Шарафф, Ирен

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ирен Шарафф
Irene Sharaff
Дата рождения:

23 января 1910(1910-01-23)

Место рождения:

Бостон, Массачусетс, США

Дата смерти:

10 августа 1993(1993-08-10) (83 года)

Место смерти:

Нью-Йорк, США

Гражданство:

США США

Профессия:

художник по костюмам

Карьера:

1931 — 1983

Награды:

Оскар (1951, 1956, 1961, 1963, 1966)

Ирен Шарафф (англ. Irene Sharaff, 23 января 1910, Бостон, США — 10 августа 1993, Нью-Йорк) — американская художница по костюмам, лауреат премии «Оскар».





Биография

Ирен Шарафф родилась 23 января 1910 года в Бостоне, Массачусетс, США. Она училась в Нью-Йоркской школе изобразительного и прикладного искусства, Лиге студентов-художников Нью-Йорка и Академии Гранд Шомьер в Париже.

После работы в качестве модного иллюстратора в её юности, Шарафф обратилась к дизайну декораций и костюмов. Её дебютным фильмом был «Алиса в Стране чудес» в 1931 году. Она использовала шёлк из Таиланда в фильме «Король и я», что впоследствии создало тенденции в мире моды и интерьера.

Работы Ирен были показаны в фильмах «Вестсайдская история» (премия «Оскар» 1961 года), «Клеопатра» (премия «Оскар» 1963 года), «Встреть меня в Сент-Луисе», «Хелло, Долли!», «Кто боится Вирджинии Вулф?» (премия «Оскар» 1966 года), «Лучшие годы нашей жизни», «Король и я» (премия «Оскар» 1956 года), «Американец в Париже» (премия «Оскар» 1951 года) и «Смешная девчонка».

Она также разрабатывала декорации и костюмы для Театра американского балета, Балета Нью-Йорка и балета Русе де Монте-Карло. Она также разрабатывала иллюстрации для модных журналов, таких как «Vogue» и «Harper’s Bazaar».

Награда «Фонда развития театра» «Достижение жизни Ирен Шарафф» была названа в честь Шарафф. Она была её первым лауреатом в 1993 году. Награда теперь вручается ежегодно дизайнерам костюма, которые в течение своей карьеры добились больших результатов и мастерства в искусстве театра, кино, оперы или танца.

Ирен Шарафф умерла 10 августа 1993 года в Нью-Йорке от сердечной недостаточности, осложненной эмфиземой, в возрасте 83 лет.

Фильмография

Фильмы
Год На русском языке На языке оригинала Награды и номинации
1944 Встреть меня в Сент-Луисе Meet Me in St. Louis
1945 Глупости Зигфельда Ziegfeld Follies
1945 Йоланда и вор Yolanda and the Thief
1946 Тёмное зеркало The Dark Mirror
1946 Лучшие годы нашей жизни The Best Years of Our Lives
1947 Тайная жизнь Вальтера Митти The Secret Life of Walter Mitty
1947 Жена епископа The Bishop’s Wife
1948 Песня родилась A Song Is Born
1948 Каждая девушка должна выйти замуж Every Girl Should Be Married
1951 Американец в Париже An American in Paris Премия «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1953 Зови меня мадам Call Me Madam Номинация на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1954 Бригадун Brigadoon Номинация на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1954 Звезда родилась A Star Is Born Номинация на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1955 Парни и куклы Guys and Dolls Номинация на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1956 Король и я The King and I Премия «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1958 Шоу месяца ДюПонт DuPont Show of the Month
1959 Порги и Бесс Porgy and Bess Номинация на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1960 Кан-кан Can-Can Номинация на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1961 Цветочная песня барабана Flower Drum Song Номинация на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1961 Вестсайдская история West Side Story Премия «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1963 Клеопатра Cleopatra Премия «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1965 Сандпайпер The Sandpiper
1966 Кто боится Вирджинии Вулф? Who’s Afraid of Virginia Woolf? Премия «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1967 Укрощение строптивой The Taming of the Shrew Номинация на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1968 Смешная девчонка Funny Girl Номинация на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1968 Случай в Центральном парке
1969 Джастин Justine
1969 Хелло, Долли! Hello, Dolly! Номинация на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1970 Большая белая надежда The Great White Hope
1977 Обратная сторона полуночи Номинация на премию «Оскар» за лучший дизайн костюмов
1981 Дорогая мамочка Mommie Dearest

Награды и номинации

Номинации

Награды

Напишите отзыв о статье "Шарафф, Ирен"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Шарафф, Ирен

– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.