Шахин Герай

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Шагин-Гирей»)
Перейти к: навигация, поиск
Шахин Герай
Şahin Geray, شاهين كراى<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Хан Крыма
1777 — 1782
Предшественник: Девлет IV Герай
Преемник: Бахадыр II Герай
Хан Крыма
ноябрь 1782 — 14 апреля 1783
Предшественник: Бахадыр II Герай
Преемник: титул упразднён
Екатерина II (как Царица Херсониса Таврического)
 
Вероисповедание: Ислам, суннитского толка
Рождение: 1745(1745)
Эдирне, Османская империя
Смерть: 1787(1787)
Родос, Османская империя
Род: Гераи
Отец: Топал Ахмед Герай

Шахи́н Гера́й (Гире́й) (крым. Şahin Geray, شاهين كراى‎; 17451787) — последний крымский хан: первое правление 17771782, второе правление 1782—1783. Сын царевича Топал Ахмед Герая (ум. 1750) и внук крымского хана Девлет II Герая.

Встречающиеся в литературе варианты написания имени: Шахин Гирей, Шахин Гирай, Шагин Гирей, Шагин Гирай, Шаин Гирей, Шаин Герай, Сахимъ Гирей[1].





Биография

Родился в Эдирне (Адрианополе). В юном возрасте посетил Европу, знал турецкий, итальянский и греческий языки. Был талантливым и одарённым человеком, однако имел некоторую долю авантюризма. В 1768 году после возвращения в Крым Шахин Герай стал командиром (сераскиром) Буджацкой орды (1768-1769 годы). В 1770-1771 годах Шахин Герай был сераскиром Едисанской орды. С целью упрочить своё положение вступил в союз с ногайским вождём Джан-Мамбетом, союзником России. В 1774-1776 годах Шахин Герай был сераскиром Кубанской орды. После объявления независимости Крыма в 1774 году и вступления на престол Сахиба II Герая Шахин Герай стал калгой (1771—1775), а после посещения Петербурга с дипломатической миссией — проводником российского влияния в Крыму. После свержения Сахиба II Герая был возведён Россией в должность главы кубанских ногайцев. В 1777 году при помощи русских и ногайцев Шахин занял Крым и стал ханом. Он пытался провести в государстве реформы и реорганизовать управление в Крымском ханстве по российскому образцу. Это вызвало недовольство местной знати и мусульманского духовенства. Против пророссийской политики Шахина Герая выступали даже его родные братья Бахадыр Герай, сераскир Едичкульской орды (1781) и Арслан Герай, сераскир Едичкульской орды (в 1777 и 1779 годах).

В конце 1780 года начались волнения в Кубанской орде. Ногайцы под руководством турецкого эмиссара Сулейман-аги взбунтовались, отказались повиноваться Шахину Гераю и решили избрать нового хана. В июле 1781 года крымские мурзы отправили свою делегацию в Санкт-Петербург с многочисленными жалобами на жестокость, притеснения и несправедливость со стороны Шахина. Однако царское правительство под руководством светлейшего князя Григория Потёмкина продолжало поддерживать своего ставленника.

В мае 1782 года в Крымском ханстве вспыхнуло восстание против хана. Крымские мурзы пригласили на ханский престол царевича Бахадыра Герая (17221791), сераскира Едичкульской орды и старшего брата Шахина, проживавшего на Кубани. Мятеж начал царевич Халим Герай, который собрал 3-тысячное войско и начал борьбу против Шахина Герая. Хан отправил против восставших свою гвардию, которая перешла на сторону повстанцев. Шахин Герай бежал из Бахчисарая в Кафу, а оттуда в Керчь, под защиту русского гарнизона. В Крым переправился с Кубани Бахадыр Герай, который возглавил антироссийское восстание. Повстанцы захватили Бахчисарай, где разграбили ханский дворец. Бахадыр II Герай был провозглашён новым крымским ханом. Новый хан назначил калгой своего брата и соратника Арслана Герая. Крымцы везде совершали нападения на русские войска, которые потеряли убитыми до 900 человек. При поддержке Османской империи в Кафе новым крымским ханом был провозглашен Махмуд Герай (ум. 1782), сераскир Едисанской орды (1781) и родственник Шахина Герая. Свергнутый хан Шахин Герай обратился за помощью к России. Новый хан Бахадыр Герай отправил посольство в Стамбул обратившись за помощью к Османской империи. Российская императрица Екатерина Великая поручила князю Григорию Потёмкину подавить восстание в Крымском ханстве и добиться его присоединения к России. В сентябре 1782 года Потёмкин, встретившийся в Петровской крепости с изгнанным ханом Шахином Гераем, отправил два пехотных полка для подавления восстания в Крымском ханстве. Генерал-поручик Антон Богданович де Бальмен во главе первого корпуса вступил в Крым, а на Кубань против восставших ногайцев был отправлен генерал-поручик Александр Васильевич Суворов со вторым корпусом.

Русские войска под командованием генерал-майора Александра Николаевича Самойлова без единого выстрела взяли Перекоп и Карасубазар, разгромили в битве под Чонгаром крымское войско под командованием царевича Халима Герая, который бежал, но затем был взят в плен. Бахадыр II Герай и калга Арслан Герай попытались бежать из Крыма на Кубань, но были взяты в плен русскими. Их родственник Махмуд Герай, объявивший себя ханом в Кафе, также был схвачен. Генерал-майор Александр Самойлов разослал по всему Крыму грамоты, призывая местное население к прекращению восстания, а во все опасные районы выслал отдельные военные отряды. К ноябрю 1782 года восстание в Крыму было полностью подавлено. Шахин Герай, восстановленный на ханском престоле, вернулся в Бахчисарай, столицу ханства, вновь начал казни, вызывая недовольство населения. По приказу хана был казнён царевич Махмуд Герай. Благодаря вмешательству российского правительства, были спасены от смерти родные братья Шахина Герая — Бахадыр и Арслан, которые были отправлены в Херсон и заключены в темницу.

14 апреля 1783 года последний крымский хан Шахин Герай подписал отречение от ханского престола, татарские старшины были приведены к присяге на подданство России — присоединение к ней Крыма в вечное владение, торжественно состоялось. 8 (19) апреля 1783 года Екатерина II издала манифест, в котором объявила о включении Крымского ханства в состав Российской империи.

В целях стабилизации обстановки в Крыму, хану было предписано выехать в центральные губернии России. Он же всячески затягивал свой отъезд. Екатерина II предложила ему ежегодную пенсию, заметив, что в Турции отставным властителям по 200 тысяч не платят. Также она послала ему Андреевские знаки отличия, переделанные для мусульманина. Однако, он снова тянул время. Тогда Г. А. Потёмкин предупредил его, что вышлет с полуострова под стражей. В итоге на борту фрегата «Святой Николай» Шахин Герай переехал в Россию, вначале в Таганрог, позднее бывший последний крымский хан жил в Тамани, в 1784-1787 годах проживал в Воронеже, в 1786-1787 годах находился в Калуге.
В 1787 году Шахин Герай эмигрировал в Османскую империю, где был отправлен в ссылку на остров Родос и казнён по приказу султана Абдул-Хамида I.

Напишите отзыв о статье "Шахин Герай"

Примечания

  1. [www.runivers.ru/lib/book4555/54880/ А. А. Гирс. Россия и Ближний Восток. Материалы по истории наших сношений с Турцией. стр. 3]

Литература

Ссылки

  • Лашков Ф. Ф. [runivers.ru/lib/detail.php?ID=144308 Шагин-Гирей, последний крымский хан] — Симферополь, 1991 г. ISBN 5-7707-1168-X]
  • Абдулаева Г. Шагин Гирай [исторический роман] — Симферополь, 2008 г. ISBN 978-966-470-007-5
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
Предшественник:
Девлет IV Герай
Хан Крыма
1777-1782
Преемник:
Бахадыр II Герай
Предшественник:
Бахадыр II Герай
Хан Крыма
1782-1783
Преемник:
титул упразднен


Крымские ханы

XV век
Хаджи I ГерайНур-ДевлетАйдерМенгли I Герай

XVI век
Мехмед I ГерайГазы I ГерайСаадет I ГерайИслям I ГерайСахиб I ГерайДевлет I ГерайМехмед II ГерайИслям II ГерайСаадет II ГерайГазы II ГерайФетих I Герай

XVII век
Тохтамыш ГерайСелямет I ГерайДжанибек ГерайМехмед III ГерайИнает ГерайБахадыр I ГерайМехмед IV ГерайИслям III ГерайАдиль ГерайСелим I ГерайМурад ГерайХаджи II ГерайСаадет III ГерайСафа ГерайДевлет II Герай

XVIII век
Газы III ГерайКаплан I ГерайДевлет III ГерайСаадет IV ГерайМенгли II ГерайФетих II ГерайСелямет II ГерайСелим II ГерайАрслан ГерайХалим ГерайКырым ГерайСелим III ГерайМаксуд ГерайДевлет IV ГерайКаплан II ГерайСахиб II ГерайШахин ГерайБахадыр II Герай

Отрывок, характеризующий Шахин Герай

В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.