки его женой, в действительности просто не успел осуществить свой план. Сдавшись властям, он был оправдан. Как это часто бывало в фильмах Шаброля, на фоне детективного сюжета режиссёр дает живописную панораму французского города и знакомит зрителя с чередой интересных персонажей.

Личная жизнь

Шаброль был женат трижды. В первом браке с Аньес Гуте, который продолжался с 1956 по 1964 год, у Шаброля родилось двое детей, в том числе сын, Матье Шаброль (1956), который стал композитором и, с начала 1980-х годов писал музыку к фильмам отца. С 1964 по 1980 год Шаброль был женат на актрисе Стефан Одран. Она родила ему сына Тома Шаброля (1963), который впоследствии играл небольшие роли во многих фильмах отца. Шаброль говорил, что развелся с Одран, «потому что она стала интересовать его больше как актриса, чем как жена»[16]. Его третьей женой в 1981 году стала Орор Шаброль, которая работала сценарным редактором его картин, начиная с 1950-х годов. У них родился один ребёнок, а брак продолжался вплоть до смерти Шаброля.

Шаброль был известен как большой гурман. Говорят, что он выбрал для съемок «Чудовищной декады» Эльзас только потому, что хотел посетить местные рестораны и поближе познакомиться с кухней этого региона.

Часто подчеркивается, что Шаброль был большим поклонником Хичкока. Признавая влияние этого режиссёра, сам Шаброль говорил, что «другие повлияли на меня больше. Самое большое влияние на меня оказали В. Ф. Мурнау, великий режиссёр немого кино… Эрнст Любич и Фритц Ланг»[11].

12 сентября 2010 года Шаброль умер в Париже на 81 году жизни. Похоронен на кладбище Пер Лашез в Париже.

Режиссёрские работы

Награды и номинации

Награды

Год Фестиваль/Награждающий орган Награда Фильм
1958 Международный кинофестиваль в Локарно Серебряный парус/Приз лучшему режиссёру Красавчик Серж
1959 Приз Жана Виго Лучший фильм Красавчик Серж
1959 Берлинский международный кинофестиваль Золотой медведь Кузены
1971 Премия Бодил Лучший европейский фильм Мясник
1973 Берлинский международный кинофестиваль Приз ФИПРЕССИ Кровавая свадьба
1982 Фестиваль детективного кино Мистфест в Католике (Италия) Лучший режиссёр Призраки шляпника
1988 Венецианский кинофестиваль Белая трость/ Специальный приз критики Женское дело
1988 Венецианский кинофестиваль Золотой Киак/Специальный приз киножурнала Женское дело
1989 Ассоциация кинокритиков Лос-Анджелеса Лучший иностранный фильм Женское дело
1989 Кинофестиваль в Боготе Лучший сценарий Женское дело
1995 Международный кинофестиваль в Торонто Премия Метро Медиа Церемония
1996 Ассоциация кинокритиков Лос-Анджелеса Лучший иностранный фильм Церемония
1996 Гильдия французских писателей и композиторов (SACD) Премия в области кино
1997 Международный кинофестиваль в Сан-Себастьяне Золотая раковина/Лучший фильм Ставки сделаны
1997 Международный кинофестиваль в Сан-Себастьяне Серебряная раковина/Лучший режиссёр Ставки сделаны
2000 Приз Луи Деллюка Лучший фильм Спасибо за шоколад
2003 Европейская кинопремия За достижения на протяжении всей карьеры
2007 Венецианский кинофестиваль Белая трость/ Специальный приз критики Девушка, разрезанная надвое
2009 Берлинский международный кинофестиваль Камера Берлинале
2010 Гильдия французских писателей и композиторов (SACD) Гран-при

Номинации и участие в кинофестивалях

Год Фестиваль/Награждающий орган Достижение Фильм
1959 Венецианский кинофестиваль Участие в конкурсной программе Двойной поворот ключа
1970 Национальное общество кинокритиков США 3 место Неверная жена
1971 Международный кинофестиваль в Таормине (Италия) Участие в конкурсной программе Разрыв
1973 Берлинский международный кинофестиваль Участие в конкурсной программе Кровавая свадьба
1978 Международный кинофестиваль в Чикаго Участие в конкурсной программе Виолетта Нозьер
1978 Каннский кинофестиваль Участие в конкурсной программе Виолетта Нозьер
1983 Фестиваль фантастического кино Фантаспорто в Порту (Португалия) Участие в конкурсной программе Призраки шляпника
1985 Кинофестиваль детективного кино Мистфест в Католике (Италия) Участие в конкурсной программе Призраки шляпника
1985 Кинофестиваль детективного кино Мистфест в Католике (Италия) Участие в конкурсной программе Цыпленок под уксусом
1987 Каннский кинофестиваль Участие в конкурсной программе Цыпленок под уксусом
1987 Берлинский международный кинофестиваль Участие в конкурсной программе Маски
1988 Венецианский кинофестиваль Участие в конкурсной программе Женское дело
1989 Премия Сезар Номинация на премию лучшему режиссёру Женское дело
1991 Московский международный кинофестиваль Участие в конкурсной программе Мадам Бовари
1996 Премия Сезар Номинации на премию за лучший фильм, лучшему режиссёру, за лучший сценарий Церемония
1995 Венецианский кинофестиваль Участие в конкурсной программе Церемония
1997 Премия Саттелит Международной академии прессы (Лос-Анджелес) Номинация на лучший фильм на иностранном языке Церемония
1998 Фестиваль Американского института киноискусства AFIfest в Лос-Анджелесе Участие в конкурсной программе Ставки сделаны
1999 Берлинский международный кинофестиваль Участие в конкурсной программе Среди лжи
2000 Монреальский всемирный кинофестиваль Участие в конкурсной программе Спасибо за шоколад
2001 Национальный синдикат киножурналистов Италии Номинация на премию лучшему зарубежному режиссёру Спасибо за шоколад
2004 Международный кинофестиваль в Генте Участие в конкурсной программе Подруга невесты
2004 Премия Гойя Номинация в категории Лучший европейский фильм Цветок зла
2006 Берлинский международный кинофестиваль Участие в конкурсной программе Комедия власти

Напишите отзыв о статье "Шаброль, Клод"

Примечания

  1. ↑ [www.lenta.ru/news/2010/09/12/chabrol/ Умер кинорежиссер Клод Шаброль] Lenta.ru 12.09.2010.
  2. ↑ [www.lefigaro.fr/flash-actu/2010/09/12/97001-20100912FILWWW00047-le-cineaste-claude-chabrol-est-mort.php Le cinéaste Claude Chabrol est mort]  (фр.) Le Figaro.fr 12.09.2010.
  3. ↑ 1 2 3 [archive.sensesofcinema.com/contents/directors/02/chabrol.html Great Directors Critical Database: Claude Charbol] at Senses of Cinema
  4. ↑ 1 2 3 4 5 Wakeman, John. World Film Directors, Volume 2. The H. W. Wilson Company. 1988. 194—199.
  5. ↑ [www.allmovie.com/cg/avg.dll?p=avg&sql=2:84594~T1 Allmovie Biography]. Allmovie.com (4 августа 2011). Проверено 25 августа 2011. [www.webcitation.org/6HBPVjDaa Архивировано из первоисточника 7 июня 2013].
  6. ↑ Monaco, James. The New Wave. New York: Oxford University Press. 1976. pp. 253.
  7. ↑ 1 2 Monaco. pp. 253.
  8. ↑ Monaco. pp. 255—256.
  9. ↑ Baecque, Antoine de and Toubiana, Serge. Truffaut: A Biography. New York: Knopf. 1999. ISBN 978-0-375-40089-6. pp. 195
  10. ↑ Monaco. pp. 255.
  11. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 Wakeman. pp. 194—199.
  12. ↑ 1 2 Monaco. pp. 254.
  13. ↑ Monaco. pp. 261.
  14. ↑ Monaco. pp. 262.
  15. ↑ Monaco. pp. 266.
  16. ↑ 1 2 [www.imdb.com/name/nm0001031/bio Claude Chabrol — Biography]. [www.webcitation.org/6HGoPuSSV Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
  17. ↑ [www.imdb.com/title/tt0060944/awards?ref_=tt_awd Le scandale (1967) — Awards]. [www.webcitation.org/6HGoVbiMc Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
  18. ↑ Monaco. pp. 269.
  19. ↑ [www.imdb.com/title/tt0062728/awards?ref_=tt_awd Les Biches (1968) — Awards]. [www.webcitation.org/6HGoWIS9v Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
  20. ↑ [www.imdb.com/title/tt0064106/awards?ref_=tt_awd Le Boucher (1970) — Awards]. [www.webcitation.org/6HGoWwrwO Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
  21. ↑ Monaco. pp. 280.
  22. ↑ Monaco. pp. 281.
  23. ↑ Monaco. pp. 282.
  24. ↑ [www.imdb.com/title/tt0078467/awards?ref_=tt_awd Violette Nozière (1978) — Awards]. [www.webcitation.org/6HGoXbge5 Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
  25. ↑ [www.imdb.com/title/tt0092797/awards?ref_=tt_awd The Cry of the Owl (1987) — Awards]. [www.webcitation.org/6HGoYFoD7 Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
  26. ↑ [www.imdb.com/title/tt0096336/awards?ref_=tt_awd Une affaire de femmes (1988) — Awards]. [www.webcitation.org/6HGoZEtiM Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
  27. ↑ [www.imdb.com/title/tt0102368/awards?ref_=tt_awd Madame Bovary (1991) — Awards]. [www.webcitation.org/6HGoZt70Q Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
  28. ↑ [www.imdb.com/title/tt0112769/awards?ref_=tt_awd La cérémonie (1995) — Awards]. [www.webcitation.org/6HGoaY8Ca Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
  29. ↑ [www.imdb.com/title/tt0120018/awards?ref_=tt_awd Rien ne va plus (1997) — Awards]. [www.webcitation.org/6HGobBPm4 Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
  30. ↑ [www.imdb.com/title/tt0232083/awards?ref_=tt_awd Merci pour le chocolat (2000) — Awards]. [www.webcitation.org/6HGobp03U Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
  31. ↑ [www.imdb.com/title/tt0901485/awards?ref_=tt_awd The Girl Cut in Two (2007) — Awards]. [www.webcitation.org/6HGocT5XY Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].

Ссылки

  • Клод Шаброль (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [www.allmovie.com/artist/claude-chabrol-p84594 Клод Шаброль] на сайте Allmovie
  • [www.kinomag.ru/author-auz242.html Биография, фильмография режиссёра Клода Шаброля]
  • Фёдоров А. В. [www.edu.of.ru/attach/17/42916.doc Клод Шаброль: кинематограф нон-стоп] // Видео-Асс Premiere. 1995. № 28. — С. 48-52

Отрывок, характеризующий Шаброль, Клод

Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она, оправившись, – вы прежде были другой и…
– Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение на слово почему). Благодарю вас, княжна, – сказал он тихо. – Иногда тяжело.
«Так вот отчего! Вот отчего! – говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. – Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу, – говорила она себе. – Да, он теперь беден, а я богата… Да, только от этого… Да, если б этого не было…» И, вспоминая прежнюю его нежность и теперь глядя на его доброе и грустное лицо, она вдруг поняла причину его холодности.
– Почему же, граф, почему? – вдруг почти вскрикнула она невольно, подвигаясь к нему. – Почему, скажите мне? Вы должны сказать. – Он молчал. – Я не знаю, граф, вашего почему, – продолжала она. – Но мне тяжело, мне… Я признаюсь вам в этом. Вы за что то хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно. – У нее слезы были в глазах и в голосе. – У меня так мало было счастия в жизни, что мне тяжела всякая потеря… Извините меня, прощайте. – Она вдруг заплакала и пошла из комнаты.
– Княжна! постойте, ради бога, – вскрикнул он, стараясь остановить ее. – Княжна!
Она оглянулась. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу, и далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным и неизбежным.
……


Осенью 1814 го года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на житье в Лысые Горы.
В три года он, не продавая именья жены, уплатил оставшиеся долги и, получив небольшое наследство после умершей кузины, заплатил и долг Пьеру.
Еще через три года, к 1820 му году, Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Начав хозяйничать по необходимости, он скоро так пристрастился к хозяйству, что оно сделалось для него любимым и почти исключительным занятием. Николай был хозяин простой, не любил нововведений, в особенности английских, которые входили тогда в моду, смеялся над теоретическими сочинениями о хозяйстве, не любил заводов, дорогих производств, посевов дорогих хлебов и вообще не занимался отдельно ни одной частью хозяйства. У него перед глазами всегда было только одно именье, а не какая нибудь отдельная часть его. В именье же главным предметом был не азот и не кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а то главное орудие, чрез посредство которого действует и азот, и кислород, и назем, и плуг – то есть работник мужик. Когда Николай взялся за хозяйство и стал вникать в различные его части, мужик особенно привлек к себе его внимание; мужик представлялся ему не только орудием, но и целью и судьею. Он сначала всматривался в мужика, стараясь понять, что ему нужно, что он считает дурным и хорошим, и только притворялся, что распоряжается и приказывает, в сущности же только учился у мужиков и приемам, и речам, и суждениям о том, что хорошо и что дурно. И только тогда, когда понял вкусы и стремления мужика, научился говорить его речью и понимать тайный смысл его речи, когда почувствовал себя сроднившимся с ним, только тогда стал он смело управлять им, то есть исполнять по отношению к мужикам ту самую должность, исполнение которой от него требовалось. И хозяйство Николая приносило самые блестящие результаты.
Принимая в управление имение, Николай сразу, без ошибки, по какому то дару прозрения, назначал бурмистром, старостой, выборным тех самых людей, которые были бы выбраны самими мужиками, если б они могли выбирать, и начальники его никогда не переменялись. Прежде чем исследовать химические свойства навоза, прежде чем вдаваться в дебет и кредит (как он любил насмешливо говорить), он узнавал количество скота у крестьян и увеличивал это количество всеми возможными средствами. Семьи крестьян он поддерживал в самых больших размерах, не позволяя делиться. Ленивых, развратных и слабых он одинаково преследовал и старался изгонять из общества.
При посевах и уборке сена и хлебов он совершенно одинаково следил за своими и мужицкими полями. И у редких хозяев были так рано и хорошо посеяны и убраны поля и так много дохода, как у Николая.
С дворовыми он не любил иметь никакого дела, называл их дармоедами и, как все говорили, распустил и избаловал их; когда надо было сделать какое нибудь распоряжение насчет дворового, в особенности когда надо было наказывать, он бывал в нерешительности и советовался со всеми в доме; только когда возможно было отдать в солдаты вместо мужика дворового, он делал это без малейшего колебания. Во всех же распоряжениях, касавшихся мужиков, он никогда не испытывал ни малейшего сомнения. Всякое распоряжение его – он это знал – будет одобрено всеми против одного или нескольких.
Он одинаково не позволял себе утруждать или казнить человека потому только, что ему этого так хотелось, как и облегчать и награждать человека потому, что в этом состояло его личное желание. Он не умел бы сказать, в чем состояло это мерило того, что должно и чего не должно; но мерило это в его душе было твердо и непоколебимо.
Он часто говаривал с досадой о какой нибудь неудаче или беспорядке: «С нашим русским народом», – и воображал себе, что он терпеть не может мужика.
Но он всеми силами души любил этот наш русский народ и его быт и потому только понял и усвоил себе тот единственный путь и прием хозяйства, которые приносили хорошие результаты.
Графиня Марья ревновала своего мужа к этой любви его и жалела, что не могла в ней участвовать, но не могла понять радостей и огорчений, доставляемых ему этим отдельным, чуждым для нее миром. Она не могла понять, отчего он бывал так особенно оживлен и счастлив, когда он, встав на заре и проведя все утро в поле или на гумне, возвращался к ее чаю с посева, покоса или уборки. Она не понимала, чем он восхищался, рассказывая с восторгом про богатого хозяйственного мужика Матвея Ермишина, который всю ночь с семьей возил снопы, и еще ни у кого ничего не было убрано, а у него уже стояли одонья. Она не понимала, отчего он так радостно, переходя от окна к балкону, улыбался под усами и подмигивал, когда на засыхающие всходы овса выпадал теплый частый дождик, или отчего, когда в покос или уборку угрожающая туча уносилась ветром, он, красный, загорелый и в поту, с запахом полыни и горчавки в волосах, приходя с гумна, радостно потирая руки, говорил: «Ну еще денек, и мое и крестьянское все будет в гумне».
Еще менее могла она понять, почему он, с его добрым сердцем, с его всегдашнею готовностью предупредить ее желания, приходил почти в отчаяние, когда она передавала ему просьбы каких нибудь баб или мужиков, обращавшихся к ней, чтобы освободить их от работ, почему он, добрый Nicolas, упорно отказывал ей, сердито прося ее не вмешиваться не в свое дело. Она чувствовала, что у него был особый мир, страстно им любимый, с какими то законами, которых она не понимала.
Когда она иногда, стараясь понять его, говорила ему о его заслуге, состоящей в том, что он делает добро своих подданных, он сердился и отвечал: «Вот уж нисколько: никогда и в голову мне не приходит; и для их блага вот чего не сделаю. Все это поэзия и бабьи сказки, – все это благо ближнего. Мне нужно, чтобы наши дети не пошли по миру; мне надо устроить наше состояние, пока я жив; вот и все. Для этого нужен порядок, нужна строгость… Вот что!» – говорил он, сжимая свой сангвинический кулак. «И справедливость, разумеется, – прибавлял он, – потому что если крестьянин гол и голоден, и лошаденка у него одна, так он ни на себя, ни на меня не сработает».
И, должно быть, потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что нибудь для других, для добродетели, – все, что он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтобы он купил их, и долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. «Хозяин был… Наперед мужицкое, а потом свое. Ну и потачки не давал. Одно слово – хозяин!»


Одно, что мучило Николая по отношению к его хозяйничанию, это была его вспыльчивость в соединении с старой гусарской привычкой давать волю рукам. В первое время он не видел в этом ничего предосудительного, но на второй год своей женитьбы его взгляд на такого рода расправы вдруг изменился.
Однажды летом из Богучарова был вызван староста, заменивший умершего Дрона, обвиняемый в разных мошенничествах и неисправностях. Николай вышел к нему на крыльцо, и с первых ответов старосты в сенях послышались крики и удары. Вернувшись к завтраку домой, Николай подошел к жене, сидевшей с низко опущенной над пяльцами головой, и стал рассказывать ей, по обыкновению, все то, что занимало его в это утро, и между прочим и про богучаровского старосту. Графиня Марья, краснея, бледнея и поджимая губы, сидела все так же, опустив голову, и ничего не отвечала на слова мужа.
– Эдакой наглый мерзавец, – говорил он, горячась при одном воспоминании. – Ну, сказал бы он мне, что был пьян, не видал… Да что с тобой, Мари? – вдруг спросил он.
Графиня Марья подняла голову, хотела что то сказать, но опять поспешно потупилась и собрала губы.
– Что ты? что с тобой, дружок мой?..
Некрасивая графиня Марья всегда хорошела, когда плакала. Она никогда не плакала от боли или досады, но всегда от грусти и жалости. И когда она плакала, лучистые глаза ее приобретали неотразимую прелесть.
Как только Николай взял ее за руку, она не в силах была удержаться и заплакала.
– Nicolas, я видела… он виноват, но ты, зачем ты! Nicolas!.. – И она закрыла лицо руками.
Николай замолчал, багрово покраснел и, отойдя от нее, молча стал ходить по комнате. Он понял, о чем она плакала; но вдруг он не мог в душе своей согласиться с ней, что то, с чем он сжился с детства, что он считал самым обыкновенным, – было дурно.
«Любезности это, бабьи сказки, или она права?» – спрашивал он сам себя. Не решив сам с собою этого вопроса, он еще раз взглянул на ее страдающее и любящее лицо и вдруг понял, что она была права, а он давно уже виноват сам перед собою.
– Мари, – сказал он тихо, подойдя к ней, – этого больше не будет никогда; даю тебе слово. Никогда, – повторил он дрогнувшим голосом, как мальчик, который просит прощения.
Слезы еще чаще полились из глаз графини. Она взяла руку мужа и поцеловала ее.
– Nicolas, когда ты разбил камэ? – чтобы переменить разговор, сказала она, разглядывая его руку, на которой был перстень с головой Лаокоона.
– Нынче; все то же. Ах, Мари, не напоминай мне об этом. – Он опять вспыхнул. – Даю тебе честное слово, что этого больше не будет. И пусть это будет мне память навсегда, – сказал он, указывая на разбитый перстень.
С тех пор, как только при объяснениях со старостами и приказчиками кровь бросалась ему в лицо и руки начинали сжиматься в кулаки, Николай вертел разбитый перстень на пальце и опускал глаза перед человеком, рассердившим его. Однако же раза два в год он забывался и тогда, придя к жене, признавался и опять давал обещание, что уже теперь это было последний раз.
– Мари, ты, верно, меня презираешь? – говорил он ей. – Я стою этого.
– Ты уйди, уйди поскорее, ежели чувствуешь себя не в силах удержаться, – с грустью говорила графиня Марья, стараясь утешить мужа.
В дворянском обществе губернии Николай был уважаем, но не любим. Дворянские интересы не занимали его. И за это то одни считали его гордым, другие – глупым человеком. Все время его летом, с весеннего посева и до уборки, проходило в занятиях по хозяйству. Осенью он с тою же деловою серьезностию, с которою занимался хозяйством, предавался охоте, уходя на месяц и на два в отъезд с своей охотой. Зимой он ездил по другим деревням и занимался чтением. Чтение его составляли книги преимущественно исторические, выписывавшиеся им ежегодно на известную сумму. Он составлял себе, как говорил, серьезную библиотеку и за правило поставлял прочитывать все те книги, которые он покупал. Он с значительным видом сиживал в кабинете за этим чтением, сперва возложенным на себя как обязанность, а потом сделавшимся привычным занятием, доставлявшим ему особого рода удовольствие и сознание того, что он занят серьезным делом. За исключением поездок по делам, бо льшую часть времени зимой он проводил дома, сживаясь с семьей и входя в мелкие отношения между матерью и детьми. С женой он сходился все ближе и ближе, с каждым днем открывая в ней новые душевные сокровища.
Соня со времени женитьбы Николая жила в его доме. Еще перед своей женитьбой Николай, обвиняя себя и хваля ее, рассказал своей невесте все, что было между ним и Соней. Он просил княжну Марью быть ласковой и доброй с его кузиной. Графиня Марья чувствовала вполне вину своего мужа; чувствовала и свою вину перед Соней; думала, что ее состояние имело влияние на выбор Николая, не могла ни в чем упрекнуть Соню, желала любить ее; но не только не любила, а часто находила против нее в своей душе злые чувства и не могла преодолеть их.
Однажды она разговорилась с другом своим Наташей о Соне и о своей к ней несправедливости.
– Знаешь что, – сказала Наташа, – вот ты много читала Евангелие; там есть одно место прямо о Соне.
– Что? – с удивлением спросила графиня Марья.
– «Имущему дастся, а у неимущего отнимется», помнишь? Она – неимущий: за что? не знаю; в ней нет, может быть, эгоизма, – я не знаю, но у нее отнимется, и все отнялось. Мне ее ужасно жалко иногда; я ужасно желала прежде, чтобы Nicolas женился на ней; но я всегда как бы предчувствовала, что этого не будет. Она пустоцвет, знаешь, как на клубнике? Иногда мне ее жалко, а иногда я думаю, что она не чувствует этого, как чувствовали бы мы.
И несмотря на то, что графиня Марья толковала Наташе, что эти слова Евангелия надо понимать иначе, – глядя на Соню, она соглашалась с объяснением, данным Наташей. Действительно, казалось, что Соня не тяготится своим положением и совершенно примирилась с своим назначением пустоцвета. Она дорожила, казалось, не столько людьми, сколько всей семьей. Она, как кошка, прижилась не к людям, а к дому. Она ухаживала за старой графиней, ласкала и баловала детей, всегда была готова оказать те мелкие услуги, на которые она была способна; но все это принималось невольно с слишком слабою благодарностию…
Усадьба Лысых Гор была вновь отстроена, но уже не на ту ногу, на которой она была при покойном князе.
Постройки, начатые во времена нужды, были более чем просты. Огромный дом, на старом каменном фундаменте, был деревянный, оштукатуренный только снутри. Большой поместительный дом с некрашеным дощатым полом был меблирован самыми простыми жесткими диванами и креслами, столами и стульями из своих берез и работы своих столяров. Дом был поместителен, с комнатами для дворни и отделениями для приезжих. Родные Ростовых и Болконских иногда съезжались гостить в Лысые Горы семьями, на своих шестнадцати лошадях, с десятками слуг, и жили месяцами. Кроме того, четыре раза в год, в именины и рожденья хозяев, съезжалось до ста человек гостей на один два дня. Остальное время года шла ненарушимо правильная жизнь с обычными занятиями, чаями, завтраками, обедами, ужинами из домашней провизии.


Выл канун зимнего Николина дня, 5 е декабря 1820 года. В этот год Наташа с детьми и мужем с начала осени гостила у брата. Пьер был в Петербурге, куда он поехал по своим особенным делам, как он говорил, на три недели, и где он теперь проживал уже седьмую. Его ждали каждую минуту.
5 го декабря, кроме семейства Безуховых, у Ростовых гостил еще старый друг Николая, отставной генерал Василий Федорович Денисов.
6 го числа, в день торжества, в который съедутся гости, Николай знал, что ему придется снять бешмет, надеть сюртук и с узкими носками узкие сапоги и ехать в новую построенную им церковь, а потом принимать поздравления и предлагать закуски и говорить о дворянских выборах и урожае; но канун дня он еще считал себя вправе провести обычно. До обеда Николай поверил счеты бурмистра из рязанской деревни, по именью племянника жены, написал два письма по делам и прошелся на гумно, скотный и конный дворы. Приняв меры против ожидаемого на завтра общего пьянства по случаю престольного праздника, он пришел к обеду и, не успев с глазу на глаз переговорить с женою, сел за длинный стол в двадцать приборов, за который собрались все домашние. За столом были мать, жившая при ней старушка Белова, жена, трое детей, гувернантка, гувернер, племянник с своим гувернером, Соня, Денисов, Наташа, ее трое детей, их гувернантка и старичок Михаил Иваныч, архитектор князя, живший в Лысых Горах на покое.
Графиня Марья сидела на противоположном конце стола. Как только муж сел на свое место, по тому жесту, с которым он, сняв салфетку, быстро передвинул стоявшие перед ним стакан и рюмку, графиня Марья решила, что он не в духе, как это иногда с ним бывает, в особенности перед супом и когда он прямо с хозяйства придет к обеду. Графиня Марья знала очень хорошо это его настроение, и, когда она сама была в хорошем расположении, она спокойно ожидала, пока он поест супу, и тогда уже начинала говорить с ним и заставляла его признаваться, что он без причины был не в духе; но нынче она совершенно забыла это свое наблюдение; ей стало больно, что он без причины на нее сердится, и она почувствовала себя несчастной. Она спросила его, где он был. Он отвечал. Она еще спросила, все ли в порядке по хозяйству. Он неприятно поморщился от ее ненатурального тона и поспешно ответил.
«Так я не ошибалась, – подумала графиня Марья, – и за что он на меня сердится?» В тоне, которым он отвечал ей, графиня Марья слышала недоброжелательство к себе и желание прекратить разговор. Она чувствовала, что ее слова были неестественны; но она не могла удержаться, чтобы не сделать еще несколько вопросов.
Разговор за обедом благодаря Денисову скоро сделался общим и оживленным, и графиня Марья не говорила с мужем. Когда вышли из за стола и пришли благодарить старую графиню, графиня Марья поцеловала, подставляя свою руку, мужа и спросила, за что он на нее сердится.
– У тебя всегда странные мысли; и не думал сердиться, – сказал он.
Но слово всегда отвечало графине Марье: да, сержусь и не хочу сказать.
Николай жил с своей женой так хорошо, что даже Соня и старая графиня, желавшие из ревности несогласия между ними, не могли найти предлога для упрека; но и между ними бывали минуты враждебности. Иногда, именно после самых счастливых периодов, на них находило вдруг чувство отчужденности и враждебности; это чувство являлось чаще всего во времена беременности графини Марьи. Теперь она находилась в этом периоде.
– Ну, messieurs et mesdames, – сказал Николай громко и как бы весело (графине Марье казалось, что это нарочно, чтобы ее оскорбить), – я с шести часов на ногах. Завтра уж надо страдать, а нынче пойти отдохнуть. – И, не сказав больше ничего графине Марье, он ушел в маленькую диванную и лег на диван.
«Вот это всегда так, – думала графиня Марья. – Со всеми говорит, только не со мною. Вижу, вижу, что я ему противна. Особенно в этом положении». Она посмотрела на свой высокий живот и в зеркало на свое желто бледное, исхудавшее лицо с более, чем когда нибудь, большими глазами.
И все ей стало неприятно: и крик и хохот Денисова, и разговор Наташи, и в особенности тот взгляд, который на нее поспешно бросила Соня.
Соня всегда была первым предлогом, который избирала графиня Марья для своего раздражения.
Посидев с гостями и не понимая ничего из того, что они говорили, она потихоньку вышла и пошла в детскую.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Шаброль,_Клод&oldid=81140097»