Шанель, Пьер
| Пьер Шанель | |
| Pierre-Louis-Marie Chanel | |
 | |
| Имя в миру |
Пьер-Луи-Мария Шанель |
|---|---|
| Рождение | |
| Смерть | |
| Почитается | |
| Беатифицирован | |
| Канонизирован | |
| Главная святыня | |
| День памяти | |
| Покровитель | |
| Подвижничество |
мученичество |
Пьер-Луи-Мари Шанель (фр. Pierre-Louis-Marie Chanel; 12 июня 1803, Ла Потьер, коммуна Белле, департамент Эн, Франция — 18 апреля 1841) — французский католический священник и миссионер. Почитается Католической церковью как святой и мученик.
Содержание
Биография
С 1819 года Пьер Шанель обучался в семинарии, с 1823 года — в младшей семинарии в коммуне Мексимьё, а с 1824 года в старшей семинарии в Бру.
Вместе с другими 24 выпускниками семинарии Пьер Шанель был рукоположен в священника 15 июля 1827 года епископом Дэви. Некоторое время после он провел в качестве помощника священника в Амберю. Там он познакомился с Клодом Бретом, который стал его другом и одним из основателей Общества Марии.
С молодости Пьер Шанель мечтал о миссионерстве, и эти его мечты подкреплялись письмами от бывшего викария в Амберю, который стал миссионером в Индии.
В 1828 году Пьер Шанель написал письмо епископу Белли с просьбой отправить его в миссию. Епископ ему отказал и назначил приходским священником в Крозе. В это же время он познакомился с группой епархиальных священников, которые собирались организовать новую миссию.
В 1831 году он стал членом Общества Марии, которое основное внимание уделяло заграничной миссионерской работе. Общество решило использовать его таланты на месте, и в течение пяти лет он был духовным отцом в семинарии в Белле. В 1833 году Шанель сопровождал отца Жан-Клода Колина в Рим, куда они поехали за благословением для вновь образовавшегося общества. В 1836 году Папа Римский Григорий XVI утвердил миссионерское общество, которое сразу же попросило послать миссию на острова юго-западной части Тихого океана. Шанель, принявший монашеский постриг 24 сентября 1836 года, возглавил группу миссионеров, отплывшую из Гавра 24 декабря 1836 года. Их сопровождал епископ Жан Батист Помпальер, которому римский папа Григорий XVI поручил возглавить епископство Западной Океании. Он оказался в Новой Зеландии в 1838 году, а в 1848 году стал первым епископом Окленда.
В пути отец Клод Брет заболел и умер 20 марта 1837 года.
Штаб-квартирой миссии должен был стать остров Увеа, где были высажены двое миссионеров. Сам Шанель отправился на соседний Футуна, в сопровождении Мэри-Низир Делорма и Томаса Боага, которого они подобрали на островах Тонга. Они прибыли на место 8 ноября 1837 года.
Мученичество
Первоначально группа миссионеров была принята благосклонно королём Ало Ниулики, который тогда владел всем островом. Но как только миссионеры изучили местный язык и стали проповедовать, король начал высказывать своё недовольство. Он полагал, что христианство помешает ему как первосвященнику и королю. Когда сын короля Меитела решил принять крещение, король послал лучшего воина, своего зятя Мусумусу, чтобы тот воспрепятствовал этому. Мусумусу первоначально пошёл к Меителе, и они подрались. Раненый в драке Мусумусу пошёл к Шанелю, симулируя потребность в медицинской помощи. Когда Пьер Шанель ухаживал за ним, Мусумусу ударил Шанеля топором по голове. От полученной травмы святой отец скончался 28 апреля 1841 года.
Известие о смерти Пьера Шанеля достигло внешнего мира только через несколько месяцев. Прошёл почти год, пока члены общества Марии во Франции узнали об этом. Через две недели после убийства американское торговое судно «Уильям Хэмильтон», взяло на борт Мэри-Низир, Боага и других и доставило их на остров Увеа (прибыли 18 мая 1841 года). Потом оно пришвартовалось в Корорарека, Новая Зеландия, где Мэри-Низир рассказала представителю Помпальера, отцу Жан-Батисту Епалю, что Пьер Шанель убит.
Мощи
Узнав о смерти Шанеля, епископ Помпальер вместе с отцом Филиппом Виардом на шхуне Санта-Мария 19 ноября 1841 года отправились на острова Уоллис и Футуна. Они прибыли на Увеа 30 декабря 1841 года. Местный миссионер, отец Батальон, убедил епископа остаться на этом острове, а Филипп Виард отправился на Футуна, куда прибыл 18 января 1842 года. Местный вождь Агили согласился на эксгумацию тела Шанеля. По просьбе Виарда судовой врач осмотрел тело и подтвердил, что Шанель погиб именно так, как описывал Мэри-Низир. Тело святого было забальзамировано, обернуто в полотнища и помещено в бочку. В таком виде оно было доставлено в Новую Зеландию 3 мая 1842 года.
В Новой Зеландии останки были помещены в гроб из «дерева хорошего качества» и оставались там до 1849 года. 15 апреля 1849 они покинули Окленд на судне Маукин и 4 мая прибыли в Сидней. 1 февраля 1850 года отец Бернин отправился с останками во Францию, куда они прибыли 1 июня 1850 года.
Возвращение на Футуна
Несмотря на мученическую смерть, Пьер Шанель выполнил свою миссию. Помпальер призвал отцов Кетрин Серванта, Франсуа Рулло-Дюбиньона и брата Мэри-Низира вернуться на остров. Они прибыли 9 июня 1842 года. Почти весь остров уже принял католицизм. Даже Мусумусу уверовал. Он просил похоронить его так, чтобы те, кто шёл в церковь в Пои, чтобы почтить Пьера Шанеля, шли по его могиле.
Факты и домыслы
Важным моментом агиографии Святого является то, что жители острова очень быстро уверовали. (Правда, между гибелью Шанеля и прибытием священников началось восстание островитян, которое было подавлено с помощью военной силы, так что высокий процент католического населения мог быть вызван и гибелью не-католиков, и принятием населением католицизм с целью избежать репрессий). Поэтому уже в 1889 году Шанель был беатифицирован как мученик и канонизирован в 1954 году римским папой Пием XII (стал святым покровителем Океании). Сохранились 2 из 3 его записных книжек, по которым можно оценить его деятельность как миссионера.
Многие путают место мученичества Шанеля, называя остров Футуна (Вануату) из группы островов Новые Гебриды (принадлежат государству Вануату).
Как своего рода раскаяние, футунанцы посвятили Пьеру Шанелю специальную песню и танец, который исполняется также на островах Тонга. 28 апреля является официальным праздником на островах Уоллис и Футуна. Мощи святого были возвращены на остров в 1977 год. С этого времени они хранятся в восьмиугольной часовне рядом с главной церковью в Пои. Мощи помещены в стеклянной витрине около входа, а в расположенной рядом серебряной шкатулке находится череп святого. Камнями на полу церкви отмечено точное место, где он был убит. В маленькой комнате музея позади витрины хранятся вещи, принадлежавшие святому отцу.
Молитва
«Святой Пьер Шанель, вы покинули родную страну, чтобы проповедовать Иисуса, Спасителя мира, народам Океании. Направляемый Божьим духом, благородной силой, вы несли любовь даже ценой своей жизни. Сделайте так, чтобы мы могли прожить свою жизнь в мире, радости и любви. Может ваши молитвы и ваш пример приблизят царство Божье на земле».
Напишите отзыв о статье "Шанель, Пьер"
Ссылки
- [www.maristsm.org/en/peter-chanel.aspx Saint Peter Chanel, Marist Priest and Martyr]
- [web.archive.org/web/20080101100708/www.maristpacific.org/peterchanel/index.htm Святой Пьер Шанель]
Отрывок, характеризующий Шанель, Пьер
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
