Шальяпарва

Статья по тематике Индуизм
История · Пантеон
Направления Вайшнавизм  · Шиваизм  · Шактизм  · Смартизм
Верования и практики Дхарма · Артха · Кама Мокша · Карма · Сансара Йога · Бхакти · Майя Пуджа · Мандир · Киртан
Священные писания Веды · Упанишады Рамаяна · Махабхарата Бхагавадгита · Пураны другие
Родственные темы Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша
Портал «Индуизм»

Шальяпарва (санскр. शल्यपर्व, «Книга о Шалье») — девятая книга «Махабхараты», состоит из 3,3 тыс. двустиший (64 главы по критическому изданию в Пуне). «Шальяпарва» повествует о баталиях и поединках в последний день восемнадцатидневной битвы на Курукшетре между войсками Пандавов и Кауравов, завершившейся убиением главнокомандующего Кауравов — Шальи, полным разгромом войска Кауравов и гибелью их лидера — Дурьодханы.

Сюжет

Сказание об убиении Шальи

Вайшампаяна рассказывает Джанамеджае о продолжении битвы на Курукшетре. После гибели Карны Дурьодхана отправляется в свой лагерь вместе с оставшимися в живых царями-союзниками. Горестно сетуя, он принимает твёрдое решение сражаться и, назначив главнокомандующим Шалью, выступает на битву. После учинённого Шальей в войске Пандавов кровавого опустошения он гибнет в полдень от руки Юдхиштхиры. Дурьодхана, потеряв войско, в страхе перед врагами бежит с поля сражения и прячется в озере. Пандавы окружают озеро и выманивают оттуда Дурьодхану, который вслед за тем получает смертельное ранение в поединке с Бхимасеной. Под покровом ночи трое оставшихся в живых воинов из лагеря Кауравов вырезают войско Пандавов. Явившись в Город слона, Санджая рассказывает обо всём Дхритараштре, который перед тем размышлял об убийстве Карны.

Услышав жестокие слова, Дхритараштра, Видура, Гандхари и все женщины куру лишаются чувств и падают наземь. Родственники окропляют царя холодной водой и обмахивают опахалами. Придя в себя, Дхритараштра велит удалиться Гандхари и все женщинам и друзьям. После длительных горестных сетований в присутствии Видуры и Санджаи он вопрошает последнего о подробностях, как всё произошло. Санджая подчиняется воле царя и в деталях рассказывает о завершении битвы на Курукшетре.

После гибели Карны на семнадцатый день противостояния к Дурьодхане приближается Крипа и в гневе обращает к нему красноречивый обстоятельный призыв к заключению мира путём переговоров с Пандавами. Поразмыслив с минуту, Дурьодхана отвергает предложение Крипы. Он выражает понимание того, что поражение неизбежно, однако сохраняет твёрдое намерение выполнить дхарму кшатрия и, оставив различные предметы удовольствий, принять смерть в битве и отправиться после неё в блаженные миры на небеса. Все кшатрии выражают одобрение решению своего лидера и предлагают ему выбрать предводителя своих войск. Дурьодхана на колеснице отправляется к Ашваттхаману и советуется с ним о преемнике Карны. Ашваттхаман рекомендует назначить верховным военачальником Шалью, и Дурьодхана принимает этот совет. Юдхиштхира спрашивает у Кришны, как ему следует поступить в связи с назначением Шальи. Кришна призывает его убить Шалью в битве.

По прошествии ночи цари Кауравов приходят к соглашению, что ни один из них никоим образом не должен сражаться с Пандавами в одиночку. Шалья выступает на бой во главе единого строя, а Пандавы атакуют их, разделив своё войско на три части. После страшного побоища воины Кауравов обращаются в бегство. Шалья велит своему вознице мчаться на колеснице навстречу Юдхиштхире и, остановив бегство войска своим примером, организует контрнаступление. В свирепой битве он осыпает противников ливнем стрел и, вступив в ходе ожесточённого сражения в поединок в Бхимасеной, поражает его пикой в грудь. Тот бесстрашно извлекает пику и убивает ею возницу Шальи. Поединок продолжается на палицах, и соперники наносят друг другу сильные удары по жизненно важным местам, после чего Крипа на своей колеснице поспешно вывозит Шалью с поля битвы. Бой продолжается, и вновь вступивший в него Шалья поражает стрелами Пандавов и теснит Юдхиштхиру. Длительное кровопролитное столкновение завершается убиением Юдхиштхирой Шальи при помощи дротика и младшего брата Шальи при помощи стрел.

Сказание о погружении в озеро

После смерти Шальи его последователи численностью в семьсот воинов отказываются подчиняться приказам Дурьодханы и своевольно врываются в войско Пандавов с целью убить Юдхиштхиру. Братья и ближайшие сподвижники владыки Пандавов окружают его и истребляют нападающих. Шакуни оправдывает сторонников Шальи и побуждает Дурьодхану помочь им в сражении. Однако войско Кауравов после гибели Шальи теряет надежду на победу и в полдень в страхе бежит прочь, преследуемое противниками с тыла. Дурьодхана велит своему вознице направить колесницу в тыл, чтобы сразиться с Пандавами и остановить бегство своего войска. Тем временем Бхимасена уничтожает палицей двадцать одну тысячу пехотинцев, сдерживающих его. Дурьодхане удаётся обратить вспять своих отступающих воинов, после чего восседающий на огромном слоне повелитель млеччхов Шальва разбивает войско Пандавов. Дхриштадьюмна в гневе пронзает голову слона пятью стрелами и добивает его палицей, а Сатьяки сносит стрелой голову Шальве. Войско Кауравов возглавляет Критаварман, но Сатьяки убивает его коней и возницу. Крипа вывозит Критавармана из битвы на своей колеснице, после чего Дурьодхана в одиночку сдерживает стрелами войско Пандавов. Не видя царя, его братья возвращаются назад и возобновляют сражение.

Во время страшного побоища показываются грозные знамения — дрожит земля, с неба падают метеоры, со всех сторон поднимается сильный ветер. Кришна привозит Арджуну на колеснице в самую гущу вражеского войска, и тот стрелами обращает противников в бегство. Дурьодхана верхом на коне отъезжает на небольшое расстояние после того, как Дхриштадьюмна убивает его возницу и впряжённых в колесницу коней. Пятеро Пандавов сражаются против окруживших их трёх тысяч слонов, а Крипа, Критаварман и Ашваттхаман отправляются на розыски Дурьодханы. Санджая вступает в бой на стороне Кауравов, но терпит поражение и в бессознательном состоянии попадает в плен к Сатьяки. Бхимасена убивает братьев Дурьодханы, так что из всех сыновей Дхритараштры в сражении остаются в живых только Дурьодхана и Сударша. Видя их посреди конницы, Пандавы устремляются в последнее сражение. Сахадева убивает Шакуни вместе с его сыном, а затем войско Кауравов подвергается полному уничтожению. Из всего войска Пандавов уцелеть удаётся двум тысячам колесниц, семи сотням слонов, пяти тысячам всадников и десяти тысячам пехотинцев.

Дурьодхана остаётся в одиночестве и, потеряв убитым коня, в страхе бежит на восток. Сатьяки по наущению Дхриштадьюмны намеревается убить пленного Санджаю, но отпускает его в соответствии с пожеланием подошедшего к ним Вьясы. Сняв доспехи, залитый кровью Санджая отправляется вечером в город и на расстоянии одной кроши (3,5 км) встречает стоящего одиноко на поле битвы печального Дурьодхану. Узнав от Санджаи о смерти всех своих братьев и полном разгроме своего войска, Дурьодхана просит передать Дхритараштре, что он погрузился в озеро, а затем, действительно, погружается в озеро, сделав его воды недвижимыми. Вскоре Санджая встречает едущих на колесницах Крипу, Ашваттхамана и Критавармана. Посадив Санджаю на колесницу Крипы, они вскоре после захода солнца следуют в лагерь Кауравов. Приближённые Дурьодханы, взяв с собой царских жён, отправляются из лагеря в город. Юютсу с позволения Юдхиштхиры быстро въезжает в Хастинапур, где рассказывает обо всём Видуре.

Сказание о паломничестве в места священных омовений

Пандавы тщатся разыскать Дурьодхану и возвращаются в свой лагерь, когда их верховые и упряжные животные сильно утомляются. Критаварман, Крипа и Ашваттхаман испытывают тревогу в опустевшем к вечеру лагере Кауравов и направляются к озеру, где укрывается Дурьодхана. Выжившие трое Кауравов уговаривают своего царя возобновить сражение, и он соглашается вступить в бой наутро. Во время разговора их обнаруживают охотники, которые вслед за тем спешно являются к Пандавам и рассказывают о местонахождении Дурьодханы. Пандавы с радостью отправляются к озеру Двайпаяна, и шум их войска заставляет соратников Дурьодханы с его согласия быстро удалиться. Приблизившись к Дурьодхане, скрывающемуся в водах озера, Юдхиштхира призывает его выйти на битву. Тот в ответ отрекается от царства в пользу Пандавов и выражает намерение стать лесным отшельником. Юдхиштхира отказывается принять царство в дар и требует от Дурьодханы принять вызов на битву. Глава Кауравов соглашается при условии, что битва будет вестись один на один. Юдхиштхира принимает это условие, а также дарует противнику возможность выбрать оружие и возможность сохранения царского трона в случае, если он победит хотя бы одного из Пандавов. Дурьодхана, восстав из вод озера, изъявляет желание сразиться на палицах с Юдхиштхирой.

Кришна порицает Юдхиштхиру за легкомысленные обещания врагу, сравнивая их с игрой в кости, тринадцать лет назад положившей начало бедствиям бхаратов. Он говорит, что Дурьодхана все эти тринадцать лет упражнялся во владении палицей, а потому из всех Пандавов ему может противостоять лишь могучий Бхимасена, да и тому победа не гарантирована из-за превосходства противника в ловкости. Бхимасена при этих словах охотно вызывается сразиться и получает одобрение Кришны, а также всех остальных спутников. Подступив к сыну Дхритараштры, Бхимасена напоминает о всех злодеяниях, совершённых Дурьодханой и его отцом, и грозит расплатой. Глава Кауравов принимает вызов. Когда жестокая битва уже готова начаться, туда приходит Баларама, старший брат Кришны. После приветствий Баларама усаживается среди царей в ожидании страшной битвы, которая должна положить конец многолетней вражде.

Вайшампаяна по просьбе Джанамеджаи делает отступление и, вернувшись к событиям, предшествовавшим битве на Курукшетре, рассказывает о том, как Баларама отказался примкнуть к одной из сторон и вместо того отправился в паломничество к местам священных омовений на реке Сарасвати в сопровождении жрецов, друзей и слуг. Вайшампаяна подробно описывает места священных омовений и рассказывает множество связанных с ними легенд.

Сказание о битве на палицах

По предложению Баларамы все присутствующие отправляются в западном направлении в Самантапанчаку, поскольку это священное место считается благоприятным для нашедших смерть в бою. Они решают избрать ареной место, расположенное югу от реки Сарасвати и свободное от солончаков. Облачённые в доспехи Дурьодхана и Бхимасена сначала обмениваются колкими словами, а затем начинают битву. В это время показываются различные грозные знамения: дуют сильные ветры, со свистом падают метеоры, воют шакалы, и наступает непредусмотренное астрономическими закономерностями солнечное затмение. Битва на палицах с переменным успехом продолжается до конца дня. Арджуна по совету Кришны подаёт Бхимасене знак, чтобы тот прибег к обману. Бхимасена наносит противнику удар палицей ниже пояса и раздробляет ему бёдра. После этого земля сотрясается, падает огромный метеор, дуют ветры, обрушиваются кровавый ливень и ливень пыли, животные поднимают страшный шум.

Бхимасена, подойдя к поверженному врагу, с язвительными речами ставит ногу ему на голову. Юдхиштхира пытается урезонить своего брата, а Баларама в гневе устремляется к победителю, грозя оружием. Кришна удерживает Балараму, и тот в недовольстве уезжает на колеснице в Двараку. Кришна вопрошает Юдхиштхиру о причине, по которой тот попустительствует издевательствам над владыкой Кауравов, но услышав в ответ о великом горе, лежащем на сердце у Бхимасены, выражает одобрение всему, что было совершено Бхимасеной в битве. Войско Пандавов в ликовании славословит Бхимасену, на что Кришна рекомендует им прекратить обсуждение поверженного злостного негодяя и уезжать. Смертельно раненый Дурьодхана, услышав эти слова, перечисляет множество коварных недостойных поступков самого Кришны и выражает удовлетворение концом своего жизненного пути, наступившим в соответствии с дхармой кшатриев. По окончании его речи с неба падает густой ливень благовонных цветов, и апсары, гандхарвы и сиддхи воздают почести Дурьодхане, чем вызывают стыд Пандавов.

Кришна успокаивает своих родственников и предлагает отдохнуть в шатрах. Войско отправляется в лагерь Кауравов, где и располагается на отдых. Лишь пятеро Пандавов и Сатьяки по совету Кришны вместе с ним уезжают из лагеря и проводят ночь на берегу священной реки Огхавати. Кришна по поручению Пандавов отправляется на колеснице в Город слона, чтобы успокоить лишившуюся сыновей Гандхари. Прибыв в Хастинапур, Кришна приветствует Вьясу, Дхритараштру и Гандхари, а затем произносит речь, в которой оправдывает Пандавов и просит Гандхари не гневаться на них. Гандхари соглашается с Кришной, после чего тот рассказывает Дхритраштре о своих подозрениях в отношении задумавшего убить ночью Пандавов Ашваттхамана и в этой связи спешно отбывает обратно.

Санджая рассказывает Дхритараштре о том, как умирающий Дурьодхана посылает глашатаев к Ашваттхаману, Крипе и Критаварману. Прибыв к своему царю, последние оставшиеся в живых Кауравы выражают скорбь из-за его бедственного положения. Успокоив их, Дурьодхана поручает Крипе посвятить Ашваттхамана на пост верховного военачальника. После посвящения трое Кауравов уезжают.

Ссылки

• [www.sacred-texts.com/hin/mbs/mbs09001.htm Полный текст Шальяпарвы]  (санскрит)
• [www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=o314 Махабхарата. Книга девятая. Шальяпарва, или Книга о Шалье / Изд. подгот. В. И. Кальянов] / Ответственный редактор академик М. Н. Боголюбов. — Москва: Научно-издательский центр «Ладомир», 1996. — 352 с. — (Литературные памятники). — 3000 экз. — ISBN 5-86218-259-4.

Отрывок, характеризующий Шальяпарва

Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.