Шалин, Михаил Алексеевич

Михаил Алексеевич Шалин
Дата рождения	16 (29) ноября 1897(1897-11-29)
Место рождения	посёлок Кумак, Орский уезд, Оренбургская губерния, Российская империя
Дата смерти	20 февраля 1970(1970-02-20) (72 года)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР СССР
Звание
Командовал	ГРУ
Сражения/войны	Гражданская война в России Великая Отечественная война Корейская война
Награды и премии	Иностранные награды:

Ша́лин Михаи́л Алексе́евич (16 [29] ноября 1897, посёлок Кумак, Оренбургская губерния — 20 февраля 1970, Москва) — советский военачальник, генерал-полковник (1954). Начальник Главного разведывательного управления Генерального Штаба Советской Армии (1952—1956; 1957—1958).

Биография

Из крестьянской семьи. Окончил приходское училище (1908), городское училище в Орске в 1912 году, учительскую семинарию в Оренбурге в 1916 году.

В Русской Императорской армии с 25 мая 1916 года. Служил рядовым учебной команды 105-го пехотного запасного полка, 1 июня 1917 года окончил ускоренный курс Виленского военного училища в Полтаве. С сентября 1917 года — командир 2-й роты 17-го Сибирского стрелкового запасного полка. 2 февраля 1918 года демобилизован, вернулся в Орск.

В Красную Армию вступил добровольно в мае 1918 года. Член РКП(б) с ноября 1918 года. Участник гражданской войны в 1918—1921 годах: казначей в Орском уездном военкомате, казначей в финансовой комиссии штаба Орского фронта, с марта 1919 года — командир роты и батальона 1-го Орского стрелкового полка, с августа 1919 года служил в 435-м Орском пехотном полку, с сентября 1919 года — временно исполняющий должность командира бригады в 49-й стрелковой дивизии, с ноября 1919 — помощник командира полка Орского укрепленного района, с июля 1920 года служил в инспекции пехоты штаба 15-й армии, с января 1921 года — помощник командира 96-го стрелкового полка, с марта 1921 года — начальник ударного отряда Южной группы при 32-й стрелковой бригаде, участвовал в советско-польской войне и в подавлении Кронштадтского мятежа.

После гражданской войны служил с марта 1922 года Орским уездным военным комиссаром, с декабря 1926 года — тюменским окружным военным комиссаром. В октябре 1927 — августе 1928 годов учился на Стрелково-тактических курсах усовершенствования комсостава РККА имени III Коминтерна. После их успешного окончания с октября 1929 года — начальник Управления территориального округа Башкирской АССР, с января 1931 года по апрель 1932 года — заместитель начальника штаба 13-го стрелкового корпуса. В 1936 году окончил Восточный факультет Военной академии РККА имени М. В. Фрунзе.

С марта 1936 года служил в Разведупре РККА: в распоряжении 2-го (восточного) отдела Разведупра РККА, в 1936—1937 годах находился в командировке в Японию, где стажировался при 15-м пехотном полку Императорской армии Японии, начальник отделения 2-го отдела Разведупра, временно исполняющий должность заместителя начальника 2-го отдела Разведупра РККА по агентуре (апрель 1937 — апрель 1939), начальник Центральной школы подготовки командиров штаба Разведупра — 5-го Управления РККА (апрель 1938 — июнь 1939), временно исполняющий должность заместителя начальника Разведупра — 5-го Управления РККА (февраль — июнь 1939).

С июня 1939 года — начальник 10-го отдела штаба Сибирского военного округа. С июля 1940 года — начальник штаба 16-й армии Забайкальского военного округа. В мае 1941 года части армии начали переброску на Украину, где М. А. Шалина и застала война.

Участвовал в Великой Отечественной войне. В должности начальника штаба 16-й армии участвовал в Смоленском оборонительном сражении. С сентября 1941 года — начальник штаба 22-й армии на Западном фронте и на Калининском фронте. Участник Московской битвы и Ржевской битвы.

С февраля 1943 года до конца войны — начальник штаба 1-й гвардейской танковой армии. Участник Курской битвы, Белгородско-Харьковской, Житомирско-Бердичевской, Проскуровско-Черновицкой, Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской, Восточно-Померанской и Берлинской наступательных операций. Действия Шалина на этом посту высоко ценил командующий армией будущий маршал бронетанковых войск М. Е. Катуков:

«Мне повезло с начальником штаба Михаилом Алексеевичем Шалиным. До войны он работал военным атташе в Токио. Это был необычайно работоспособный, точный и аккуратный до педантизма штабист. Бывало, в какое время ни заглянешь в штаб, он всегда за столом. Поглаживает бритую голову и что-то колдует над картой или бумагами. Я мог всегда положиться на него: Шалин все предусмотрит, ничего не упустит».

— [www.victory.mil.ru/lib/books/memo/katukov/12.html Катуков М.Е. На острие главного удара. М. Воениздат. 1974. Гл. 12. А выстояв — победили.]

С января 1946 года — начальник Военно-дипломатической академии. С января 1949 года — начальник 1-го Управления — заместитель начальника Главного разведывательного управления Генштаба Вооружённых Сил СССР. С июня 1951 года — первый заместитель начальника ГРУ Генштаба ВС СССР. С октября 1951 по июль 1952 года участвовал в Корейской войне в должности старшего группы советских военных советников при командующем войсками китайских народных добровольцев Пэн Дэхуае.

В июле 1952 — августе 1956 и в октябре 1957 — декабре 1958 — начальник Главного разведывательного управления. В августе 1956 — октябре 1957 — первый заместитель начальника Главного разведывательного управления Генерального штаба.

В 1954 году составил донесение на имя министра обороны Николая Булганина, в котором утверждал, что "Маршал Жуков ведет переговоры с западными державами через посредничество одного французского секретного агента под именем Тальмар, имея в виду подготовить восстание в России и захватить власть"

В 1958—1960 — военный консультант Группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. С сентября 1960 года — в отставке по болезни. Составил исторический очерк 1-го Орского стрелкового полка.

Похоронен на Новодевичьем кладбище Москвы.

Воинские звания

• прапорщик (1917)
• майор (1935),
• полковник (1938),
• генерал-майор (17.01.1942),
• генерал-лейтенант (21.08.1943),
• генерал-полковник (31.05.1954).

Награды

Удостоен 19 советских и 5 иностранных наград.

Советские награды

• орден Ленина (1945),
• три ордена Красного Знамени (1921, 5.05.1942, 1944, 1949),
• два ордена Суворова I степени (6.4.1945; 29.5.1945),
• орден Кутузова I степени (25.8.1944),
• два ордена Кутузова II степени (27.08.1943, 10.01.1944),
• орден Богдана Хмельницкого I степени (29.5.1944),
• орден Красной Звезды,
• орден «Знак Почёта» (1941),
• медали.

Иностранные награды

• Командор Ордена Британской Империи (Великобритания, 1944)
• Орден «Воинская Доблесть» 5-го класса (Польша, 1945)

Память

Его именем названа улица в городе Орске Оренбургской области.

Воспоминания современников

" Шалин был несгибаемым. И что еще важнее — абсолютно непререкаемым авторитетом. Авторитет его базировался не только на большом личном обаянии и тактичности, которыми в столь высокой степени обладал Михаил Алексеевич, но, главное, на большой культуре, глубоком знании дела. Шалин до войны был советским военным атташе в Японии, всю войну руководил штабами крупных объединений. Широкая образованность и эрудиция в различных областях знаний, а не только в военном деле, стяжали ему прозвище «ходячей энциклопедии».
Начштаба Шалин излагал свои распоряжения с неколебимой логичностью, совмещенной с большим чувством такта. Подчиненный уходил от него с ощущением морального удовлетворения, даже когда ему указывалось на промахи. А начштаарм , отпустив его, говаривал сожалеючи: «Зря, наверное, распёк беднягу…»  »

— Главный маршал бронетанковых войск А.Х. Бабаджанян. Дороги победы. Литературная запись Я.Садовского. Издание 2-е, исправленное и дополненное - М.: «Молодая гвардия», 1975, С.250-251.

Литература, ссылки

• Колпакиди А., Север А. ГРУ. Уникальная энциклопедия. — М.: Яуза Эксмо, 2009. — С. 693-694. — 720 с. — (Энциклопедия спецназа). — 5000 экз. — ISBN 978-5-699-30920-7.
• Катуков М. Е. На острие главного удара. М. Воениздат. 1974. ISBN
• Конев И. С. Записки командующего фронтом. М. Наука. 1972. ISBN 5-85585-153-2
• Попель Н. К. Впереди — Берлин! М. ООО «Издательство ACT»; СПб. Terra Fantastica. 2001.
• Колпакиди А., Север А. Разведка в Великой Отечественной войне. — М.: Яуза Эксмо, 2010. — С. 303—304. — 736 с. — (Энциклопедия спецслужб). — 3500 экз. — ISBN 978-5-699-40836-8.
• Колпакиди А. И., Прохоров Д. П. Империя ГРУ. Очерки истории российской военной разведки. М. ОЛМА-ПРЕСС. 1999. ISBN 5-224-00600-7
• Лурье В. М., Кочик В. Я. [books.google.ru/books?id=ntdwNtWguWEC&pg=PA113 Шалин Михаил Алексеевич] // ГРУ: дела и люди / Составитель Колпакиди А. И. — М., СПб.: «ОЛМА-Пресс», «Нева», 2003. — С. 113. — (Россия в лицах). — ISBN 5-7654-1499-0, ISBN 5-224-03528-7.
• Пушкарев Н. Ф. ГРУ: вымыслы и реальность. 2004. ISBN 5-699-06455-9
• [shieldandsword.mozohin.ru/personnel/shalin_m_a.htm Шалин Михаил Алексеевич]
• [www.agentura.ru/dossier/russia/gru/shefs/ Руководители военной разведки]
• [kraeved.opck.org/biblioteka/enciklopedii/obe/sh.php?print Оренбургская биографическая энциклопедия]

Отрывок, характеризующий Шалин, Михаил Алексеевич

– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.