Шакяйский район

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Шакяйский район
лит. Šakių rajono savivaldybė
Герб
Страна

Литва

Статус

районное самоуправление

Входит в

Мариямпольский уезд

Включает

14 староств

Административный центр

Шакяй

Крупнейшие города

Шакяй, Гелгаудишкис, Кудиркос-Науместис

Население (2007)

36,8 тыс. жителей (29-е место)

Плотность

26 чел./км² (41-е место)

Площадь

1453 км²
(17-е место)

Часовой пояс

EET (UTC+2, летом UTC+3)

[www.sakiai.lt Официальный сайт]
Примечания: 

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Шакяйский район на карте Литвы
Координаты: 54°56′06″ с. ш. 23°06′04″ в. д. / 54.93500° с. ш. 23.10111° в. д. / 54.93500; 23.10111 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=54.93500&mlon=23.10111&zoom=12 (O)] (Я)

Шакя́йский район[1] (Шакяйское районное самоуправление; лит. Šakių rajono savivaldybė) — муниципальное образование в Мариямпольском уезде Литвы.





Населённые пункты

Численность населения (2001):

Административное деление

Шакяйский район подразделяется на 14 староств:

  • Барздайское (Barzdu seniunija)
  • Гелгаудишское (Gelgaudiskio seniunija)
  • Гришкабудисское (Griskabudzio seniunija)
  • Кидуляйское (Kiduliu seniunija)
  • Крюкяйское (Kriuku seniunija)
  • Кудиркос-Науместисское (Kudirkos Naumiescio seniunija)
  • Лекечяйское (Lekeciu seniunija)
  • Лукшяйское (Luksiu seniunija)
  • Плокщяйское (Ploksciu seniunija)
  • Синтаутяйское (Sintautu seniunija)
  • Славикяйское (Slaviku seniunija)
  • Сударгасское (Sudargo seniunija)
  • Шакяйское (Sakiu seniunija)
  • Жвигждайчяйское (Zvirgzdaiciu seniunija)

Известные люди

В районе родились

Напишите отзыв о статье "Шакяйский район"

Примечания

  1. СССР. Административно-территориальное деление союзных республик на 1 января 1987 года / Составлен и подготовлен к печати: Дударев В. А., Евсеева Н. А. Редактор: И. Каманина. — Москва: «Известия Советов народных депутатов СССР», 1987. — 671 с. — 103 800 экз.

Ссылки



Отрывок, характеризующий Шакяйский район

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.