Шайенны

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Шайенны
Самоназвание

Тсистсистас (Tsetsehestahese)

Численность и ареал

Всего: 13 500
Монтана
Оклахома

Язык

английский, шайеннский

Религия

христианство, анимизм, церковь коренных американцев

Расовый тип

американоиды

Родственные народы

арапахо и др. алгонкины

Этнические группы

северные шайенны и южные шайенны

«Википедия» содержит раздел
на языке шайенском
«Va'ohtama»

Шайе́нны, чейе́нны (англ. Cheyenne) — индейский народ в США. Название шайенны произошло от слова сиу Šahíyela, означающего Говорящие красной (непонятной) речью или Люди, говорящие на чуждом языке. Самоназвание племени — Tsétsêhéstâhese (Тсистсистас) — Подобные нам, наши люди. В настоящее время шайенны делятся на северных — Notameohmesehese — Северные Едоки и южных — Heevahetane — Люди Верёвки.

В честь шайеннов назван город Шайенн, столица штата Вайоминг.





Язык

Шайеннский язык относится к алгонкинской языковой семье. Ранее существовало два диалекта шайеннского языка — собственно шайеннский и сутайо. В настоящее время существует только первый диалект, он используется в резервации северных шайеннов</span>ruen в Монтане, а также южными шайеннами в Оклахоме. Его носителями являются около 1720 человек[1]. Большая часть шайеннов говорит только по-английски.

Ранняя история

Шайеннская традиция повествует, что племя образовалось от слияния двух родственых общностей — тсистсистас (собственно, шайенны) и сутайо (сутаи). Первая запись об индейцах, в которых можно узнать шайеннов, сделана французским исследователем Луи Жолье и датируется приблизительно 1673 годом. Вероятно, их первые контакты с белыми торговцами произошли в верховьях реки Миссисипи в первой половине XVII века. Но тесных взаимоотношений с европейцами они не имели до самого XIX века. В конце XVII века шайенны жили восточнее реки Миссури на территории современного штата Миннесота. Они проживали в постоянных поселениях и занимались земледелием, рыболовством, охотой и собирательством дикого риса. Около 1676 года шайенны достигли реки Миссури[2].

В XVIII веке обитали вдоль рек Шайенн и Ред-Ривер. После приобретения лошадей и открытия доступа к европейским товарам некоторые группы шайеннов начали уходить на равнины и вести кочевой образ жизни. Уже в начале XIX века шайенны практически полностью перешли к конной охоте на бизонов, став типичными кочевниками Великих Равнин.

XIX век и шайеннские войны

Миграция на юг

В начале XIX века шайенны проживали на территории Блэк-Хилс, но, охотясь и торгуя с соседними племенами, доходили до реки Арканзас. Ещё в 1820 году белые торговцы и путешественники встречали группы шайеннов в районе современного города Денвер, штат Колорадо. Группа хеватаниу была первой частью шайеннов, откочевавших к югу.

В первой половине XIX века в верхней части реки Арканзас Уильям Бент построил торговый пост Форт-Бент и большая часть шайеннов переселилась на юг, остальные остались в верховьях реки Платт. Те, кто предпочитал кочевать и охотиться южнее реки Платт, стали южными шайеннами. Северные шайенны обосновались в восточном Вайоминге, юго-восточной Монтане и западной Небраске. Так шайенны географически разделились на северных и южных. Надо отметить, что при этом они всегда подчёркивали этническое единство обеих групп.

Переселившись на юг, шайенны оказались в состоянии войны с команчами, кайова и кайова-апачами. Самым серьёзным сражением этой войны стала Битва на Волчьем Ручье, которая произошла в 1838 году и является одной из самых кровопролитных межплеменных битв на Великих Равнинах[3]. Обе стороны потеряли столько известных и уважаемых людей, что племена начали думать о прекращении жестокой войны. В 1840 году шайенны заключили мир с команчами и их союзниками, который впоследствии никогда не был нарушен.

Договор 1825 года

Первый договор между шайеннами и правительством США был подписан генералом Генри Аткинсоном, который летом 1825 года отправился в верховья Миссури с заданием заключить мирные соглашения с как можно большим числом племён. Шайенны подписали договор в устье реки Тетон, недалеко от современной столицы Южной Дакоты города Пирра. Шайенны прибыли туда 4 июля, а 6 июля вожди подписали бумаги. Этот договор был заключён с целью установления дружеских отношений между индейцами и американцами, регулирования торговли и обеспечения взаимодействия в случае убийств или краж[4].

Первые столкновения с американцами

Отношения шайеннов с белыми людьми изначально были дружественными. Когда в 1839 году несколько человек были захвачены лакота на Орегонской тропе на реке Саут-Платт, около 400 шайеннов появились в селении своих союзников и спасли белых. В 1841 году шайенны, лакота и арапахо атаковали селение восточных шошонов, в котором находились белые охотники. Трапперы выступили в сражении на стороне шошонов. Раздражённые потерями в схватке с трапперами шайенны, арапахо и лакота обследовали территорию Орегонской тропы в поисках белых людей. Вблизи Индепенденс-Рок они окружили караван Элайджа Уайта, который вёл знаменитый Томас Фицпатрик. Индейцы совещались всю ночь — атаковать переселенцев или нет. Большинство воинов были за нападение. Наконец, вожди сообщили Фицпатрику, что его отряд может продолжать движение, но предупредили его, что больше не позволят караванам проходить через свою страну, что эта тропа закрыта и любые белые люди, обнаруженные здесь, будут убиты. Стычки между шайеннами и американцами продолжались, но крупномасштабная война ещё не началась.

Договор в форте Ларами

В 1849 году в поток белых переселенцев, двигавшихся по Орегонской тропе, влились тысячи искателей золота, ринувшихся в Калифорнию. Напряжение между индейцами и белыми людьми нарастало. В том же году правительство США купило торговый пост на реке Ларами и разместило там военный гарнизон. Чтобы успокоить индейцев и взять ситуацию под контроль, правительство решило провести большой совет с племенами равнин. В феврале 1851 года Конгресс США выделил на него деньги.

Усилиями Томаса Фицпатрика, который был назначен индейским агентом в 1846 году, во вновь образованном форте Ларами был заключён мирный договор между американским правительством и индейскими племенами. Кроме шайеннов на нём присутствовали лакота, арапахо, кроу, шошоны, гровантры, ассинибойны, арикара, манданы и хидатса, всего более 12 тысяч индейцев. Между племенами был заключён мир и обозначены границы их территорий. С правительством был подписан договор, согласно которому племена разрешили возводить на своих территориях дороги, торговые посты и форты, получив за это компенсацию[5]. Земли шайеннов, согласно этому договору, располагались между реками Норт-Платт и Арканзас.

Шайеннские войны

С 1860 по 1878 год шайенны принимали активное участие в войнах с американцами. И белые, и индейские современники считали шайеннов одними из самых яростных и храбрых бойцов.

Весной 1857 года в Канзасе шайенны имели ряд столкновений с солдатами США, в результате чего против них была организована военная экспедиция под руководством полковника Эдвина Самнера. 29 июля того же года произошла битва Самнера в долине реки Соломон. Шайенны были готовы встретить солдат, убеждённые шаманом, что благодаря его магии пули белых не причинят вреда воинам. Но Самнер использовал сабельную атаку, шайенны оказались застигнутыми врасплох и ретировались, потеряв несколько человек убитыми.

В начале 1864 года снова между шайеннами и американскими солдатами случились стычки в районе центральных равнин. Произошло ряд крупных столкновений, однако главный удар армия нанесла по лагерю мирных южных шайеннов Чёрного Котла. На рассвете 29 ноября 1864 года 700 солдат полковника Джона Чивингтона атаковали селение шайеннов, кроме них там располагались несколько семей арапахо. Нападение оказалось полной неожиданностью — группа Чёрного Котла была мирной и не поддерживала индейцев, ведущих войну против белых. Солдаты действовали крайне жестоко, убивая женщин и детей, уродуя трупы до неузнаваемости[6]. Это событие вошло в историю как Бойня на Сэнд-Крик. Нападение солдат Чивингтона разъярило индейские племена. После бойни на Сэнд-Крик северные и южные шайенны, лакота и арапахо объединились в войне против американцев. Они нападали на караваны и станции, жгли ранчо, убивая белых и угоняя скот. 14 октября 1865 года правительство США подписало мирный договор с южными шайеннами и южными арапахо. Правительство признало свою вину за Сэнд-Крик и согласилось выплатить компенсацию южным шайеннам, потерявшим там родственников и имущество.

Спустя три года армия США провела очередную операцию против южных шайеннов. 27 ноября 1868 года солдаты полковника Джорджа Кастера атаковали селение Чёрного Котла на реке Уошите. Событие стало известным как Битва при Уошите. Был убит сам Чёрный Котёл, много женщин и детей, кроме того солдаты застрелили более 850 индейских лошадей. После экспедиции Кастера нападения шайеннов на белых американцев значительно увеличились. Армия США в 1869 году провела ряд карательных операций против южных шайеннов. После битвы на Саммит-Спрингс, в которой был убит Высокий Бизон, военный вождь Воинов-Псов (Людей-Собак), сопротивление южных шайеннов пошло на спад, но в 1874 году они приняли участие в восстании команчей и кайова. Весной 1875 года южные шайенны, уставшие от постоянных войн, начали сдаваться. После этого они более не участвовали в войнах против американцев.

Северные шайенны воевали дольше. Они приняли активное участие в Великой войне сиу и сыграли большую роль в сражениях на Роузбад и Литтл-Бигхорн. Капитулировали весной 1877 года.

Часть северных шайеннов была переселена на юг, на Индейскую Территорию к южным шайеннам. Из-за невыносимых условий группа северных шайеннов во главе с Маленьким Волком и Утренней Звездой покинула резервацию и попыталась добраться до родных земель на севере. Тысячи солдат преследовали голодных, оборванных людей, бредущих по равнинам Канзаса и Небраски, но шайеннам удавалось отбивать все атаки и продолжать свой путь на север. Позднее они разделились на две части. Группа Утренней Звезды была вынуждена сдаться в октябре и отправлена в форт Робинсон, где их морили голодом. А Маленький Волк со своими людьми смог добраться до своих прежних земель, где им разрешили остаться. В 1884 году правительство США образовало резервацию для северных шайеннов на территории Монтаны, где они проживают и поныне.

Хозяйство

Шайенны относятся к традиционному типу культуры индейцев Великих равнин, у которых основу хозяйства составляет конная охота на бизонов. Шайенны занимаются ей с XIX века. Кроме этого они занимались земледелием, охотой, рыболовством, собиранием дикого риса, что разбавляло диету из пеммикана.

Перейдя к кочевому образу жизни шайенны часто перемещали свои лагеря, жили в типи. Типи устанавливалось входом на восток, на равнинах часто дул западный ветер, и при таком положении типи он не попадал вовнутрь. Кроме того, ставя типи входом на восток, шайенны таким образом направляли его «лицом» к солнцу. Лагеря шайеннов могли быть небольшими и состоять из 7-20 типи и огромными — когда собиралось всё племя.

Социальная организация

Наиболее важной частью в племенной организации шайеннов была большая семья. Счёт родства — билинейный. Брак — матрилокальный. Существовала ограниченная полигиния. Следующей по значимости являлась племенная группа или община. Взаимоотношения в племенной группе строились на принципе взаимопомощи.

Племенные группы

Во главе племени стоял совет из 44 вождей, который осуществлял руководство жизнью племени. В его состав входили по 4 вождя от каждой из 10 основных групп, а также ещё 4 мирных или верховных вождя. Основные племенные группы шайеннов :

  • Омиссис (Едоки)
  • Хеватаниу (Народ Волосатой Верёвки)
  • Оивимана (Паршивые или Покрытые Струпьями)
  • Хотамитаниу (Люди-Собаки)
  • Сутаи (изначально отдельное племя сутайо)
  • Иссиомитаниу (Люди Холма)
  • Ивистстсинипа (Горелая Аорта или Люди Аорты)
  • Вутапиу (Те, Кто Ест с Сиу или Шайенны-Сиу)
  • Хофнова (Бедные Люди)
  • Октоунна (Выступающие Челюсти).

Кроме основных групп существовали и ряд небольших : Мокстахитаниу (Чёрные Люди или Люди — Юты), Моисийю (Люди Кремня, смешанная группа лакота и шайеннов), Ансковинис (Узкие Носы или Узкая Переносица), Накоимана (Медвежьи Люди), Вокпотсит (Хитрый Белый Народ), Нотамин (Лицом К Северу или Смотрящие На Север), Тотоимана (Пугливые Люди), Хониску.

Военные общества

Военными делами руководили предводители воинских обществ, каждое из которых также имело в своём составе по 4 вождя. Верховные вожди имели равные права, тогда как остальные 40 были скорее советниками, чей авторитет распространялся только на их общины. Тем не менее их положение вызывало уважение, и люди прислушивались к ним. Нельзя сказать, что верховные вожди обладали неограниченной властью, но благодаря своему статусу и человеческим качествам, которые позволили им занять этот пост, к их мнению прислушивались с большим вниманием, чем к мнению советников. Вожди избирались на десятилетний срок, после чего могли быть переизбраны снова. Любой из четверых верховных вождей по истечении 10 лет мог назвать преемника, которым иногда становился его сын. Выбор вождя был делом важным, и ему предшествовали серьёзные обсуждения. Обязательства вождя были достаточно суровы, и многие отклоняли предложение занять этот почетный пост. Если вождь хотя бы раз проявлял себя не с лучшей стороны (например, ссорился с кем-нибудь, даже если ему было нанесено оскорбление), он лишался своего поста.

У Шайеннов было несколько военных обществ, из них четыре — древние:

  • Общество Лис (Vohkesehetaneo’o), другие названия — Общество Быстрых Лис, Солдаты-Лисы.
  • Общество Скребков Из Лосиного Рога (Hemo’eoxeo’o), другие названия Общество Костяной Ложки, Общество Лосей, Общество Погремушки Из Копыта, Общество Изогнутого Копья, Синие Солдаты.
  • Общество Щита (Ma’ehoohevaso), или Общество Красного Щита, Солдаты-Быки.
  • Общество Тетивы (Hema’tanoneheo’o).

Общество Людей-Собак (Hotametaneo’o), Общество Бешеных Собак (Hota’mimassau) и Общество Воинов-Противоположников (Hohnohkao’o) возникли позже. Некоторые общества со временем преобразовались или разделились на несколько групп. Так Общество Людей-Собак в 1837 году трансформировалось в отдельную племенную группу.

В состав этих воинских обществ входило большинство здоровых и честолюбивых мужчин племени, от юнцов до стариков, но не все. Они составляли боевую мощь лагеря и в то же время выполняли функции полицейской силы. Им вменялось в обязанность проводить в жизнь указания и распоряжения вождей. Так как в шайеннском лагере всенародное мнение было господствующим, а воины составляли подавляющее большинство самых отважных и самых влиятельных людей, воинские общества часто советовались с вождями, когда дело доходило до решения важных вопросов, касающихся мира или войны. Бывало, что два-три общества действовали совместно с целью оказать определенное давление для принятия нужного решения, даже если оно шло вразрез с общепринятыми нормами и правилами.

Воинский дух всегда поощрялся. Не было иного способа, чтобы молодой человек смог добыть так много заслуг, иначе как проявив храбрость на поле сражения. Мальчикам и юношам прививалось чувство доблести, разъяснялось, что самое значительное в жизни, это храбрость. Проявление отваги и совершение подвигов открывало молодому воину шайеннов путь к вступлению в воинское общество.

Население

Численность шайеннов в начале XIX оценивалась примерно в 5000 человек. В 1849 году эпидемия холеры нанесла им тяжелейший удар, в результате которого шайенны потеряли две трети племени. В 1881 году они насчитывали 5200 человек. В дальнейшем официальные подсчёты показали: 1904 г. — 3312 чел., из которых 1903 были южными шайенными, а 1409 — северными; 1921 г. — 3281 чел., южные составляли 1870, а северные 1411; 1970 г. — 6872 чел.; 1980 г. — 9918 человек. Ныне общая численность шайеннов составляет 11500 человек. Северные проживают в штате Монтана, численность — 5500 человек, южные — в штате Оклахома, 8000 человек.[7]

Традиционная религия и племенные святыни

Пантеон возглавляет божество Махео (Ma’heo’o), Творец Всего Сущего, изначальный источник всего в мире.

На горе Noavose (Novavose) произошла встреча Махео и Душистой Магии (Motseeone), великого пророка шайеннов. Душистая Магия вернулся к своему народу, организовал военные общества и Совет Сорока Четырёх вождей. В течение жизни Душистая Магия оставил пророчества и наставления своему народу. От Махео Душистая Магия получил Махутс, Священные Стрелы (Maahotse, Mahuts — от имени создателя, Махео), которые стали одной из двух святынь шайеннов.

Вторая святыня — Иссивун, Священная Шапка (Is’siwun), которая сначала принадлежала племени сутайо, а позже стала могущественной реликвией всех шайеннов. Священная Шапка была подарком Махео пророку сутайо Прямые Рога. Вместе со святыней пророку была дана Пляска Солнца, самая значительная церемония шайеннов. Культ Священной Шапки и культ Священных Стрел со временем объединились в магическую систему. Священные Стрелы воспринимались как мужская магия, больше имеющая отношение к войне и охоте. Священная Шапка являла женскую магию, которая была связана с бытовой жизнью народа. Возникли и единые церемонии: когда Стрелы несли против врага в битве, вместе с ними в атаке участвовала и Священная Шапка, которую одевал на голову один из воинов; когда Священные Стрелы показывали мужскому населению, открывали и связку Священной Шапки. Шайенны считали, что магические талисманы определяли путь, которым должен идти народ. Важную роль в жизни шайеннов играли Хранители священных реликвий. Святые люди, хранившие Священные Стрелы и Священную Шапку, образовывали два главных шайеннских союза. Считалось, что посредством этих союзов Махео передает свою силу шайеннам, гарантируя непрерывную жизнь и благословение для людей.

После того, как шайеннов поселили в резервациях, Священные Стрелы остались у южных шайеннов, Священная Шапка у северных.

Важной церемонией у шайеннов так же была церемония Массаум. Церемония, которая ритуально демонстрирует акт создания вселенной, проходит в течение пяти дней. Ритуальные элементы включают установку священной палатки, очищение в потельне, символического представления всех видов животных, ритуальную охоту, обучение охотничьим правилам и изображения дня и ночи. Религиозные действия каждый день сопровождаются священными песнями, ритуальным курением, символическим раскрашиванием, посвящением и молитвой. В церемонии принимают участие давшие обет, жрецы и ассистенты. Последнее проведение этой церемонии среди северных шайенов было в 1911 году, а среди южных — в 1927. Среди причин, которые привели к исчезновению практики Массаум, находятся резервации, оппозиция правительства США и миссионеров к проведению туземных обрядов, а также истребление бизонов и других животных.

Известные представители

Напишите отзыв о статье "Шайенны"

Примечания

  1. [www.yourdictionary.com/elr/natlang.html Indigenous Languages Spoken in the United States]
  2. Дж. Гриннелл, Сражающиеся шайены, стр. 3-5.
  3. [digital.library.okstate.edu/encyclopedia/entries/W/WO001.html Oklahoma Historical Society]
  4. [books.google.com/books?id=OHxu5MRcDNcC&pg=PA143&lpg=PA143&dq=treaty+cheyenne+%22Henry+Atkinson%22&source=bl&ots=SkxrYaza_a&sig=N1sY7I62pIXRFsJXNFC7LW_G3fw&hl=en&ei=XumRSuT5CIaPtgfl55zPBA&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1#v=onepage&q=&f=false Page 143], Francis Paul Prucha, American Indian treaties: the history of a political anomaly, University of California Press (March 15, 1997), trade paperback, 562 pages ISBN 0-520-20895-1 ISBN 978-0-520-20895-7
  5. [www.pbs.org/weta/thewest/events/1850_1860.htm Events in the West 1850—1860]
  6. Дж. Гриннелл, Сражающиеся шайены, стр. 112—120.
  7. [digital.library.okstate.edu/encyclopedia/entries/C/CH030.html «Cheyenne, Southern»], Encyclopedia of Oklahoma History and Culture

Литература

  • Энциклопедия «Народы и религии мира», М.-1998
  • Маркис, Томас Б. Деревянная Нога — воин, сражавшийся с Кастером. — «Первые Американцы», 2004. — 320 с.
  • Джон Стоит в Лесу, Либерти М. Воспоминания шайена. — «Первые Американцы», 2004. — 400 с.
  • Гриннелл Дж. Сражающиеся шайены. — ЗелОбыватель, 1994. — 222 с.
  • Котенко Ю. В. Индейцы Великих равнин. Оружия, воинская магия, боевое искусство, битвы. — М.: Издательский Дом «Техника-молодежи», 1997. — 160 с.: ил. — ISBN 5-88573-005-9
  • Стукалин Ю. Энциклопедия военного искусства индейцев Дикого Запада (книга). — «Яуза» и «Эксмо», 2008. — 688 с. — ISBN 978-5-699-26209-0.
  • Стукалин Ю. В. Хороший день для смерти. — «Гелеос», 2005. — 384 с. — ISBN 5-8189-0323-0.
  • Уайт Джон Мэнчип. Индейцы Северной Америки. Быт, религия, культура / Пер. с англ. С. К. Меркулова. — М.: Центрполиграф, 2006. — 314 с.: ил. — ISBN 5-9524-2347-7
  • Hoebel, E.A. «The Cheyennes».
  • Life of George Bent: Written From His Letters, by George E. Hyde, edited by Savoie Lottinville, University of Oklahoma Press (1968), hardcover, 390 pages; trade paperback, 280 pages (March 1983)
  • Liquidation of Dull Knife by Lackie, William H. Nebraska History Vol. 22, 1941
  • Grinnell, George Bird. The Cheyenne Indians: Their History and Ways of Life. New Haven, CT: Yale University Press, 1923. 2 volumes; trade paperback, reprints: The Cheyenne Indians, Vol. 1: History and Society, Bison Books, 1972. ISBN 978-0-8032-5771-9; The Cheyenne Indians, Vol. 2: War, Ceremonies, and Religion, Bison Books, 1972. ISBN 978-0-8032-5772-6.
  • Peter J. Powell. Sweet Medicine: The Continuing Role of the Sacred Arrows, the Sun Dance, and the Sacred Buffalo Hat in Northern Cheyenne History. Norman, University of Oklahoma Press, 1969
  • Peter J. Powell. People of the Sacred Mountain: A History of the Northern Cheyenne Chiefs and Warrior Societies, 1830—1879. New York: Harper and Row, 1981.
  • Moore, John H. A Study of Religious Symbolism among the Cheyenne Indians. New York University, 1974.
  • Moore, John H. The Cheyenne Nation: A Social and Demographic History. University of Nebraska Press, 1987 .
  • Berthrong, Donald J. The Southern Cheyenne. Norman: University of Oklahoma Press, 1963.

Ссылки

  • [www.cheyenne-arapaho.org/ Cheyenne Arapaho Tribe (Official Site)]
  • [www.cheyennenation.com/ Northern Cheyenne Nation (Official Site)]
  • [www.native-languages.org/cheyenne_culture.htm Cheyenne Culture and History Links]
  • [www.nathpo.org/News/NAGPRA/News-NAGPRA67.html Repatriation of Cheyenne remains]
  • [www.freedomokla.com/batteleofturkey.htm The Cheyenne Outbreak: The Battle of Turkey Springs and Red Hills]
  • [www.turtletrack.org/Issues03/Co07122003/CO_07122003_CheyenneMarine.htm Cheyenne perform Victory Dance to honor Marine tank driver]
  • [www.archive.org/details/wenortherncheyen2008amblrich WE, THE NORTHERN CHEYENNE PEOPLE]: Our Land Our History, Our Culture Chief Dull Knife College, Lame Deer, Montana
  • [cheyenne-arapaho.ru/ Сайт, посвящённый культуре шайеннов и арапахо]

Отрывок, характеризующий Шайенны

– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.