Шанц, Иван Иванович

Иван Иванович фон Шанц
Место рождения	Бьёрнеборг, Великое герцогство Финляндское, Швеция
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Флот
Годы службы	1821 — 1879
Звание	адмирал
Награды и премии

Иван Иванович фон Шанц (нем. Eberhard von Schantz; 1 [13] ноября 1802, Бьёрнеборг — 22 декабря 1879 [3 января 1880], Санкт-Петербург) — адмирал русского флота, член Адмиралтейств-Совета, мореплаватель, кораблестроитель.

Биография

Юношество

Потомок обедневшего дворянского рода. С раннего детства полюбивший море, Эбергард фон Шанц уже в возрасте одиннадцати лет поступил к знакомому капитану в качестве волонтёра, проплавав на финляндских и шведских коммерческих судах до девятнадцатилетнего возраста. Осенью 1820 года в Гельсингфорсе фон Шанц успешно проходит специальную комиссию по приёму на российскую флотскую службу и уже 2 марта 1821 года высочайшим указом он был зачислен на Балтийский флот чином мичмана. По зачислению на флот получил «казённые» имя и отчество, как и многие другие иностранцы, поступившие на российскую службу, например, морской министр де Траверсе.

Начало военной карьеры

По зачислению на службу фон Шанц был отправлен в Свеаборг, где был приписан к экипажу голета «Аглая», которым командовал лейтенант Яков Подушкин. Проходя службу на «Аглае» фон Шанц участвовал в описи берегов и промерах глубин в шхерах между Свеаборгом и Юнгферзундом. Вплоть до присвоения лейтенантского чина в 1828 году, фон Шанц проходил службу на различных судах и кораблях Балтийского флота: тендере «Атис», бриге «Ахиллес», фрегате «Патрикий». Также в эти годы он принимал участие в описи Аландских островов, командуя шхуной «Лизетта».

С 1828 года по 1831 год фон Шанц проходил службу на линейном корабле «Фер-Шампенуаз», на котором участвовал в Третьей Архипелагской экспедиции (блокаде Дарданелл) и произвёл опись Кроликовых островов. Корабль этот впоследствии сгорел на Кронштадтском рейде, и фон Шанц последним оставил судно, наилучшим образом проявив себя при борьбе за спасение корабля. Следующим назначением И. И. фон Шанца была должность капитана люгера «Ораниенбаум», которым он командовал вплоть до зимы 1834 года.

Кругосветное плавание на военном транспорте «Америка»

В самом конце 1833 года скоропостижно скончался знаменитый российский мореплаватель капитан I ранга Л. А. Гагемейстер, назначенный командиром военного транспорта «Америка» и занимавшийся подготовкой к своей четвёртой кругосветной экспедиции. Весною 1834 года на должность командира «Америки» был назначен И. И. фон Шанц, получивший к тому времени звание Капитан-лейтенанта «за отличие». Закончив все приготовления к переходу в тихоокеанские колонии военный транспорт «Америка», под командованием фон Шанца, 5 августа 1834 года снялся с Кронштадтского рейда и вступил под паруса.

Маршрут перехода был классическим: Копенгаген, Портсмут, Рио-де-Жанейро, Порт-Джексон, Петропавловск. Пройден он был продуманно и рационально, с минимальными трудностями и потерями. Идя на Камчатку и пересекая архипелаг Маршалла, фон Шанц открыл 29 мая 1835 года группу коралловых островов, названных в атласе адмирала Крузенштерна островами Шанца(ныне Вото). 27 июня 1835 года транспорт «Америка» под командованием фон Шанца благополучно прибыл в Петропавловскую гавань и после непродолжительной стоянки совершил переход в Новоархангельск.

После месячной стоянки в Новоархангельске, завешив приём грузов, «Америка» 11 октября вышла в обратный путь. Обратный маршрут фон Шанц проложил вокруг мыса Горн с заходом в Гонолулу и на остров Таити. Хотя в южном полушарии и было летнее время, но погоды в океане были бурными, а феврале даже наблюдали в море на широте 53°S огромную ледяную гору. Немного легче стало после того, как за пять суток транспорт «Америка» обогнул вечно штормовой мыс Горн. Правда, уже в самом конце сильные встречные ветры не дали войти в Английский канал и фон Шанцу пришлось прокладывать путь в Балтику вокруг Британских островов. Но несмотря на все сложности военный транспорт «Америка» 15 июня 1836 года бросил якорь на Кронштадтском рейде, пробыв в плавании 711 суток, из них 469 — под парусами.

От парусов к паровой машине

По возвращении из плавания в 1836 году, фон Шанц поступил в распоряжение начальника Главного Морского Штаба и произведён в капитаны 2-го ранга, а через два года, за отличие, в капитаны 1-го ранга. С 1837 года по 1841 год фон Шанц находился в разных командировках и состоял при постройке на верфи Вильяма Брауна в Нью-Йорке самого большого и сильного военного пароходофрегата того времени «Камчатка», который привёл из Америки в Кронштадт в 21 день с заходом в Англию. Командуя затем этим пароходом вплоть до производства в контр-адмиралы, последовавшего 14 ноября 1847 года, фон Шанц почти постоянно находился в плавании и с производством в контр-адмиралы закончились его плавания на пароходофрегате «Камчатка» и началась деятельность преимущественно кораблестроительная.

Во время Восточной войны, в 1855 году фон Шанц был назначен начальником Балтийского отряда паровых судов и поднял свой флаг на пароходофрегате «Камчатка». В мае того же года он был назначен командующим первой флотской дивизией, а в августе был произведён в вице-адмиралы. В это время на Балтике по шанцевским разработкам развёртывается энергичное и форсированное строительство парового флота: 9 винтовых корветов, 6 винтовых клиперов и 75 паровых канонерских лодок. Эти суда составили основу качественно нового боевого ядра Балтийского флота.

В 1863 году Шанц был назначен членом Адмиралтейств совета, что не помешало ему в том же году руководить работами при устройстве земляных укреплений в устьях Невы. 1 января 1866 года Шанц был произведён в адмиралы, сделав за свою службу 28 морских компаний.

Кораблестроение

Не ограничиваясь практической стороной дела, фон Шанц тщательно изучал каждое судно, на котором служил или которым командовал. Позже, пользуясь своим громадными практическими сведениями, он сам составлял чертежи многих судов, и многие из российских колёсных пароходов, корветов, шкун и яхт были построены по его чертежам, под его непосредственным наблюдением. В усовершенствовании постройки и вооружения гребных судов Шанц принимал также самое деятельное участие.

С 1848 года по 1855 год фон Шанц получал постоянные поручения по составлению чертежей и наблюдению за постройкой целого ряда судов:

• пароходофрегат «Рюрик»
• пароходофрегат «Олаф»
• паровой корвет «Калевала»
• паровая канонерская лодка «Стерлядь»
• шкун для Каспийского моря
• 40 гребных канонерских лодок и прочее.

Командуя дивизией и плавая в море, фон Шанц не переставал получать поручения как по постройке новых паровых судов, так и по вооружению их и даже береговых батарей. В морской артиллерии фон Шанц сделал несколько усовершенствований по части станков.

Чертежи и указания фон Шанца легли в анналы российского кораблестроения.

Награды

Иван Иванович фон Шанц ордена имел все до Св. Александра Невского с бриллиантами и Св. Георгия IV степени («За беспорочную выслугу 25 лет в офицерских чинах», получен 26 ноября 1847 г, № 7742 по списку Григоровича — Степанова)), медали бронзовую и за турецкую компанию 1829 года перстень с вензелем государя.

Библиография

Иван Иванович Шанц известен также на поприще морской литературы. Шанц был типом настоящего морского писателя, трактующего с одинаковой любовью и юмором о каких-нибудь талрепах на русленях военного корабля или описывая забавный случай из своей собственной жизни и похождений. Не поддельным, вполне оригинальным и чисто морским юмором был проникнут его своеобразный язык как и разговор, так и в литературе. Будучи немцем по происхождению и начав изучать русский язык в молодых годах, уже поступив на службу во флот, фон Шанц, однако же, по преимущественно писал по-русски и прекрасно владел этим языком, сохраняя особый оборот речи, придавший его сочинениям оригинальный колорит, в высшей степени подходящий к типу моряка-писателя.

Фон Шанц оставил множество статей по разным специальным вопросам, напечатанных в разных периодических изданиях и преимущественно в «Морском сборнике».

Основными его произведениями являются:

• «Собрания статей, посвящённых морскому делу», Санкт-Петербург, 1865.

Беллетристические рассказы:

• «Воспоминания о паровом фрегате „Камчатка“», Санкт-Петербург, 1856.
• «Первый шаг на море. Рассказ старого моряка». — Кронштадт, 1859.
• «Первые шаги на поприще морской военной службы» // «Морской сборник». 1865. № 3

Память

Именем И. И. фон Шанца названы:

• атолл в Тихом океане
• мыс в Баренцевом море

Афоризмы

• Военный корабль, подобно дамским часам, ещё никем и никогда не доводился до состояния совершенной исправности.

Источник

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.

Ссылки

• [www.opensea.ru/articles/travel/gogland/ Последний рейс «Америки»]

Отрывок, характеризующий Шанц, Иван Иванович

Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.