Ференци, Шандор
| Шандор Ференци | |
| венг. Ferenczi Sándor | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Научная сфера: | |
| Научный руководитель: | |
| Известные ученики: | |
Ша́ндор Фе́ренци (венг. Ferenczi Sándor, до 1879 года — Френкель; 7 июля, 1873, Мишкольц — 22 мая, 1933, Будапешт) — венгерский психоаналитик, один из наиболее заметных единомышленников З. Фрейда в 1908—1924 годах, основатель Венгерского психоаналитического общества (1913), создатель учения об интроекции (1909).
Содержание
Биография
Родился в городе Мишкольце в еврейской семье. Его отец, Барух Френкель (позже Bernát Ferenczi, 1830—1889), перебрался в Мишкольц из Кракова[1]; мать — Роза Эйбеншюц (1840—1921) — также происходила из западной Галиции (Тарнов) и выросла в Вене[2][3]. Отец был хозяином книжной лавки с собственной типографией и библиотечными услугами.
С 1900 года занимался частной неврологической практикой. К моменту знакомства с Фрейдом (1908) уже опубликовал не менее 30 работ. Сопровождал Фрейда во многочисленных рабочих поездках, стал членом внутреннего психоаналитического круга. Во время Венгерской Советской Республики в 1919 году при поддержке Белы Куна организовал в Будапештском университете кафедру психоанализа.
В 1924 году Ференци с Отто Ранком опубликовали работу «Развитие психоанализа». Фактически Ференци поддержал ранковскую теорию первичной травмы рождения, которая отвергалась Фрейдом. Это привело к охлаждению отношений между Ференци и Фрейдом, хотя до открытого разрыва дело не дошло.
Взгляды
Ференци постоянно экспериментировал с методами терапевтического воздействия, отстаивал использование гипноза. Получил известность за работу с наиболее тяжёлыми пациентами и за создание теории более активного вмешательства по сравнению с обычно применяемым в психоанализе. Одной из его пациенток была Мелани Кляйн.
В своих исследованиях Ференци пришёл к выводу, что свидетельства пациентов о пережитом в детские годы насилии в семье можно считать правдивыми только после проверки их при работе с другими пациентами из той же семьи. Восстановление в памяти пациента травматических воспоминаний он не считал существенным для терапии.
С целью концентрации либидо в терапевтических целях Фрейд рекомендовал пациентам сексуальное воздержание; Ференци шёл гораздо дальше, требуя также отказа от еды, питья и других физических отправлений. Когда эта практика показала свою контрпродуктивность, Ференци перешёл на прямо противоположные позиции, требуя от психоаналитика проявлять к пациентам как можно больше тепла, нежности и привязанности, так как именно этого невротики были лишены в детстве.
В крайне спорной работе «Таласса, опыт генитальной теории» («Thalassa, Versuch einer Genitaltheorie», 1924) Ференци делает акцент на инстинктивном стремлении индивида к возвращению в материнское лоно и, в конечном счёте, в воды мирового океана.
Ш.Ференци придерживался идеи совмещения функций аналитика и супервизора в одном человеке, мало популярной у большинства других психоаналитиков.
Влияние
Взгляды Ференци оказали влияние на его венгерского коллегу Майкла Балинта. Они также имеют некоторое признание среди последователей Жака Лакана, равно как и среди сторонников психоанализа отношений — школы психоанализа, возникшей в США в 1980-е. Психоаналитики этой школы считают, что Ференци предвосхитил их собственный клинический упор на взаимности (интимности), интерсубъективности и важности аналитического контрпереноса.
Библиография
- Hysterie und Psychoneurosen, Lpz., 1919;
- Die Symbolik der Brucke, «Intern. Z. Psychoanal.», 1921, Bd. 7, S. 211—213;
- Zur Psychoanalyse von Sexualgewohnheiten, «Intern. Z. Psycoanal.», 1928, Bd. 11;
- Development of Psychoanalysis (Classics in Psychoanalysis, Monograph 4), Otto Rank and Sandor Ferenczi, International Universities Press, Inc, 1986, Hardback, ISBN 0-8236-1197-3.;
- (Hrsg) Bausteine zur Psychoanalyse, 4 Bde., 1927, Wien.;
- The phenomena of hysterical materialisation, in.: Contributions to the Theory and Technique of Psychoanalysis, 2 Bde., L., 1950.
- Thalassa: A Theory of Genitality, Sandor Ferenczi, H. Karnac Books, Limited, 1989, Paperback, ISBN 0-946439-61-3.
- First Contributions to Psycho-Analysis, Sandor Ferenczi, translated by Ernest Jones, H. Karnac Books, Limited, 1994, Hardback, ISBN 1-85575-085-6.
- Final Contributions to the Problems & Methods of Psycho-Analysis, Sandor Ferenczi, H. Karnac Books, Limited, Hardback, 1994, ISBN 1-85575-087-2.
- Ferenczi’s Turn in Psychoanalysis, Peter L. Rudnytsky, New York
- Sandor Ferenczi: Reconsidering Active Intervention, Martin Stanton, Jason Aronson Publishers, 1991, Hardcover, 1991, ISBN 0-87668-569-6.
- Legacy of Sandor Ferenczi, Edited by Adrienne Harris and Lewis Aron, Analytic Press, 1996, Hardback, ISBN 0-88163-149-3.
- Ференци, Ш. Собрание научных трудов. - Ижевск: ERGO, 2013. - Т. 2: Работы 1908–1912 гг. ISBN 978‑5‑98904-151-0
Напишите отзыв о статье "Ференци, Шандор"
Примечания
Ссылки
- [home.earthlink.net/~hypolyte/ Ferenczi Institute]
- [web.archive.org/web/20040919235719/psychoanalyse.narod.ru/ferenczi.htm Шандор Ференци]
- [psi.webzone.ru/st/146100.htm «Ференци (Ferenczi) Шандор», Психологический словарь]
- [psychoanalysis.pro/lib.html Работы Ш. Ференци и др. психоаналитиков]
Отрывок, характеризующий Ференци, Шандор
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
