Шапки Русского царства

Шапки Русского царства, венцы царские — отороченные соболем «короны»-шапки русских царей, из которых наиболее древней и известной является Шапка Мономаха. Эти регалии, входившие в Большой наряд царя, хранятся в Оружейной палате Московского Кремля.

История

Первое венчание на великое княжение на Руси произошло в правление Ивана III — он короновал соправителем своего внука Дмитрия Ивановича (1498). А собственно «на царство» впервые венчался другой его внук — Иван Грозный (1546). Последними, кто использовал «шапки», были братья-соправители Иван V и Пётр I (1682), далее начались императорские коронации.

Чем венчали Дмитрия Внука — неизвестно, но историки сходятся на том, что это ещё не была Шапка Мономаха, в «Чине венчания на царство» она названа просто «шапкой». Вероятно, пелена Елены Волошанки, посвященная этому событию, позволяет представить облик его венца. На ней изображены Иван III, Дмитрий Внук и будущий Василий III. «Короны» Ивана и Василия очень схожи с венцами ветхозаветных пророков из иконы «Сошествие в ад» (Кирилло-Белозерский монастырь). Они принадлежат к венцам т. н. «несомкнутого» типа и составлены из «городков», расширяющихся кверху. Корона Дмитрия другая — она сомкнутого типа и похожа на «шапку».

• Monomakh's Cap - by shakko 05.JPG

  Шапка Мономаха

• Monomakh's Cap of second order - by shakko 01.JPG

  Шапка Мономаха второго наряда

• Kazan Cap - by shakko 01.JPG

  Шапка Казанская

• Michael I's regalia by Prokudin-Gorsky (1910s) - detail.jpg

  Шапка Астраханская

Самой знаменитой русской короной стала Шапка Мономаха, по всей вероятности, присланная в XIV веке князю Ивану Калите из Золотой Орды ханом Узбеком в знак вассалитета. При Василии III эта история забылась, и шапке была сочинена «константинопольская» родословная, возводящая её к Владимиру Мономаху и его деду императору Константину Мономаху. Есть вероятность, что именно Василий, потомок другого константинопольского императора, стал первым русским государем, коронованным («венчанным на великое княжение») Шапкой Мономаха (сведений о подобном обряде над ним не сохранилось), хотя, возможно, она носилась и великими князьями после Калиты.

Судя по духовным завещаниям великих князей, Шапка Мономаха оставалась единственной до времен Ивана Грозного. По её образцу им по взятии Казани была заказана 2-я — Шапка Казанская. 3-м стал трёхъярусный «Большой венец» царя Фёдора I Ивановича, присланный ему в подарок константинопольским патриархом (был разобран в XVII веке).

Точное число шапок к началу Смутного времени неизвестно. Когда с разрешения Дмитрия Самозванца Маржерет в 1611 году лично осмотрел царскую казну, он увидел в ней «четыре короны, именно три императорские и четвёртая — та, которой короновались некогда великие князья, не считая той, которую Дмитрий велел изготовить для своей жены-императрицы; она не была закончена» (то есть, княжеская Шапка Мономаха, две вышеназванные царские — Казанская и «Большой венец», неизвестная четвёртая, а пятая — неоконченная корона Марины Мнишек). Какая корона была четвёртой — непонятно. По одной из версий, Иван Грозный заказал также Астраханскую шапку (не сохранилась, новая создана в 1627 году). Либо же речь идёт о короне Бориса Годунова (первой «Сибирской», она же корона Самозванца), ныне утраченной, которая была не «шапкой», а короной по западному образцу, заказанной в Европе (см. ниже). А возможно, это была парная женская корона к «Большому венцу» Федора Иоанновича.

С другой стороны, ранее при описании коронования Фёдора Иоанновича английский путешественник Горсей пишет: «перед царем помещались все шесть венцов — символы его власти над землями страны», в этом случае недостаёт информации об ещё двух, но скорей всего, Горсей обсчитался, хотя число 6 он повторяет несколько раз.

После Смуты в Кремле остались только три короны — Шапка Мономаха, Шапка Казанская и разобранный вскоре «Большой венец» Федора Ивановича. Причём часть из утраченных выдали сами русские. В грамоте, отосланной Земским собором в Краков в 1613 году с гонцом Д. Аладьиным, среди прочих претензий к Сигизмунду III значится пропажа «шапок»: «А царскую казну, многое собранье из давних лет, царские утвари, царские шапки и коруны… к вам отослали». Действительно, согласно свидетельству Маскевича (1611) были выданы два венца — «принадлежавший Борису Годунову» (предполагаемая «Сибирская шапка») и «не совсем оконченный», принадлежавший «Димитрию мужу Мнишковны» (очевидно, упомянутая выше неоконченная корона Марины). Маскевич называет их «Федоровым» (Федора Годунова) и «Дмитриевым» (Дмитрия Самозванца). Их в 1611 году в Кремле «седмочисленными боляры» отдали полякам в уплату за военную службу. Шляхтичи вывезли залог в Речь Посполитую, где, после безуспешной попытки найти покупателя на них целиком, они были «разломаны» и проданы частями.

При первом из Романовых была создана ныне существующая Шапка Астраханская, а при его внуках Иване и Петре — оставшиеся четыре. Поскольку на престол одновременно взошли два царя-соправители, была создана Шапка Мономаха второго наряда для Петра, а далее — два алмазных венца для обычного ношения, плюс Шапка алтабасная. После Петра I они не использовались в церемониале, их сменили Короны Российской империи. Все семь шапок-венцов фигурируют в дореволюционной описи Оружейной палаты и не были проданы за рубеж при советской власти, в отличие от многих других ценностей.

Список

В коллекции Оружейной палаты:

1. Шапка Мономаха (Киевская). Предположительно была изготовлена в конце XIII — начале XIV века в Золотой Орде.
2. Шапка Казанская. Была изготовлена в 1553 году для Ивана IV Васильевича.
3. Шапка Астраханская (венец «Большой наряд», шапка золотая первого наряда, фряская). Была изготовлена в 1627 году для Михаила Фёдоровича в думном приказе Ефима Телепнева. (По одной из версий, вторая из Астраханских шапок, взамен утраченной в Смутное время, впрочем, согласно Солнцеву, впервые она была названа Астраханской по ошибке в каталоге 1776 года).
4. Шапка Мономаха второго наряда (меньшого наряда, Таврическая). Была изготовлена в 1682 году для Петра I — его «двойной» коронации вместе с Иваном V.
5. Шапка алтабасная (Сибирская, шапка третьего наряда). Была изготовлена в 1684 году для Ивана V Алексеевича с участием стамбульских мастеров. (По одной из версий, вторая из Сибирских шапок, взамен утраченной в Смутное время).
6. Шапка алмазная Ивана V Алексеевича (первого наряда, Алмазный венец) для повседневного использования. Была изготовлена в 1682—1687 годах. Украшена алмазными изображениями двуглавых орлов.
7. Шапка алмазная Петра I Алексеевича (первого наряда, Алмазный венец) для повседневного использования. Выполнен в 1680-е гг.

• Drevnosti RG v2 ill001 - Monomakh's Cap.jpg

  Шапка Мономаха

• Drevnosti RG v2 ill003 - Kazan Cap.jpg

  Казанская

• Drevnosti RG v2 ill005 -Astrakhan cap.jpg

  Астраханская

• Drevnosti RG v2 ill010 - Monomakh's Cap of second order.jpg

  Шапка Мономаха второго наряда

• Drevnosti RG v2 ill007 - Altabas cap.jpg

  Алтабасная

• Drevnosti RG v2 ill009 - Ivan V's diamond cap.jpg

  Алмазная Ивана V

• Drevnosti RG v2 ill012 - Peter I's diamond cap.jpg

  Алмазная Петра I

«Шапка ерихонская» Михаила Фёдоровича

Также слово «шапка» употребляется в отношении булатного шлема типа ерихонка Михаила Фёдоровича Романова, который также хранится в Оружейной палате. Он ошибочно приписывался Александру Невскому и поэтому также попал на герб, как и упомянутые выше шапки. Другие пять ерихонских шапок русских царей подобной чести не удостоились.

Утраченные

• (?) Астраханская шапка Ивана Грозного (предположительно первая «Астраханская») — по одной из версий, была заказана им после взятия ханства, аналогично Казанской шапке. Судьба её неизвестна, по одной из версий, её похитил пособник Дмитрия Самозванца Михаил Молчанов, бежавший в Польшу. В королевской казне на Вавеле в XVII веке имелась некая «русская корона», хранившаяся здесь до конца столетия и исчезнувшая при короле Августе II — возможно, это была она.

• «Большой венец» царя Фёдора I Ивановича. Это была уникальная регалия — трёхъярусная металлическая корона с крестом, которая была украшена 561 диамантами, 148 жемчужинами, 72 изумрудами и 161 турмалинами («Венец золот с каменьем с олмазы и яхонты червчатыми и лазоревыми и с лалы и с изумруды и с зерны гурмицкими». На нём был крест с 24 алмазами. В городках и репьях нижнего венца и в дугах средней коруны и малой коруны — 561 алмаз, 148 бурмицких зерен, 19 лалов, 72 изумруда больших и малых, и 161 яхонт). Корона была изготовлена в Стамбуле в конце XVI ст. и послана в 1590 г. последнему из рода Рюриковичей — Фёдору I Ивановичу константинопольским патриархом Еремией II. Цари надевали «Большой венец» только во время торжеств. Её изображение сохранилось на царских парсунах. Приблизительно в 1680 году корона была разобрана на ресурсы для «диамантовых шапок» Петра I и Ивана V.
  • Также патриарх прислал жене Федора, царице — женский венец Ирины Годуновой. Он существовал ещё при Федоре Алексеевиче и был подробно описан в описи 1699 года. «Существуют портреты цариц Евдокии Лукьяновны (второй супруги Михаила Феодоровича) и Марии Ильиничны (первой супруги Алексея Михайловича) в короны в виде митры, из золотой парчи, с ободком из золота. Сестры царя Михаила Федоровича, царевны Ирины, Анна и Татьяна, изображены первые две в зубчатых коронах, а младшая — в украшенной трилистниками».

• Spas romanovy - detail 01.jpg

  Большой венец Федора Иоанновича

• Antropow - Zarentochter Sophia.jpg

  На женских портретах цариц и царевны Софьи повторяется головной убор подобного типа. Возможно, так выглядела корона Ирины Годуновой

• (?) Корона Бориса Годунова (предположительно первая «Сибирская») — по одной из версий, изготовлена в придворных мастерских императора Рудольфа II по западному образцу, привезена в Москву в 1604 году, в послом Г. фон Логау. Скипетр и держава из этого комплекта сохранились до наших дней в Оружейной палате. Если она существовала, короноваться Борис ею не успел. 2 годами ранее для императора Рудольфа была сделана Корона Австрийской империи, корона Годунова могла её напоминать.
  • Вероятно, она же — Корона Дмитрия Самозванца, которой он короновался. Исходя из имеющихся изображений «императора Дмитрия», в частности, отчеканенных медалей, корона эта была западноевропейского типа. Мемуарист свидетельствует, что вопреки обычаю Самозванец венчался двумя «венцами» и в двух соборах, причём сначала, как и его предшественники, в Успенском, но не «шапкой Мономаха», согласно традиции, а «короною своего отца Ивана Васильевича», присланной, как сообщает архиепископ Арсений, Ивану Грозному «от кесаря, великого царя Алемании», то есть императора Священной Римской империи. Потом по её образцу польский король Сигизмунд III, который претендовал на российский трон, создал для себя так называемую «Московскую» (Московитскую) корону, утерянную вначале XVIII века. В 1611 году корона Самозванца была отдана боярами польским солдатам королевича Владислава в качестве платы, позже разобрана на драгоценные материалы.
• Венец Марины Мнишек. Эту «корону» так и не успели доделать в связи с гибелью «царя Дмитрия Ивановича». Была вывезена поляками.

• Weltliche Schatzkammer Wien (265).JPG

  Корона Австрийской империи

• Falsedmitry coin 02.JPG

  Медаль на коронацию Лжедмитрия

• Sigismund III of Poland Rubens.jpg

  Портрет Сигизмунда III в «Московитской» короне

• Sapphire from Russian crown (15th c., Kremlin) by shakko 01.jpg

  В середине XIX в. этот резной сапфир был поднесен императору Николаю I графом Красинским как значимый дар: при камне находился кусок пергамента с надписью EX CORONA MOSCOVIAE. По преданию, он происходит из какой-то короны, расхищенной поляками (или из Московитской короны)

• В описи 1642 года в числе венцов царя Михаила Федоровича, помимо перечисленных выше, указана новая шапка «Шапка с пелепелы, по цке золотой низана женчюгом, в репьях камешки яхонты лазоревы и лалики; наверху яблоко золото, на яблоке в гнездах три камени: яхонт лазорев, да лал, да изумруд, да три зерна гурмицких на спнех; наверху на яблоке на спне камень яхонт червчат, на нем наверху два зерна гурмицкие. Пушена соболем». В Выходной книге 1643 г. значится: «шапка с пелепелы, что делана в Приказе у окольничего Василья Ивановича Стрешнева». При Федоре Алексеевиче она описана подробнее: «На ней наверху лал на спне золотом закреплен двумя зерны гурмицкими; да в гнездах лал, яхонт лазорев, изумруд, да три зерна гурмицких, на спнях; на ней же 61 репей низаны жемчугом, а в них по яхонту лазоревому, да по шести лаликов, и тово 366 лаликов; окол соболей, подложено атласом червчатым. Влагалище деревянное, оклеено бархатом черным с круживы золотыми, петли и крючки серебреные. Взята с Казанскаго двора во 1676-м. 1688 года, апреля 3, с сей шапки камень лал с двумя зерны гурмицкими сняв, отнес в хоромы к Великой Государыне Царице и Великой Княгине Наталии Кирилловне стольник Гаврила Иванович Головкин». Шапка была разобрана.
• По Выходным книгам 30 марта 1679 г., в первый раз упоминается на царе Федоре Алексеевиче шапка «Царская алмазная, с лалом, новая». Разобрана на алтабасную шапку.

• Vasili IV of Russia detail.PNG

  На парсунах многих царей повторяется двухярусная шапка, украшенная по центральной оси двумя линиями жемчуга

• Michael-I-Romanov-Wedekind - detail.jpg

  На парсунах многих царей повторяется шапка, наружный обод которой выполнен в роли короны с зубьями, а на вершине - маленькое повторение «императорской» короны

В гербе

Герб Российской империи имеет изображение 5 царских шапок и 4 императорских корон, которые венчают щиты, окружающие главный щит герба, а также 1 короны и 1 шапки ерихонской по центру

Илл.	Герб	Описание
	Главный щит	Главный щит (с гербом Государственным) увенчан шлемом Святого Великого Князя Александра Невского, то есть шапкой ерихонской, которую в XIX веке считали шлемом Александра Невского.
	№ 1. Герб царства Казанского	«в серебряном щите чёрный коронованный Зилант; язык, крылья и хвост червлёные, клюв и когти золотые…» Прим.: Герб увенчан «шапкой Казанской»
	№ 3. Герб царства Херсонеса Таврического	«в золотом щите чёрный византийский, увенчанный двумя золотыми коронами, орёл с червлёными языками и золотыми клювами и когтями; на груди в лазуревом, с золотыми краями, щите — золотой осьмиконечный крест…» Прим.: Герб увенчан подобной шапке Мономаха короной Петра I (шапка второго наряда).
	№ 4. Соединённые гербы великих княжеств: Новгородского, Киевского и Владимирского	«в щите, разделённом вилообразно на три части. В первой серебряной части — герб новгородский: два чёрные медведя, поддерживающие кресла золотые, с червлёною подушкою, на коей поставлены, крестообразно, с правой стороны скипетр, а с левой крест, над креслами золотой трисвечник с горящими свечами, в лазуревой окраине щита две серебряные, одна против другой, рыбы…» Во второй лазоревой части — герб киевский: святой архистратиг Михаил в серебряном одеянии и вооружении, с пламенеющим мечом и серебряным щитом. В третьей червлёной части — герб владимирский: золотой львиный леопард, в железной, украшенной золотом и цветными камнями, короне, держащий в правой лапе длинный серебряный крест. Прим.: Герб увенчан «шапкой Мономаха».
	№ 8. Герб царства Сибирского	«в горностаевом щите два чёрных соболя, стоящие на задних лапах и поддерживающие передними, одной — золотую пятизубцовую корону, другою — червлёный лежащий лук и две крестообразно, остриями вниз, поставленные стрелы…» Прим.: Герб увенчан алтабасной (парчовой) шапкой третьего наряда царя Иоанна Алексеевича.
	№ 9. Герб царства Астраханского	«в лазуревом щите золотая, подобная королевской, корона, с пятью дугами и зелёною подкладкою; под нею серебряный восточный меч, с золотою рукоятью, острым концом вправо…» Прим.: Герб увенчан «астраханской шапкой» первого наряда царя Михаила Фёдоровича.

См. также

• Шапки ерихонские русских царей
• Короны Российской империи

Библиография

• А. Краевский. Тезисы докладов XVII конференции в Государственном Эрмитаже. Апрель 2009; Царскосельская научная конференция, 2012. Полноценный вариант статьи опубликован в научном историко-филологическом журнале "Київська старовина", № 1-2, 2009

Ссылки

• [www.kreml.ru/exhibitions/virtual-exhibitions.regalii-russkikh-tsarey/predmetnyy-katalog-regalii-russkikh-tsarey/ Каталог 7 шапок на официальном сайте Кремля]
• [kolizej.at.ua/photo/shapka_monomakha/83-0-3367 Фотогалерея]
• [russian7.ru/2012/02/7-русских-шапок/ Фотогалерея — 7 русских шапок]

Отрывок, характеризующий Шапки Русского царства

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.