Шаньюй

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Шанью́й (кит. трад. 單于, упр. 单于, пиньинь: chányú, палл.: чаньюй) — титул главы хунну. Избирался гуннской племенной аристократией, правил пожизненно. Управлял совместно с советом родо́в, обычно 24 рода пяти хуннских племён.

Китайские хронисты оценивали этот титул как примерно равный царскому (ван), но в некоторые годы гуннского шаньюя признавали равным Императору (Хуан-ди).

Лев Гумилёв называл Шаньюя «пожизненный президент».[1]





Происхождение хуннской монархии

По летописным китайским источникам предком хунну был принц Ся Чуньвэй[2], также называемый Хунну Шицзу (предок Хунну). Он принял кочевой образ жизни и стал предком хуннской династии Люаньти. Отмечается, что еще во времена Юя в степях севернее Китая жили племена Хяньюнь, Хуньюй, Шаньжун, к этим племенам и прибыл Чуньвэй со своим родом.[3].

Список Шаньюев Хунну

Династия шаньюев у хунну называлась Луаньти (кит. трад. 欒提, упр. 栾提, пиньинь: Luántí). Чёткого порядка наследования так и не появилось. Употреблялось завещательное наследование, очередное (от брата к брату), выборы съездом князей (выбирали не только из прямых потомков шаньюя, но и из всех его родственников).

Династия Модэ

Тронное имя Личное имя Годы правления
Тоумань 220—209 до н. э.
Модэ 209—174 до н. э.
Лаошан Цзичжу 174—161 до н. э.
Цзюньчэнь 161—126 до н. э.
Ичжисе 126—114 до н. э.
Увэй 114—105 до н. э.
Ушилу 105—102 до н. э.
Сюйлиху 102—101 до н. э.

Династия Цзюйдихоу

Скорее всего происходили от Модэ, но к высшей арастократии не принадлежали. Цзюйдихоу выбран шаньюем, поскольку был хорошим военачальником.

Тронное Имя Годы правления
Цзюйдихоу 101—96 до н. э.
Хулугу 96—85 до н. э.

Династия Хуяньди

Происходили от побочной ветви потомков Модэ.

Тронное имя Личное имя Годы правления
Хуяньди 68—60 до н. э.
Сюйлюй-Цюаньцюй 68—60

Реставрация династии Модэ

Тронное имя Личное имя Годы правления
Воянь-Цюйди Туцитан 60—58 до н. э.

Реставрация династии Хуяньди

Хуханье был потомком Модэ в 8 колене.

Тронное имя Личное имя Годы правления
Хуханье Цзихоушань 58—31 до н. э.
Фучжулэй Дяотаомогао 31—20 до н. э.
Соусе Цзюймисюй 20—12 до н. э.
Цзюйя Цзюймоцзюй 12—8 до н. э.
Учжулю Нанчжиясы 8 до н. э. — 13 н. э.

Династия Улэй-Жоди

Тронное имя Личное имя годы правления
Улэй-Жоди Сянь 13—18
Худуэрши Дао-гао Жоди Юй 18—46 н. э.
Удадихоу 46
Пуну 46 — ?

Династия северных Хунну

Сначала правили потомки Пуну, но их имена неизвестны. Потом править стал род Хуянь.

Династия южных Хунну

Находились в вассальной зависимости от Империи Хань. Чёткий порядок наследования: от старшего брата к младшему, потом детям старшего брата.

Тронное имя Годы правления
Хуханье II (личное имя Би) 48—55
Мо 55—56
Хань 56—59
Ди 59—63
Су 63
Чжан 63—85
Сюань 85—88
Туньтухэ 88—93
Аньго 93—94
Шицзы 94—98
Тань 98—124
Ба 124—128
Сюли 128—140

Назначаемые шаньюи

Номинальные шаньюи, назначались китайским императором.

Тронное имя Личное имя Годы правления
Хуланьжошичжуцзю Доулоучу 143—147
Илинши Чжу-цзю Цзюйцзюйр 147—172
Тутэжошичжуцзю Безымянный 172—178
Хучжэн Хучжэн 178—179
Цянцюй Цянцюй 179—188
Чичжиши-чжухоу Юйфуло 188—195
Хучуцюань Хучуцюань 195—215

Цао Цао сместил Хучуцюаня и назначил шаньюем князя Цюйбэя. Но, имея своего шаньюя, фактически хунну управлялись чиновником-китайцем. Китай вошёл в эпоху Троецарствия и мало уделял внимания хуннам. Так длилось до 304 года, когда хунну восстали и создали династию Северная Хань. Последним хуннским государством было Ся (407—431), последнего правителя Ся Хэлянь Дина можно считать последним шаньюем.

Напишите отзыв о статье "Шаньюй"

Примечания

  1. Гумилёв Л. Н. Хунны в Азии и в Европе. — «Вопросы истории», № 6—7 1989 год
  2. В традициях китайской историографии приписывать происхождение правителей соседних народов от древнейших китайских правителей или связывать древнюю историю какого-либо народа с древнейшей китайской. Ср. например: европейские королевские дома старались вывести себя от Энея и далее к «богам»
  3. Шаньжуны, вероятнее всего были соседями. но не родственниками хунну.

Литература


Отрывок, характеризующий Шаньюй

«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.