Шадов, Иоганн Готфрид

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иоганн Готфрид фон Шадов
нем. Johann Gottfried von Schadow

И. Г. Шадов. Автопортрет.
Дата рождения:

20 мая 1764(1764-05-20)

Место рождения:

Берлин

Дата смерти:

27 января 1850(1850-01-27) (85 лет)

Место смерти:

Берлин

Жанр:

скульптура, графика, гравюра

Стиль:

неоклассицизм

Награды:

Орден Красного Орла, орден Pour le Mérite

Иоганн Готфрид Шадов (нем. Johann Gottfried Schadow, 20 мая 1764, Берлин — 27 января 1850, Берлин) — немецкий скульптор, художник и теоретик искусства. Представитель классицизма.





Биография

Шадов родился в семье портного. Обучался у придворного скульптора Жан-Пьер-Антуана Тассара (фр. Jean-Pierre-Antoine Tassaert, 17271788), приглашённого прусским королём Фридрихом II. В 1778 году поступил в Берлинскую академию художеств. С 1785 года обучался в Риме, в 1787 году вернулся в Берлин. В 1788 году, после смерти Тассара, Шадов занял должности руководителя придворной мастерской и секретаря Берлинской академии художеств. С 1805 года — вице-директор, а с 1815 года — директор Академии художеств.

Творчество

Среди работ Шадова наиболее примечательны следующие:

Сочинения

Шадов интересовался теорией искусства и писал на темы пропорций человеческой фигуры, национальной физиогномики и др. В числе его работ:

  • «Учение о костях и мускулах» (нем. Lehre von den Knochen und Muskeln, 1830),
  • «Поликлет, или о мерах человека в зависимости от пола и возраста» (нем. Polyklet oder von der Massen der Menschen nach dem Geschlechte und Alter, 1834),
  • «Национальные физиономии, или наблюдения над различием черт лица и внешним обликом тела» (нем. National-Physiognomien oder Beobachtungen über den Unterschied der Gesichtszüge und der äusseren Gestalt des Körpers, 1835),
  • «Произведения искусства и взгляды на искусство» (нем. Kunstwerke und Kunstansichten, 1849).

Шадов и шахматы

Шадов интересовался шахматами и хорошо играл в них, он стал одним из учредителей Берлинского шахматного клуба, который был первым немецким шахматным клубом[1]. Он существовал с 1803 по 1847 год, часто назывался Schadows Schachklub именно в честь Шадова, не только учредителя, но и председателя клуба. Первоначально он включал до 34 членов, но в 1805 году их было уже 139[1]. Клуб стал центром интеллектуальной жизни и свободомыслия Пруссии. Заседание клуба изображено на картине «Партия в шахматы во дворце Фосс в Берлине» Иоганна Эрдмана Хуммеля.

Потомки

Сыновья Шадова также занимались скульптурой и живописью:

Напишите отзыв о статье "Шадов, Иоганн Готфрид"

Литература

Примечания

  1. 1 2 [www.scrkuppenheim.de/figo/geschichte/tradition.htm Harald Fietz. Verschollene Schachtradition im Herzen Preußens. Сhach Magazin 64, Nr. 20 / 2003, S. 551—554.]

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Иоганн Готфрид Шадов
  • [www.krugosvet.ru/articles/101/1010122/1010122a1.htm Шадов, Иоганн Готфрид] // Энциклопедия «Кругосвет».
  • [www.tonnel.ru/?l=gzl&uid=1057 Биография И. Г. Шадова на сайте www.tonnel.ru]
  • Шадов, Иоганн Готфрид фон // Европейское искусство: Живопись. Скульптура. Графика: Энциклопедия: В 3 т. — М.: Белый город, 2006.

Отрывок, характеризующий Шадов, Иоганн Готфрид

– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.