Шадриков, Владимир Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Дмитриевич Шадриков
Дата рождения:

18 ноября 1939(1939-11-18) (84 года)

Место рождения:

Рыбинск

Страна:

СССР, Россия

Научная сфера:

психология

Место работы:

Ярославский педагогический институт, Ярославский университет, Министерство просвещения СССР, Госкомитет СССР по народному образованию, Госкомитет России по высшему образованию, Министерство образования России, Высшая школа экономики

Учёная степень:

доктор психологических наук

Учёное звание:

академик АПН СССРакадемик РАО

Альма-матер:

Ярославский педагогический институт

Известен как:

специалист в области психологии труда, педагогической и дифференциальной психологии

Награды и премии:
Сайт:

[www.shadrikov.ru/ shadrikov.ru]

Владимир Дмитриевич Шадриков (род. 1939) — советский и российский психолог, специалист в области психологии труда, педагогической и дифференциальной психологии. Автор теории системогенеза деятельности и теории способностей. Доктор психологических наук (1977), профессор (1978). Действительный член АПН СССР — РАО (с 1990).





Биография

Родился 18 ноября 1939 года в городе Рыбинске Ярославской области.

Закончил в 1962 году Физико-математический факультет Ярославского государственного педагогического института им. К. Д. Ушинского (ЯГПИ) по специальности «преподаватель математики и физики». В 1962—1965 годах преподаватель, директор средней школы в посёлке городского типа Эвенск Магаданской области. В 1965—1968 годах закончил аспирантуру кафедры психологии ЯГПИ; кандидатская диссертация на тему «Сигнальное программирование и оптимизация подачи информации оператору».

С 1965 года преподаватель кафедры психологии ЯГПИ, доцент (1970). Участвовал в 1970-х годах в создании Факультета психологии открытого Ярославского государственного университета (ЯрГУ). В 1971—1982 годах был его деканом и заведующим кафедрой психологии труда и инженерной психологии. В 1976—1982 годах проректор ЯрГУ по учебной работе. В 1977 году защитил докторскую диссертацию «Системный подход в психологии производственного обучения». В 1982—1985 годах ректор ЯГПИ.

В 1985—1988 годах заместитель министра просвещения СССР. В 1988—1992 годах первый заместитель председателя Государственного комитета СССР по народному образованию — Министр СССР. Занимался совершенствованием содержания и организационных основ общеобразовательной школы и педагогического образования. В 1992 году заместитель председателя Комитета по высшей школе Министерства науки, высшей школы и технической политики России. В 1993—1996 годах заместитель председателя Государственного комитета России по высшему образованию. В 1996—1998 годах первый заместитель министра, в 1998—2001 годах заместитель министра общего и профессионального образования России (с 1999 года — министра образования России). Помимо прочего занимался организацией разработок Государственных образовательных стандартов для высшего профессионального образования. Был членом Советов по русскому языку (1995—1997) и по взаимодействию с религиозными объединениями (1999—2001) при Президенте России.

Заведующий кафедрой психологии младшего школьника Московского педагогического государственного университета.

С 2001 года профессор кафедры общей психологии и научный руководитель Факультета психологии Высшей школы экономики. Преподаёт также на Факультете начальных классов Московского педагогического государственного университета. Член редакционных советов журналов «Психологический журнал», «Экспериментальная психология».

Член-корреспондент АПН СССР (1982). Исполняющий обязанности президента АПН СССР (1989—1990). Действительный член АПН СССР — РАО (с 1990).

Изучает системогенез профессиональной деятельности, а также другие аспекты психологии профессионального обучения; способности индивида.

Женат, имеет сына.

Труды

Автор более 130 научных работ в области психологии, в том числе более 20 монографий и учебных пособий, основные из которых:

  • Проблемы системогенеза профессиональной деятельности. — М., 1982.
  • Философия образования и образовательные политики. — М., 1994.
  • Психологическая деятельность и способности человека. — М.: Издательская корпорация "Логос», 1996. — 320 с.
  • Способности человека. — М. — Воронеж, 1997.
  • Происхождение человечности. — М., 2001.
  • Введение в психологию. Мир внутренней жизни человека. — М., 2002.

В.Д. Шадриков является автором т.н. психологической системы деятельности, в которой выделяет следующие функциональные блоки:

  • мотивы деятельности;
  • цель деятельности;
  • программа деятельности;
  • информационная основа деятельности;
  • блок принятия решений;
  • подсистема деятельностно важных качеств.

Награды

Источники

  • Карпенко Л. А., Кольцова В. А. [slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%98%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F%20%D0%BF%D1%81%D0%B8%D1%85%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D0%B8/%D0%A8%D0%B0%D0%B4%D1%80%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%B2/ Шадриков](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2865 дней)) // История психологии в лицах. Персоналии / Под. ред. Л. А. Карпенко // Психологический лексикон. Энциклопедический словарь в шести томах / Ред.-сост. Л. А. Карпенко. Под общ. ред. А. В. Петровского. — М.: ПЕР СЭ, 2005. — 784 с.
  • [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=135584 Шадриков Владимир Дмитриевич]. biografija.ru

Напишите отзыв о статье "Шадриков, Владимир Дмитриевич"

Ссылки

  • [www.shadrikov.ru/ Персональный сайт Шадрикова Владимира Дмитриевича]

Отрывок, характеризующий Шадриков, Владимир Дмитриевич

Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.